В конце 2021 года в Creative Writing School проходил конкурс на получение стипендий в зимнюю мастерскую «Литмастерство: Основы» Анны Линской и Дениса Банникова. Представляем работы победителей.
Конкурсное задание
Вам нужно написать небольшой этюд и приложить его к конкурсной заявке. Считается, что три самых сложных задачи, с которыми может столкнуться писатель: постельная сцена, спортивный эпизод и прием пищи. В своем этюде решите одну из них.
Объем до 2000 знаков с пробелами.
Мария Хазова
— Я готова к любым взаимодействиям с тобой, солнце.
— А твой муж не против?
— Буду главным бенефициаром, — ухмыльнулся Даня.
— Ладно, тогда я хочу потрогать твой нос.
Вера приблизила лицо.
— Боже, какая же горбинка, — простонала Алена, не находилось слов, язык пересох, а хотелось говорить про горы и выступы и что-то еще географическое: у каждого на лице личная скала, Вера — типа Гвинеи с экватором в районе живота.
— Хочу трогать живот.
— Я же сказала, к любым… О-ох…
— Пальцы не слушаются, это корни дерева, мы деревья.
— Ты какое дерево?
— Я тутовник. На мне шелкопряды, вот паутинки, трогай — вся кожа в них, соткем шелк, давай будем обе в шелках, да, гладь мои волосы, они струятся по-настоящему, как «Шаума». Волосы — это маленькие червячки, которые растут из-под кожи.
— А у меня из-под кожи растет грудь.
— А у меня соски как горошинки.
— А можно?..
— К любым…
«Ореолы. Какое хорошее слово. Мягкость».
— Сфера груди — это воплощение купола небосвода, она заполняет собой все пространство, и сосок указует путь к…
— Путь к Данилу, погляди, какие у него зубы, нам их нужно…
— Да, нужно!
— Давай ты отсосешь ему?
— А ты не против? — Вместо ответа к Алене протянулась рука. — Какие красивые вены! — Рука наклонила ей голову. — Ого, и здесь они! Это как сплетения виноградных…
— Давай!
«Это первоначалье жизней, вот стержень мироздания, это должно быть записано на всех скрижалях — прорастание пениса в глотку — самое закономерное счастье, обоснованное существованием тутовых шелкопрядов и жен с сиськами. Сиськи — это круто, жалко у меня так и не выросли. Интересно, сильно ли обвиснут после рождения детей? А растяжки будут? Блин, а у меня будут?»
— Не останавливайся, прошу!
«А у меня член во рту. Мужа подруги. И я чувствую языком вены на нем. Как-то странно. Краски бледнеют. Все, что ли, просто минет? Ну да…»
— Кажется, пора съесть догонки, да?
— Ууу.
— Что «уу»?
— Это она согласна, просто с членом во рту говорить неудобно. А я научился понимать речь посредством крайней плоти.
— Ну и дурак.
Каргина Дарья
Оля с детства не выносила жареный лук. Она могла почувствовать его запах, ещё не войдя в квартиру, и отказывалась есть то, в чём замечала его присутствие. Мама готовила без лука, но всё равно делала луковую поджарку и ставила в пиале на стол, чтобы остальные «нормальные люди» могли добавить её в свою тарелку. В семье, как назло, лук любили.
В школьной столовой Оля заранее уточняла, есть ли в пюрешке с котлетками лук. Если он был, покупала на обед сникерс. А однажды попросила у соседки по парте ластик и когда сдувала с тетрадного листа крошечные ошметки, учуяла знакомый отвратительный душок. После этого носила в пенале только фигурные ластики с фруктовыми ароматизаторами.
В кафе и ресторанах ей приходилось долго изучать меню и просить «что-то без лука». Это не сильно портило жизнь, но Оля расстраивалась — вокруг посмеивались. Отчего-то аллергию на молоко или орехи люли уважали, а за лук готовы были бороться до последнего. «Да ты даже не поймешь, что он там есть! Вот, попробуй пирожок. Ну, лук же можно выплюнуть!»
Единственным человеком, который принимал её странности, была бабушка. Перед Олиными приездами она успевала сварить и испечь батарею блюд без лука, хотя, вообще-то, рецепты предполагали его наличие.
— Себя, Олюшка, надо ценить и уважать, — говорила бабушка, поглаживая шершавой рукой Олино плечо, пока та уплетала суп.
Суп был простеньким, но каким-то уютным. Как и всё вокруг — герань на подоконнике, вафельные застиранные полотенчики, полупрозрачный тюль в цветочек, сквозь который мир в окне выглядел безопасным, бабушкины халатики на пуговицах.
Потом с Олей случился университет, переезд в студенческое общежитие и соседки, которые, как казалось Оле, жарили лук сутками напролет. Коридор общаги будто бы пропитался луком. Оля назло заваривала вонючие дошираки.
В конце первого курса Оля впервые с начала учёбы вернулась в родной город. Предупредила бабушку и с вокзала поехала к ней. Бабушка открыла не сразу, долго не могла управиться с задвижками и цепочками, звенела ключами. Увидев Олю, заплакала и засуетилась вокруг.
В коридоре стопками лежали какие-то пыльные вещи. Оля удивленно оглядывалась. Всё было знакомым, но находилось словно не на своём месте. Книги сгрудились на табуретке в кухне, кастрюли невпопад стояли на тумбе, герань засохла, а тюль сбился в одной части окна. Вместо халатика бабушка надела старые штаны и свитер не по размеру. Да и не по сезону — на улице звенело лето.
— Ох, очки опять куда запропастились, — причитала бабушка, — Олюшка, достань тарелку, я тебе супчик налью.
Оля открыла шкаф над раковиной. Очки лежали на блюдце.
— Ба, да вот же они.
— Где? Это мои разве? Не пойму что-то. Вроде бы мои, и как только попали туда.
Бабушка загремела крышкой кастрюли, наполнила тарелку до краёв и поставила перед Олей.
— Я помню, ты мой супчик-то всегда любила. Ну, что же ты, с дороги голодная небось.
Оля боялась моргнуть. В глазах щипало, а горло перехватило и тянуло вниз. Она водила ложкой — в бульоне плавали ленточки жареного лука.