Этот субботний день начался у Лены, как всегда, с блинов. Илья помощи матери уже предпочитал подростковые игры на телефоне, а вот четырехлетний Антон с удовольствием готовил тесто и помогал снимать блины со сковородки.
— Антошка, иди зови папу завтракать, — и сын быстро побежал на балкон, где Саша уже вторые выходные пытался собрать гимнастический уголок.
Есть не хотелось, но Лена заставила себя проглотить три блина и выпить кружку какао.
— Значит, так: ужин — курица, винегрет и пюре — в холодильнике, в морозильнике — замороженные обеды и ужины, должно хватить дней на десять, потом закупитесь сосисками, пиццу закажете.
— Если надо будет, разберемся!
Сашин голос даже после шестнадцати лет брака звучал уверенно и твердо. И Лене вдруг захотелось остаться дома, сидеть на диване в обнимку, пить чай и смотреть какой-нибудь скандинавский сериал, полностью отдавшись поиску серийного убийцы.
— Вот и хорошо. Я — краситься и одеваться.
В ванной Лена посмотрело в зеркало и натянуто улыбнулась. Она быстро накрасила ресницы, подвела брови и припудрилась. Затем сняла часы, браслет и сережки, аккуратно сложила все в шкафчик.
На кровати лежала приготовленная с утра одежда. Лена надела двое трусов, натянула красные брюки, белую блузку, положила в карман старый кнопочный телефон.
— Так нормально? — уже стоя в коридоре, спросила она Сашу.
— Очень даже!
— Я готова, — сказала Лена, завязывая шнурки на кроссовках. — Илья, Антон, целоваться и прощаться не будем, слушайтесь папу, он скоро приедет, а я — попозже! — Она попыталась перекричать телевизор.
— Пока, мам!
В машине никто не хотел заговаривать первым, и Лена смотрела на полупустые городские улицы и пыталась придумать тему для короткого разговора.
— В общем…
— Ленк, правда, не надо. Звони мне в любом случае, ну и когда закончится все, тоже звони — я сразу же приеду.
— Я те-бя люб-лю, Саш-ка, — разбивая фразу на слоги, произнесла Лена.
— И я тебя, заяц! Удачи и — ни пуха ни пера!
— К черту!
Лена вздохнула с облегчением, когда на другой стороне площади увидела людей. Она быстро спустилась в переход и подошла к ларьку с цветами. В серых пластмассовых вазах на цементном полу стояли синие анатомические ирисы, оранжевые, в леопардовую крапинку лилии, строгие желтые розы и множество других сиренево-фиолетовых цветов.
— Из красно-белых осталась только орхидея, — раздался прокуренный голос продавщицы. — Пятьдесят рублей.
Лена стала быстро перебирать глазами цветы в ларьке, пытаясь найти хоть что-то подходящее и не такое дорогое.
— Ладно уж, бери за двадцать, по себестоимости. Может, и измените что-нибудь, а то достало уже!
Лена положила двадцать рублей на блюдечко, взяла орхидею, сказала «спасибо» и пошла наверх.
Наверху, в неровной линии, огибавшей клумбы, газоны и скамейки, стояли женщины и девушки. Совсем юные, с рюкзаками за плечами, молодые, в брендовой одежде, постарше, ухоженные, и красивые пожилые. Все одеты в красно-белое, с такими же хризантемами, гвоздиками, розами. За их спинами уверенно поднимался Красный костёл.
Лена, словно одиночный квадратик из тетриса, органично вошла в живую линию и стала одной из матерей, жен, дочерей, сестер, бабушек. Она не знала, что делать с орхидеей в горшке и просто поставила ее перед собой на площадь. Девушка с кудрявыми волосами опустилась перед цветком на колени и повязала на ствол красную ленту.
Оркестр из разных голосов и фраз закружил Лену.
— Может, школу поменяем. Но не очень хочется его дергать — все-таки десятый класс…
— Пенсию вчера всю с карточки сняла. Купила пятьдесят долларов, остальное — на жизнь…
— Я к нему на пары не хожу. Не знаю, как зачет сдавать буду…
— А эту слышала? Отбить парня — это не стыдно, это почетно!..
— Я из Ганцевич приехала, на электричке. У тетки остановилась, сказала, что по магазинам…
И тут грянуло «Жыве Беларусь!», и все подхватили:
— Жы-ве Бе-ла-русь! Жы-ве Бе-ла-русь!
Орхидея, словно дирижер, стояла перед женским хором, и Лене показалось, что её цветки кивают в такт лозунга.
А потом внезапно наступила тишина. Как перед очередной бомбежкой в книгах про войну — пронзающая до костей тишина. И среди этой тишины Лена и все стоявшие в цепи словно по команде «Равняйсь!» повернули головы направо. Со стороны Дома правительства в полубеге на них двигалась черная колонна омоновцев во всем обмундировании.
— Становимся в сцепку! Держим сцепку! — раздалось со всех сторон.
Лена схватила свою орхидею и превратилась в звено цепи. Руками, крепко сжатыми с обеих сторон, она учуяла силу и в то же время животный страх. Электроды страха проходили через позвоночник, перебирали каждую косточку ее организма и сквозь пальцы находили выход в горшке с белой орхидеей.
Черные космонавты в двух метрах от Лены сформировали параллельную линию и, словно их кто-то перестал дергать за веревочки, остановились. Напротив Лены стоял омоновец с большими карими глазами и длинными черными ресницами, он напоминал Лене двоюродного брата, с которым она не общалась уже больше месяца, с начала августа. Омоновец пялился на Лену и на ее орхидею. А Лена смотрела ему в глаза и представляла, что он чей-то сын, муж, брат, отец, и сегодня он придет домой. Она пыталась увидеть в его глазах страх, отчаяние, раскаяние, но, кроме темноты, не находила там ничего. И темнота эта порождала бессилие и забирала веру, и Лена еще крепче сжимала свою орхидею. А потом она увидела, как омоновец усмехнулся, сначала глазами, а потом и губы разошлись в усмешке, после чего он прошептал, и Лена смогла прочесть по губам: «Ду-ра».
И в этот момент Лена разорвала сцепку и, сильно сжав горшок с орхидей обеими руками, занесла его над головой и швырнула в омоновца с большими карими глазами. Она видела, как орхидея ударилась о его шлем, видела, как во все стороны разлетелся горшок, земля и галька. Лена не успела углядеть, как на площадь упала белая орхидея — в это время она изо всех сил мчалась в сторону костёла. Она вбежала в открытые двери, пробежала костёл насквозь, опустилась на колени перед алтарем и вслух стала шептать молитву:
— Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли…
Лена услышала, как к ней подбегают сзади, и закрыла голову руками.