Амурские немцы: эксперимент по выученной беспомощности

Первая глава, в которой на горизонте появляются облака

В психологии есть понятие «выученная беспомощность». Главный признак этого синдрома — неготовность личности бороться против обстоятельств, когда безволие становится частью человека. Термин ввел в оборот психолог Мартин Селигман, который в 1967 году бил током собак и наблюдал за реакцией. После нескольких безуспешных попыток избежать удара собаки начинали вести себя беспомощно, они безропотно сносили боль и просто ждали, когда всё закончится. Однако советские власти провели подобный эксперимент над тысячами людьми на несколько десятилетий раньше.

Возле села Нижняя Полтавка, в котором я вырос, были два странных, но очень похожих места — Тельман и Энгельс. Не больше десяти минут на машине и сбоку от дороги, прямо перед протяженной дубовой рощей, — ровные ряды груш и яблонь, будто кто-то специально их посадил. В селе обычно не рассказывали историю этих загадочных фруктовых садов, которые разделяла пара километров. Со временем я узнал, что Тельман и Энгельс — это немцы. А потом узнал и про немецкий след в Амурской области.

В конце 1920 годов в Амурскую область массово потянулись немцы, преимущественно из Поволжья, Алтая или Украины. Кто-то приехал сам, потому что в прежних регионах уже не хватало земли, а на Дальнем Востоке, который для России традиционно был чем-то средним между ссылкой и свободой, таких проблем не было. Кого-то пригнали насильно, советская власть передвигала людей с такой же эмпатией, с какой мы в детстве натравливали муравьев на богомола.

За несколько лет вместо бывших казачьих поселений, уничтоженных после Зазейского восстания 1924 года, выросло восемь национальных немецких сел и несколько колхозов. Блюменорт, Гнаденфельд, Клеефельд, Розенталь — в начале 1930 годов это были вполне реальные точки в Амурской области. В селах жили немецкие крестьяне, которые не любили Гитлера и нацизм, славили Сталина и считали себя патриотами СССР. Но при этом оставались немцами.

«Хорошие у нас отношения с ними были, но обособленность все же чувствовалась», — вспоминает жительница Константиновки Александра Черникова. Немцы хорошо говорили по-русски, торговали с русскими медом, тканями и деревянными поделками. Многие из них приехали в Россию еще при Петре I, при этом сквозь века пронесли свою национальную идентичность. И зная историю, несложно догадаться, что было дальше. 

Вторая глава, в которой мир становится темным

Первые грозы начали греметь на западе страны в середине 1930 годов. Поволжские немцы страдали от случайных арестов 1935 года, затем пережили «немецкую операцию» НКВД 1937 года. Вот записка Сталина, приложенная к протоколу заседания Политбюро ЦК ВКП (б) от 20 июля 1937 года: «Всех немцев на наших военных, полувоенных и химических заводах, на электростанциях и строительствах, во всех областях арестовать». А вот рапорт Ежова спустя пару недель: «Всего по СССР арестовано 340 человек германских подданных. По полученным к 5 августа показаниям германских подданных арестовано 43 немецких агента из советских граждан и дополнительно арестовывается 52 человека».

В конце 1930 годов травля докатилась и до Амурской области. Колхоз «Тельман», тот самый, который в шести километрах от села Нижняя Полтавка, на самом деле был «местом компактного проживания немцев Эйхенфельд». Его председатель Генрих Блок погиб в тюрьме в 1939 году. Расположенный по соседству колхоз «Энгельс» звали Зильберфельдом, он считался крупнейшим в Константиновском районе. Его руководителя по имени Яков Дик арестовали в 1938 году и сгноили в тюрьме. Основателя колхоза «Сигнал» в селе Блюменорт, учителя начальной школы Абрама Гардера в том же 1938 году осудили на 10 лет концлагерей.

Некоторые предчувствовали угрозу, которую нес новый строй, и потому бежали незадолго до этих репрессий. Самый известный случай произошел 16 декабря 1930 года, когда исчезла целая деревня, Шумановка — ночью по льду Амура 217 немцев ушли из СССР в Китай. Двое братьев Гооге потом вернулись, потому что кто-то из соплеменников забыл маленького ребенка, настолько быстро они собирались. В опустевшем селе в это время уже хозяйничали работники ГПУ, которые задержали братьев. Сбежавшие немцы спустя год мытарств доплыли до Парагвая, где основали село Фернгейм, братьев Гооге сослали в советские лагеря, а про забытого ребенка ничего неизвестно. 

Третья глава, которую рассказывают три женщины

С началом Великой Отечественной войны репрессии по всей стране вышли на промышленный уровень — теперь все немцы разом стали шпионами и диверсантами. И хотя амурские немцы называли себя патриотами СССР, а военные действия шли в 5,5 тысячах километрах, им не простили национальность и обособленность. В 1941 году немецкие колхозы начали разорять, а жителей ссылать на север области.

Ольга Тевс даже почти 80 лет спустя неохотно вспоминает то время. Ей было пять лет, когда отца и мать отправили в трудовые колонии, а ее со старшей сестрой — в детский дом в Стойбе. Еще одна сестра, которой тогда было три года, заболела в дороге, и в больнице ее отравила медсестра, ненавидящая фашистов. Девочек в детдоме постоянно унижали, а за разговор на немецком языке наказывали — на три дня в темный сырой подвал и никакой еды. После войны семья не смогла жить вместе, мать с отцом сильно ссорились, так изменила их колония. Ольга больше ни слова не сказала по-немецки.

Семью Аманды Гребенюк увезли осенью 1941. Им разрешили взять немного одежды, постельное белье и почему-то часы. А затем угнали в поселок Семертак, куда парой годов ранее перебрался работать школьным учителем ее дедушка. В семье все выжили, папа вернулся из трудового лагеря, а Аманда после развенчания культа личности Сталина спорила со своими школьными учителями — вы не понимаете, товарищ Сталин ни в чем не виноват! Просто время такое было.

Аганету Дерксен также сослали в Экимчан, и в этот раз почему-то власти тянули до последнего — только в ноябре 1942 село Зильберфельд депортировали на север, где людей просто бросили наедине с суровой природой. Немцы на скорую руку вырыли землянки и кое-как провели первую зиму. В следующем году уже появились деревянные бараки и целая баня. Спустя годы Аганета с мужем тоже не говорят по-немецки — «так легче и не так больно» — а их совсем взрослые дети до сих пор не верят, что заслуживают оценку выше «тройки», в школе это был потолок для таких как они, фрицев.

Четвертая глава, в которой сквозь темные времена пробивается луч надежды

Я знаю из первых уст о том, что было с немцами в России после войны. В 1946 году из немецкого Лейпцига в Томскую область, это Западная Сибирь, пригнали семью моего деда. Виновен по двум пунктам: родился на территории СССР (правда, на тот момент это была Польша, но кто разберется) и был немцем. Для сотрудников НКВД этого оказалось достаточно, чтобы признать Адольфа Цеха виновным и отправить на спецпоселение.

Как жилось в послевоенном СССР 13-летнему подростку по имени Адольф, думаю, объяснять не нужно. На всю жизнь дедушка отказался от имени и откликался на имя Володя, Адольф только для официальных документов. Он ненавидел немецкий язык, никогда на нем не говорил, даже когда просил внук-дошкольник. О жизни в послевоенное время тоже отказывался вспоминать, вероятно это причиняло ему сильную боль. Иногда разве что обмолвится, что первую зиму жили в землянках и чуть не поумирали от сибирских морозов. Но выжили, а он подростком пошел на завод, искупать свою вину и на деле доказывать лояльность государству.

Подобное происходило повсеместно в стране — всего с 1941 по 1955 через спецпоселения прошли более двух миллионов человек. Среди них были греки, калмыки, поляки, хемшилы, но львиную долю составляли немцы. В том числе и амурские. Которые с окончанием войны стали возвращаться в семьи из трудовых колоний. Однако это еще не означало полной амнистии, вплоть до июня 1953 года все ссыльные раз в неделю обязаны были приходить в районную комендатуру, «отмечаться в благонадежности». Потепление наступило в 1954 году, только через год после смерти Сталина этим людям разрешили передвигаться по стране. Например, со спецпоселения в Верхнебуреинском районе в августе 1954 года «освободили 1310 человек». Так и пишут в научных трудах — освободили. И оставили жить в СССР.

К тому времени их деревни, построенные в 1930 годах, уже снесли с лица земли, чтобы ничего не напоминало о немцах. И, судя по всему, принцип сработал — сегодня об этих позорных страницах истории России вспоминают редко, спорадически. Военное время, окраина страны, всякое бывает — к чему ворошить прошлое? Блюменорт, Клеефельд и Розенталь остались только в энциклопедическом словаре «Немцы России».

Власти уничтожили восемь сильных хозяйств, которые обрабатывали почти четыре тысячи гектаров. Балансовая стоимость имущества этих совхозов на начало 1939 года составляла более 500 тысяч рублей. Для сравнения — работник совхоза в те годы в среднем зарабатывал 220 рублей в месяц. Невиновность амурских немцев доказана уже давно: Аганетта Дерксен реабилитирована 25 мая 1992 года, Аманда Гребенюк 8 декабря того же года, Ольгу Тевс реабилитировали 24 июня 1994 года. Государство собственноручно угробило потенциальные точки роста и затравило почти две тысячи невинных людей. Причем организованная травля началась задолго до войны, то есть причина в чем-то другом. Вероятно, в безумии власть имущих.

С распадом СССР у амурских немцев появилась полная свобода перемещения, но теперь они не хотели уезжать. Это подтверждают интервью с выжившими, это легко увидеть по цифрам: в 1939 году в регионе было 1688 немцев, а в 2002 году — 1760 человек. Выученная беспомощность навсегда пригвоздила обрусевших немцев к амурской земле. 

Пятая глава, в которой мы все становимся немцами

Не все участники эксперимента 1967 года прекращали борьбу после нескольких неудач. Были собаки, которые каждый раз пытались избежать боли. Позже в эксперименте участвовали люди, волю которых подавляли с помощью шума, но некоторые из участников вновь и вновь, несмотря на неудачи, пытались избавиться от раздражителя. Благодаря им Мартин Селигман пришёл к феномену «сознательного оптимизма» — способности человека влиять на своё мышление и через него на своё поведение. И это было бы хорошим финалом нашей истории, но мы понимаем — реальность не обмануть красивым кольцом сюжета.

В психологии есть еще одно понятие: «родовой сценарий» — когда определенные психические элементы передаются из поколения в поколение, складываясь в так называемое «психическое наследство». Эти сценарии чаще всего орудуют в подсознании и незаметно для человека определяют его поведение, выбирают ему партнера, профессию или даже стиль жизни. Те, кто не способны осознать эти события, обречены их повторять, раз за разом бегая по кругу.

И складывается ощущение, что прямо сейчас все мы, немцы и не немцы, без конца бежим по этому кругу. Как Аганетта мы живем, вжав голову в плечи. Как Аманда оправдываем своих мучителей, «стокгольмский синдром» давно пора называть «советским». Параллельно власть раз за разом ставит эксперименты: поднять пенсионный возраст, запретить ездить в общественном транспорте, штрафовать всех, кто этим недоволен. Неважно про кого речь — так называемая «титульная нация», жертвы спецпоселений или коренные малочисленные народы, — для многих из нас выученная беспомощность стала родовым сценарием, а затем и межнациональной идеей, объединившей самую большую страну в мире.

---