…И достанется же такое! Вот ведь не повезло, так не повезло.
У «бэшек», между прочим, русичка, Елена Георгиевна, такая классная, вообще! Они с ней уже и в зоопарк ездили, и на спектакль какой-то, и какие-то штуки выдумывают все время: то газету про детей-ученых, то спектакль целый забабахали — про Пушкина! Она на гитаре у них играет, песни поют, чай пьют и болтают про всякое… А у нас!
А у нас один французский только и про деньги: за ОМОН столько-то, за столовую столько-то, Петухов, ты почему без сменки, Лебедева, на тебя физрук жаловался… Ну, про сигареты еще и про драки. Вот и все общение.
Француженка!
— У нее очки, как у актрисы из «Ералаша», слышь!
— Да не, она вообще на спаниеля похожа, на английского, у нас на четвертом этаже такой живет…
— А у меня зеленый пояс по карате, между прочим.
— Ну, и при чем тут это?
— Бонжур, лезанфан!
Ну вот чего она по-французски даже на классном часе с нами разговаривает!
— Интересно, а она лягушек пробовала? Как там лягушка по-французски?
…Октябрьская морось сменялась декабрьским мраком и январскими заморозками, весенняя ярмарка «Дары природы» — рождественскими колядками и смотром строевой песни. Мы проигрывали везде. Исправно, честно, вдохновенно. Занимали четвертое место из четырех. Забывали слова в монологе Квазимодо на вечере французской поэзии. Путали право и лево, маршируя в честь 23 Февраля. Угощали комиссию весеннего конкурса хозяюшек подгорелым манником.
После очередной неудачи шли плакать к любимой англичанке. Приносили ей вкусные кексы (не подгорелые). Пели с ней «Битлз» (все слова на месте). Разговаривали о любимых книжках. И о том, что жизнь — сложная штука. И о Ди Каприо и Кейт Уинслет. И о джинсах-мальвинах. Ну, о самом насущном, в общем. На Хэллоуин вырезали тыквы-фонарики и наряжались ведьмами и прочими привидениями. Перед праздником до вечера эти фонарики делали, все пальцы в мозолях. Разрисовывали класс и друг друга, хохотали. Уходить не хотелось.
У англичанки было очень плохое зрение, очки с толстенными стеклами и маленькие глазки. От этого она казалась мне еще роднее и ближе.
Гром грянул, когда в мае 5 «Б» поехал в поход на Соколиный Камень. «Бэшки» дружно и с песнями (наверняка) ехали в электричке, а мы сидели в душном темном классе на французском и изучали тему «Путешествия».
Как мы додумались до такого — я уже не вспомню. Помню только, что придумали мы это вдвоем с другой Леной. Мы решили устроить бунт. Интеллигентный такой бунт, как и подобает классу-гимназии.
Я была счастливой обладательницей компьютера и принтера (папе выдали как-то вместо зарплаты), поэтому мы пошли ко мне и сочинили ноту протеста. Печатали ее по очереди одним пальцем на новенькой клавиатуре. Текста, конечно, не помню, но суть была в том, что мы считаем, что такая-то (ФИО), классный руководитель 5 «А» класса, недостаточно хорошо выполняет свои обязанности (далее подробно с примерами). И по этой причине мы отказываемся от ее классного руководства и просим назначить нам руководителем такую-то (ФИО), преподавателя английского языка. И подписи.
(…Сейчас я пишу это — и у меня волосы на голове шевелятся от ужаса: как мы могли такое придумать, жестокие дети, что было у нас в головах?)
Мы распечатали нашу ноту и на следующий день отправились целой делегацией к француженке и вручили ей послание. Горды собой были невероятно. Очень взрослый поступок, скажете, нет? Мы были в этом совершенно уверены. Очень долго, целый урок биологии.
А следующим уроком был английский.
Я никогда не видела Н. Н. в таком гневе и горе сразу. Ее лицо то краснело, то белело. Она очень старалась сдержаться, но это было просто невозможно. Она то начинала восклицать и нас наставлять, то горестно замолкала. Разговор о жизни затянулся на весь урок. Это был очень важный урок, один из самых важных за всю школу. Нас учили, каково это — быть человеком.
— Как же вы могли подумать, что такое письмо можно вообще кому-то писать! Это же просто нож в сердце, а не письмо! Когда вы, такие умные, заботитесь о своих правах, не забывайте, что ваши права заканчиваются там, где начинаются права другого человека. А еще не забывайте, что всякого человека, даже такого, который вовсе вам не нравится, обязательно уважать и давать ему право на ошибку и форс-мажор. А меня вы вообще не спросили, возьму ли я ваш класс для руководства! Вы просто решили это за меня.
Н. Н. говорила долго: о любви, о хрупкости человеческой души и человеческой жизни, о том, что человек — прежде всего человек, а не учитель, ученик, врач, водитель, вор… Любой человек — прежде всего человек.
На перемене мы все той же делегацией снова пошли на третий этаж, в кабинет французского. Это, правда, был уже не марш повстанцев-победителей, а плетущиеся шаги доброго, но молодого и глупого пса, раскаявшегося за то, что разошелся и укусил своего хозяина.
О. В. была в классе. Она плакала. Мы все же смогли пройти последние двадцать шагов осужденных на смерть. Но открыть рот, чтобы что-то сказать, мы уже не смогли. Стояли и ревели все вместе.
На следующий год первое место в конкурсе хозяюшек было нашим. Неделю готовились! Команду назвали «Гренуй». Это лягушка по-французски.