«Достоевскому равный, он — прозёванный гений. / Очарованный странник катакомб языка!» — писал Игорь Северянин в стихотворении «На закате» (1928).
16 февраля мы отмечаем день рождения Николая Семеновича Лескова. Биографию этого замечательного автора написала руководитель CWS Майя Кучерская. И не просто написала, а получила премию «Большая книга». Мы хотим привести выдержки из книги Майи Кучерской «Лесков. Прозеванный гений»:
«Лучше многих про него сказал Чехов: «Этот человек похож на изящного француза и в то же время на попа-расстригу»
«…обостренное эстетическое чувство, тяга к прихотливому словесному узору, задорной языковой игре сочетались в нем с поповским началом, любовью к церковной культуре и жизни, пронизанной вместе с тем духом отторжения государственного православия (потому и «расстрига»)»
«Он проповедовал внимание и терпимость к чужой культуре и ценностям в те времена, когда принцип толерантности еще не был сформулирован в пространстве светской мысли, хотя слова «…ни эллина, ни иудея…», конечно, давно уже были произнесены.»
«Лесков для сегодняшнего российского читателя — автор «Левши», для зарубежного — «Леди Макбет Мценского уезда», которую знают по опере Шостаковича. Но на самом деле его рассказ-визитка — «Чертогон»: дядюшка рассказчика ныряет в бешеный ночной разгул, с пьяным пиром, музыкой, цыганами, а нагулявшись всласть, так же пламенно замаливает ночные грехи в женском монастыре перед богородичной иконой. В другом рассказе, «Дворянском бунте…», отец Василий, алкоголик с добрым сердцем, после запоя, на покаянной молитве «просветлевал до прелести», «невыразимой и неописанной», так что при красноте лица своего напоминал «огненного серафима».»
«Многое из того, что делает человека человеком, — образование, профессия, дружба, супружество, отцовство — у Лескова или было «разбито на одно колено», как говорил он о своем первом браке, или вовсе отсутствовало. Системного образования он не получил — имел за спиной три гимназических класса. Профессиональным писателем стал не сразу и не до конца, всегда искал других, более надежных занятий. С официальной женой не ужился, с «гражданской» — тоже. Дочерью Верой почти не занимался; сына Андрея, будущего своего биографа, больше мучил, чем вос-питывал. О «сиротку» Варю, которую приютил уже стари-ком, скорее грелся.
Приятели в его жизни случались, как и внезапные сближения, но дружба, требующая доверия, искренности, постоянства, — никогда.»
«Он немало времени провел в пути, многих своих персонажей сделал странниками, путниками дурных русских дорог. Несколько его сочинений — один из первых очерков «В тарантасе», роман «Некуда», повести «Смех и горе», «Очарованный странник», рассказ «Отборное зерно», очерк о Гоголе «Путимец» — открываются дорожными сценами.
Его герои вообще часто перемещаются по белу свету, все они — путимцы, которые ищут правду»
«Насилие — норма и рутина в том мире, который описывает Лесков; нет, не будем добавлять «в русском» или в «мужицком» мире, потому что в нем соединились разные культуры, сословия, нации. Здесь все хороши: сам Флягин, изувечивший кошку и лишивший жизни троих — монаха, татарина, Грушеньку; барин, чью жену и дочь он спас от смерти, быстро забывший о подвиге и доведший спасителя до попытки самоубийства.
За его толерантностью и интересом к чужим верам и культурам стояло не только христианское приятие ценности любого человека, но и врожденный артистизм. Не как мыслитель — как артист любил он эти многоцветные и бесконечно разнообразные узоры мира: стройную кобылицу, «глазок полненький, ушки сторожкие», которая летит точ-но лебедушка; серебряное море ковыля; древнюю икону Спаса «с крылами тихими, в виде ангела»; любил, однако, и молодую цыганку, что, как «яркая змея, на хвосте движет и вся станом гнется».»
«Понятное дело, Лескова эти проповеди раздражали, как и убежденность Достоевского, что спасение России нужно ждать «снизу». В ответ он упрямо напоминал о невежестве народа, его неутихающей склонности к воровству, нежелании учиться, вспоминал о намеренной порче железнодорожных рельсов мужиками или о кликушах, «пророчивших по городам и весям земли русской гибель нашей планеты». Это вовсе не значило, что Лесков отрицал ценность всего русского. Наоборот, 1870-е открылись для него новым, далеким от литературы скандалом, в котором он яростно защищал русскую национальную честь».
«К середине 1880-х годов все главные тексты были написаны. Многое оставалось еще впереди: последняя заграничная поездка, путешествия на курорт Меррекюль, цветным шелком вышитые византийские легенды, ядовитые «Заметки неизвестного», нежные истории о праведниках, великолепно выстроенный «Человек на часах», и всё-таки самое главное уже случилось. Буйный нрав, громадный талант никуда не делись, но ничего, подобного «Леди Макбет…», «Соборянам», «Запечатленному ангелу», не высекалось.»