Сегодня мы отмечаем День учителя. Мы попросили мастеров Creative Writing School рассказать об учителях, которые повлияли на их жизнь.
Дмитрий Данилов, писатель, драматург:
«У меня не было учителя в буквальном смысле — «старшего товарища», у которого бы я непосредственно научился чему-то в литературе, чьи тексты были бы для меня образцом, в общении с кем я проводил бы много времени и, что называется, внимал. Но есть человек, который стал для меня даже больше, чем учителем — вдохновителем. Это выдающийся русский писатель Юрий Витальевич Мамлеев, ушедший от нас несколько лет назад. Я прочитал его тексты в далёкой юности, в самом конце 80-х и начале 90-х. Это было сильное потрясение, я был буквально оглушён этими страшными в своей глубине романами и рассказами, был заворожён открытием, что можно писать вот так. Эти тексты (прежде всего, ранние рассказы и роман «Шатуны») подтолкнули меня к началу собственных попыток писать прозу. Я благодарен судьбе за то, что уже в зрелом возрасте имел счастье лично общаться с Юрием Витальевичем и получить от него высокую оценку моих текстов. Никогда не забуду летний день 2006 года, когда мне пришёл звонок с незнакомого номера, я ответил и услышал в трубке: «Дима, здравствуйте, это Юрий Витальевич Мамлеев. Мне очень понравилась ваша книга». Один из самых ценных моментов в моей жизни».
Екатерина Лямина, филолог, профессор НИУ ВШЭ:
«Из гуманитариев, так или иначе повлиявших на мое становление как филолога, историка литературы и культуры, мне хотелось бы немного рассказать о Людмиле Павловне Персановой.
Л.П., недавно окончив пединститут, пришла учить нас русскому языку и литературе в 1978 г., когда мы перешли из младшей школы в среднюю, и оставалась с нами (с небольшими перерывами) до 10-го класса включительно. К величайшему сожалению, выпускной 11-й мы окончили не с ней: в силу обстоятельств ей с семьей пришлось переехать в другой город.
Конечно, наша школа — Пущинская экспериментальная Академии педагогических наук СССР — была сильной и не совсем обычной, но даже в этом контексте Л.П. поражала. Энергией и какой-то мгновенно ощутимой магией знания, виртуозным владением преподавательским мастерством, ироничной, ровной и при этом ошеломительно обаятельной манерой, вообще — концентрированной свободой. И как дети в семье Бэнксов, от младенцев до старшей Джейн, были заворожены Мэри Поппинс и, побаиваясь и благоговея, буквально от нее не отлипали, так и мы обожали Л.П.
Уроки-праздники, уроки-счастье! Без пафоса, без натуги, без идеологической тягомотины. И наши перлы (я и сейчас так думаю) — литературные вечера, посвященные поэзии Дениса Давыдова, тургеневской прозе, Чехову. Последний назывался строчками из Пастернака, которого в середине 1980-х в школьной программе не было вовсе: «Осенние сумерки Чехова, Чайковского и Левитана». Никакой тривиальности и второсортности, на которую так часто сбиваются школьные вечера. Напротив, в сотрудничестве учителя и учеников достигался не пресловутый «высокий уровень», но нечто куда более важное — упоение русским языком и словом, восторг перед ними и тем, что все это богатство с неслыханной щедростью даровано тебе по праву рождения, — только читай, слушай, размышляй.
Многая лета и спасибо вам, дорогая Людмила Павловна!»
Ирина Лукьянова, писатель, журналист, преподаватель литературы:
«У меня была замечательная учительница и классная руководительница Галина Александровна Тарасюк. Я не очень любила школу в целом, но к Галине Александровне относилась с уважением и любовью. Она вела у нас русский и литературу — и ни на одном уроке не сказала ни одной казенной советской формулы, литература у нее была живая. Она руководила школьной агитбригадой, была школьным парторгом и завучем по воспитательной работе — и любой другой человек на этой позиции превратил бы всю свою работу в официозный ужас, а она и в этом находила что-то живое. Она занималась неблагополучными семьями, у нее было классное руководство в большом и непростом восьмом классе — но ее всегда отличало внимание к людям, желание разобраться в их ситуации и справедливость.
Я знала, что она заканчивала Казанский университет. И я тоже стала мечтать об университете. А она меня поддерживала. Она тот человек, который мне помог пережить очень трудное для меня школьное время и не бояться ставить серьезные цели. Она мне даже репетитора по английскому нашла, зная, что мне его сдавать — и что у нас в школе он плохо преподается. И я всегда вспоминаю Галину Александровну с благодарностью. Она была маленькая, со светлыми кудрями, с большими светлыми глазами. И еще у нее всегда были красивые туфельки-лодочки 34 размера; на какую-то школьную постановку, где мне нужны были красивые туфли на каблуке (а у меня в восьмом классе, конечно, их не было) она мне дала поносить свои белые туфельки. Как будто я Золушка, а она фея.»
Ксения Молдавская, литературный критик:
«Я училась у прекрасных преподавателей, занятия с которыми были чистым беспримесным счастьем. Я хвастаюсь, что училась у Олега Анатольевича Проскурина, Сергея Николаевича Травникова, Бориса Петровича Кирдана, Галины Николаевны Храповицкой, Павла Вячеславовича Балдицына и других.
Но, полагаю, ничего этого для меня не было бы — или не было бы понимания счастья и везения, если бы не случайная встреча: в десятом классе — это был 1983 или 84 год — финалистов районного этапа олимпиады по литературе отправили пообщаться с руководителем литстудии нашего районного дворца пионеров. Я высокомерно не понимала зачем, пока он не произнес фразу, которая порвала все мои шаблоны и повернула меня в ту сторону, которая стала моей судьбой. «Льву Толстому, — сказал этот неизвестный мне дядька, — не хватало хорошего редактора. Его необходимо редактировать». Я удивилась, возмутилась (в шестнадцать лет я верила в незыблемость авторитетов), зафыркала, а потом задумалась и пошла перечитывать.
Много лет спустя я смогла сказать спасибо тому дядьке за вовремя сказанную фразу, что определила мою жизнь. Это был Евгений Абрамович Бунимович.»