В языке хауса нет выражения «я любил». Только «я люблю». Настоящий, безвременный, даже романтический абсолют. Фарфоровый цветок, нуждающийся в бережном хранении: держите крепче, иначе разобьюсь.
«Фарфор» в хауса так и переводится — упади и умри.
Ночью мне снились сани в упряжке. Они скользили мимо окна, так близко, что я могла бы дотронуться и до полозьев, покрытых инеем, и до человека в белой шубе, и до запряженной косули с бубенцами на шее. Стройный перезвон терялся в облаках, плотных как снег, и не было видно ни дома напротив, ни улиц внизу.
— Это же Дед Мороз! — закричала я.
Дед Мороз натянул поводья и помахал мне рукой. Я разглядела косулю — крупную, с влажными глазами и светлыми брызгами по бокам сильного тела. Мне захотелось её погладить, но упряжку поглотило облако, и я проснулась.
Потолок заливал мягкий свет, а запах ароматизатора после ночной работы воздушных фильтров щекотал нос.
Если проспала и превысила норму, то головная боль обеспечена.
Я вскочила с кровати и подбежала к единственному окну в моем жилище. За стеклом во всю стену висела мутная завесь — туман не пропускал солнечные лучи даже днём.
Иногда мне казалось, что туман живой, что он дышит и подглядывает за мной, а если разбить стекло и впустить его, то он заполнит собой все пространство и выгонит меня на улицу.
Каждый прожитый день в квартбоксе — калька предыдущего. Отношения с миром с помощью телесистемы, показывающей круглые сутки кино или новости. После череды пандемий безопасность приобрела преувеличенные формы. Когда я потеряла маму и сестру в очередной эпидемии, через три года после пропажи папы, то была уверена, что хуже уже не будет.
Думала, что знаю.
Глагол «знать» в хауса используется в прошедшем времени. Можно сказать «узнала», но «я знаю» — никогда.
Телесистема включилась, реагируя на движение:
Год/2045
Месяц/ноябрь
День/19
Время/утро
Экологический уровень/низкий
Желаем бодрого утра!
Бодрее некуда — отопление в боксе работает на минимуме. Освещение в ванной комнате замигало, жалуясь на отсутствие тепла. Я проверила количество потраченной воды за вчерашний день — больше, чем положено, и умылась под тонкой струйкой.
Зубную пасту не поставляли уже больше года. В прошлый визит наш «квартальный доктор» посоветовал мне «не мучить зубы» и отобрал старенькую щётку.
— Незачем, милочка. Пищу глотаете в таблетках, в виде каш, встроенные молекулы за собой убирают.
— Бактерии же остаются, — не сдавалась я.
— Где это вы бактерии нашли? Несанкционированные продукты потребляете?
— Откуда? Я три года не выхожу.
— Новейшие технологии вам в помощь! — выдохнул доктор за стеклом защитного шлема. — Новости смотрите?
Я кивнула, хотя новостной канал давно не включала — там показывали или войны, или катастрофы. С одной стороны, я была рада, что живу в безопасности, а с другой — радоваться было нечему.
Врач что-то отметил в электронном блокноте:
— Самоуправство проявляете… Мне что, в Департамент доложить? А ну-ка, сдавайте щётку!
Во время таких визитов я чувствовала себя сдающей экзамен по аренде своего же тела, а привычка доктора называть меня «милочкой» жутко раздражала. Сам он никогда не представлялся, но его посещения были единственной возможностью поговорить с живым человеком и что-нибудь узнать из неофициальных источников. Интернет отключили, а телефонная связь для личного пользования постепенно исчезла — экономили на всем.
По случаю заходили ремонтники. Последнего я видела больше года назад, когда телесистема неожиданно зависла и погас свет. За пять минут бокс превратился в серую холодную коробку, за окном которой нарастал непонятный гул. Прилипнув к стеклу, я ловила свидетельства внешней жизни, а позже через глазок в двери наблюдала охранников, бегающих по этажу. Некоторые из них были вооружены.
Ремонтник, проверявший квартбокс после, несмотря на мои расспросы, ничего не объяснил.
Недавно, услышав от доктора привычное «вы здоровы», спросила:
— Если здорова, разрешили бы выходить.
— Чтобы инфекцию подцепить? — Доктор понизил голос. — Здоровым как раз нельзя. Нам тут показывали в общежитии…
— Где?
— Все врачи живут в медицинском квартале. Я вам так скажу, милочка: в городе — хаос.
— И что, уже никогда не будет как раньше?
— А как раньше?
— Ходили же мы… На работу. В магазины.
Глаза доктора увеличились.
— Необходимость была! А сейчас всё доставляется по квартирным боксам. Департамент жизни заботится о нас. Здравия ему за это! — чихнул он и вдруг спросил: — А какое у вас образование, милочка?
— У меня? — растерялась я. — Переводчик.
— С какого языка?
— Хауса.
— Где ж на таком говорят?
— В Африке.
Скафандр выдохнул:
— Вы, милочка, бесполезны для общества.
Пока я пыталась сообразить, как мне реагировать, он продолжил.
— Это ещё что! У меня друг был. Закончил школу журналистики, — булькал доктор, складывая в кейс медицинские инструменты. — Так его за ненадобностью сразу на переработку кинули. Даже переквалификацию не предложили! — Глаза доктора заблестели. — А зачем они нужны, журналисты эти? Или спортсмены? Вот вы — делали сегодня упражнения?
Я поспешила кивнуть, а доктор поднял указательный палец в защитной перчатке:
— Системные роботы отлично справляются. А то напридумывают спортсменов…
У входной двери он оглянулся:
— Мне ещё в двадцати боксах показатели собирать.
Позвонили в дверь — доставили недельный набор продуктов. Пластиковый контейнер я отнесла в холодильный шкаф.
К вечеру туман превратился в плотные шторы. В детстве мама шила занавески для дома, а я устраивалась рядом и наблюдала за стрекочущей машинкой. Еще мы с сестрой любили прятаться под бархатными шторами и ждать, когда мимо нас начнёт прохаживаться отец и рычать страшным голосом: «Где спрятались мои львята?» Папины кудрявые волосы с рыжеватыми подпалинами напоминали настоящую львиную гриву. Потом мы выпрыгивали к нему, а он хватал нас обеих на руки и кружил по комнате.
Сильный, высокий. Мы с сестрой были похожи на него. Волосы, руки, профиль. Только глаза у меня мамины — «крошки печенья на льдине». Папины слова.
«В Африке акулы, в Африке гориллы…»
Забавно, что всю жизнь мама выносила ему один и тот же приговор: «О полной бесполезности для семьи». И обязательно добавляла, что он променял жену на «своюлюбимуюафрику».
Телесистема выдала подборку чёрно-белых фильмов. Я выбрала «В джазе только девушки» и отправилась за ужином.
Открыв упаковку с пищевыми таблетками, прочитала, что «Ягодный вальс» — новейшая разработка Департамента жизни, основанная на исследованиях в зонах повышенного риска, соответствует всем нормам жизнедеятельности. Рекомендовалось принимать по две штуки, запивая водой, обогащённой витаминами.
Положив плотный розовый кубик в рот, почувствовала кисло-сладкий вкус, но название ягоды не определила. Когда вытаскивала бутылку с водой, из контейнера выпал круглый сероватый комок и закатился под стол.
Растормошив комок, поняла, что это скомканный лист бумаги с рукописным текстом. Пробежав глазами неровные буквы, перестала дышать.
«Ваша жизнь в опасности. Ждите инструкций». Внизу стояла подпись: «Птицы».
Ноги подкосились, я опустилась на пол.
Система остановила вещание и замолчала.
— Йогу, пожалуйста! — просипела я, потянувшись за ковриком.
— Йога. Загрузка. — Экран ожил.
Я спрятала записку в карман и села в позу лотоса.
— Привет! — скалился на всю стену робот-инструктор. — Хочешь расслабиться перед сном?
Ночью мне не спалось.
Записка — наверняка чья-то глупая шутка, уговаривала я своё подсознание. Мне нечего бояться, пока соблюдаю правила страховки и прохожу ежемесячный медицинский контроль.
Когда я переезжала в восьмидесятиэтажную башню из родительского дома, то радовалась, что больше ничто не напомнит мне о прошлом. Не будет фотографий в деревянных рамках со счастливыми лицами нашего семейного квартета, не будет мебели из старой жизни — оставлю всю боль позади.
Маяки, которые не светят, перестают существовать.
Первым из нашего квартета ушёл папа. Уехал в очередную африканскую командировку и не вернулся. Говорили, что местный кукурузник доставлял его в деревню за триста километров от города. Его не нашли ни через месяц, ни через год. Он был детским доктором.
«Не ходите, дети, в Африку гулять…»
Чтобы успокоиться, надо глубоко вдохнуть. Потом ещё раз и ещё…
Я перестаралась, кровать подо мной задвигалась, поплыла. Я схватилась за изголовье, чтобы не упасть, и вдруг оказалась на речке в лодке вместе с мамой и сестрой. Налетел тёплый ветер и слизал с маминого запястья запах её духов. Сильный, сладкий.
Папин подарок из командировки.
Я и забыла, что у всего есть запах.
Вокруг меня стерильность.
И пустота.
Дни тянулись. Я перемещалась по квартбоксу, совершая ежедневные манипуляции с телом, а внутри меня всё разваливалось. Настроение падало или наоборот, взлетало от умиления из-за какой-нибудь глупой сцены в знакомом фильме.
Я начала вспоминать хауса. Вытаскивать из памяти картинки, образы.
Столовая вилка это «ложка с пальцами», а ключ — «сын замка». Язык-конструктор, собирай-разбирай — не соскучишься.
В положенный срок на экране системы появилось:
Ожидайте/врача/после/обеда
Я почему-то занервничала.
Открыв дверь, вздрогнула, увидев под шлемом медицинского скафандра незнакомое лицо.
— Я ваш новый доктор. Давайте-ка быстренько проверимся. Спешу, много пациентов сегодня.
Я послушно кивнула.
После осмотра он произнёс «увидимся через месяц» и ушёл.
А я вспомнила, что как-то утром после ночного кошмара ко мне прибежал старый доктор: «Вы были чрезмерно возбуждены вчера, милочка, из-за вас я вторую смену работаю. Ай-яй-яй… Витамины принимаете?»
Он знал про мои ночные страхи.
Страховая компания, взявшая на себя заботу обо мне, получила дом и мой небогатый счёт в банке. Я решила, что заменить семью контрактом от Департамента жизни, в котором даже не помню, что подписывала — правильное решение в моей ситуации. Компания обещала жилье, медицинское сопровождение и безопасность.
«Доверьте нам свою жизнь. Ваша безопасность — наша работа!» кричали их рекламные ролики.
Я выжила, встретив двадцатипятилетие на пятьдесят шестом этаже, в одиночном боксе, глядя на серую стену тумана за окном.
Пазлы сложились, мои тревоги перестали казаться мне «ненужным расстройством психики», а записка с подписью «Птицы» уже не представлялась чьей-то шуткой.
Я превратилась в бесполезный механизм, который скоро уничтожат, разобрав на полезные винтики.
Вечером система выдала список мировых оперных театров. Я выбрала «пятый номер, звук концертный» и просидела на диване до самой ночи.
Когда через неделю вместо продуктов в пищевом контейнере получила объемный свёрток оранжевого цвета и записку, то была готова ко всему.
«Электричество выключат в первой половине дня. В костюме спасателя бегите на крышу по пожарной лестнице. Постарайтесь оказаться там как можно быстрее, пока система не обнаружила ваше отсутствие. Дверь на крышу откроется магнитным ключом, встроенным в левый нагрудный карман костюма. Сделайте двадцать шагов вправо и ждите вертолёт. Птицы»
Ночью не спала ни минуты. Кому верить, если живешь кроликом в клетке?
Система вырубилась вместе с обеденным сигналом.
Добежать до пожарной лестницы оказалось не так просто, на выходе из квартбокса накрыла паника: я заражусь и умру на месте. И костюм спасателя был слишком велик — встреча с охраной грозила разоблачением.
На лестнице я сразу рванула вверх. После десяти пролетов бросила считать этажи. Узкие окна тянулись вдоль стен бойницами, не давая ни света, ни надежды. Ступени сливались в одну бесконечную дорогу с крутыми поворотами.
Я начала спотыкаться, но бежала и бежала, пока лестничный пролёт не упёрся в дверь с металлическим замком-пластиной.
Кровь билась в застенках сосудов, а я думала, правильно ли поступаю.
Если выйду на крышу, то пути назад не будет.
За грохотом сердца не сразу услышала, что кто-то поднимается по лестнице — этот кто-то бежал за мной.
Я прижалась к металлической пластине и замерла. В магнитном замке что-то щелкнуло, и дверь открылась.
Туман облепил меня плотным влажным одеялом. Не видя дальше вытянутой руки, я отсчитала двадцать шагов и остановилась.
Холод отвоёвывал сантиметры моего комбинезона, а я тряслась от страха, что меня поймают прежде, чем прилетит вертолет.
Когда услышала ритмичный гул, то не сразу сообразила, что это. Гул нарастал, а туман над головой начал расползаться. В метре от меня опустилась спасательная люлька и зависла — в ней стоял человек в форме, похожей на военную.
Люлька качнулась в сторону, а человек протянул руку:
— Давай же! Прыгай!
В тот момент я почувствовала, что сработал магнитный замок, и дверь на крышу распахнулась.
Запрыгнуть не удалось, человек в форме втащил меня на площадку люльки.
— Молодец! — Он пристегнул меня к тросу. — Не бойся.
И дёрнул два раза за веревку.
Мы поплыли вверх. Я зажмурилась, вцепившись в веревку.
Когда добрались до вертолета, кто-то втащил меня в салон, а потом аккуратно усадил, снова пристегнув ремнями.
— Яна, меня зовут Сергей. Посмотри на меня. Я должен проверить, все ли в порядке.
Я открыла глаза. Губы не слушались.
— Мы летим в аэропорт, оттуда самолетом в Гану.
Кивнула — Гана так Гана.
— Откуда язык знаешь? Ты была в Африке?
Я замотала головой. Меня еще потряхивало.
— Яна, говори со мной!
— В универе учила.
— В Гане работают наши медики…
Сергей говорил громко, заглушая вертолётный шум. Я чувствовала запах табака и запах чужой человеческой кожи.
— …изучают одно племя. Все эпидемии мимо них прошли. И живут не в резервации. Местные на контакт не идут, а их колдун… — Он ненадолго замолчал, проверяя, слышу ли я его. — Колдун предсказание оставил, когда помирал в свои сто с лишним. Электронные переводчики бред какой-то переводят. Отчеты потом в самолете почитаешь… Там что-то про лесное мясо, которое будет пожирать детей… Детей дерева вместо мяса, и если человек начнёт питаться этими же детьми, то не заболеет.
Мои брови оттаяли и поползли вверх.
— Людоеды, — засмеялся Сергей. — Водички хочешь?
— «Мясо леса» — это дикие животные, «дети дерева» — плоды или фрукты. Животные…
Вертолёт накренился, а мой желудок прилип к позвоночнику.
Когда я выдохнула, Сергей спросил:
— Так что там про животных?
— Скорее всего, перевод такой: «Когда дикие животные начнут питаться фруктами вместо мяса, человек должен есть эти же фрукты, чтобы не заболеть».
Небольшой красноватый шрам на его лбу дёрнулся, и я услышала шипение рации.
— База, я — ласточка, я — ласточка. Морозов на связи. Снегурочка у нас, летим в аэропорт. Приём.
Рецензия писателя Марии Кузнецовой:
«Меня поразила эта антиутопия — своей выразительной силой. Сюжеты-то про изоляцию и всеобщий мор сейчас почём зря пишут. Но я бы выделила этот рассказ особенно — он лаконичный, сухой даже, и при этом в нем много поэзии, которая создается в основном благодаря использования языка хауса. Так часто бывает: убери какую-нибудь тему из рассказа, пусть даже она не имеет прямого отношения к сюжету — будет качественный рассказ, но обычный. Хауса создает волшебство. Нет, не загадочная организация «Птицы». А именно хауса. Только «я люблю». Настоящий, безвременный, даже романтический абсолют.
Отличный и весь рассказ, с малословными, но точными деталями. «Мне что, в Департамент доложить? А ну-ка, сдавайте щётку!» «Я и забыла, что у всего есть запах».
При этом автор владеет образной речью, но не злоупотребляет ею — ровно столько, сколько нужно. «….туман живой, что он дышит и подглядывает за мной, а если разбить стекло и впустить его, то он заполнит собой все пространство бокса и выгонит меня на улицу». «Маяки, которые не светят, перестают существовать».
Все выстроено по классике — завязка, кульминация, развязка. И героиня обрисована хорошо, это так замечательно, что в ней мало страха.
Вот только мне кажется слабым финал. И затянутым. Я бы оборвала его на «я отрицательно замотала головой и вцепилась в пристёгнутый карабин». Или еще раньше — «Если выйду на крышу, то пути назад не будет». Да, вот этот последний вариант мне кажется оптимальным…
Спасибо автору за прекрасное захватывающее чтение!»
Рецензия писателя Наталии Ким:
«Автор меня по-хорошему удивил тем, как развил и завершил свою историю. Части пазла, которые я уже читала, у меня, признаться, не складывались в цельную картину, и я с некоторой опаской думала — эх, лишь бы не испортил, лишь бы не перегрузил ничем, и автор меня не подвел. У меня не возникает сакральных вопросов имени Майи Кучерской — «это кто» и «это где», в тексте надлежащим образом даны ответы на эти вопросы. Читатель легко понимает сюжет и в чем заключается основной выбор героини, её конфликт с самой собой — то ли идти на риск, абсолютно не представляя, что её ожидает, то ли влачить убогое существование в мире, где ей путем слов доктора ясно дают понять — она ненужный этому миру винтик. Одним словом, я легко могу пересказать сюжет, и это прекрасно.
Хороши диалоги и внутренние монологи, очень чёткий образ рассказчика, ничто никуда не сбоит, композиция классически выверена, к кульминации подведено всё грамотно, я вот очень хотела узнать, что это за «птицы», всех ли они спасают и не ловушка ли это, и осталась вполне удовлетворена. Описание «контекста», в котором существует героиня, при том, что я вот не очень люблю подобный жанр, условно постапокалиптический, мне понравилось и показалось убедительным для коллизии.
Вот лично мне не хватило, допустим, описания героини, это, конечно, сложно, поскольку речь идет от первого лица, с чего бы она вдруг принялась себя описывать, но в принципе можно было бы устроить какой-то аттракцион с отражением в оконном стекле, возраст мы примерно понимаем — Яне было 25, когда она осталась одна, плюс 3 года прожила в этом «боксе».
Отдельным украшением текста служат объяснения слов и выражений языка, о котором я вот впервые узнала из этого текста, всегда приятно узнавать что-то новое. И очень, на мой взгляд, здорово придумано объяснение — зачем понадобилась именно Яна и как она мгновенно дешифрует слова умирающего шамана, тем самым подтверждая, что она сейчас очень нужный человек. Вот знаете, мне кажется, если в этом языке для «человека» тоже есть какое-то странное сочетание слов, лучше его использовать, потому что в заглавие рассказа практически выносится слово «фрукты», и это не очень выгодно смотрится, а если такого нет, то имеет смысл подумать, как заглавие изменить, хотя ход, конечно, красивый.»