Весной 2024 года в Creative Writing School проходил конкурс на получение стипендий в мастерскую «Перевод нон-фикшн: методика и практика» Игоря Мокина. Представляем работы финалистов.
Конкурсное задание
Переведите фрагмент текста
Sofia Samatar, Standing at the Ruins
He is a warrior prince. He hunts in the deserts of central Arabia. He drinks and carouses with his companions, and pursues scandalous love affairs. When his father banishes him for his bad behaviour, he becomes even more reckless, an outlaw. At the news of his father’s death, he shrugs, he goes on playing backgammon. Afterwards, however, he gets riotously drunk and embarks on a campaign of vengeance that will absorb the remainder of his short life. He is the greatest poet of his age. According to legend, he is slain by a treacherous gift from the Emperor Justinian: a poisoned robe.
He is Imru al-Qays, the Man of Misfortune, the Wandering King. He composes a stunning poem, known as his Muallaqa, or ‘Hanging Ode’, one of a handful of pre-Islamic poems so precious they were said to have been inscribed in gold and hung on the walls of the Kaaba. Luminous language, imperishable lines. The poem’s opening phrase, Qifa nabki – ‘Stop, let us weep’ – signals a traditional scene, in which the poet surveys the ruins of his beloved’s campsite. This trope was already conventional in the poet’s time, produced by a nomadic Bedouin culture: the common experience of coming across the traces of an abandoned camp became, for poets, an occasion for mourning the loss of a real or imagined woman. With Imru al-Qays, the old theme finds its most powerful and lasting expression, so that his Muallaqa becomes its exemplar. Qifa nabki. Stop, let us weep. A call to pause, to dismount, to come down to earth, to face the signs of destruction and loss, and to weep in torrents. In Arabic poetics, this classical motif is known as al-waqf ala al-atlal: ‘standing at the ruins’. <…>
The Muallaqa of Imru al-Qays is part of our oldest poetic inheritance, transmitted orally for two centuries before it was written down. In English, too, certain poems have come down to us from an oral tradition, such as those recorded, long after their composition, in the tenth-century Exeter Book. Most of these poems are anonymous. Several are elegies that, like Imru al-Qays’s ode, call on their listeners to contemplate ruins. All over the world, laments the friendless exile in the poem known as The Wanderer, wine-halls crumble, buildings are swept by snow, walls crushed by frost. Like Imru al-Qays, this speaker mourns the loss of human worlds, though he speaks the language of frozen seacoasts rather than deserts, the sand replaced by snow. Alone in his boat, he rows the rime-cold sea with his bare hands. He has lost his lord, his companions. He hoards his sorrows, binding them in his heart. Sometimes he dreams of the past, and it seems to him that he is with his lord again; but he wakes to see only the fallow waves about him. Sea-birds bathe, fanning their feathers. Ice and snow fall, mingled with hail.
Анна Киселева
София Сейматар, «Стоя на развалинах»
Он — царевич-воин. Он охотится в пустынях центральной Аравии. Он устраивает шумные попойки, буянит, впутывается в скандальные любовные истории. Отец, сытый по горло выходками наследника, изгоняет его прочь — и сын, оказавшись вне закона, пускается во все тяжкие. Услышав о гибели отца, он пожимает плечами, не прерывая партии в нарды. А доиграв, напивается в стельку и приносит клятву мщения, которой посвятит остаток своей недолгой жизни. Он — величайший поэт своего времени. И, по легенде, даже смерть его была в чем-то поэтической — он пал от рук императора Юстиниана, приславшего ему в дар отравленную тунику.
Он — Имр уль-Кайс, поэт-изгнанник, бродячий царь. Ему принадлежит одна из муаллак, или «подвешенных» касыд — шедевров доисламской поэзии, столь великих, что их, как гласит предание, вышили золотом на шелке и развесили на стенах Каабы. Незабываемый стиль, нетускнеющие строки. Первая строка касыды, Qifa nabki — буквально «Остановитесь, и восплачем» — описывает традиционную сцену: поэт на развалинах лагеря своей любимой. В кочевой бедуинской культуре наткнуться на чью-то заброшенную стоянку было обычным делом, поэтому еще до Имр уль-Кайса появился троп: стоя на развалинах кочевого стана, поэт оплакивает женщину, реальную или воображаемую. Ярчайшим, эталонным воплощением этой темы и стала муаллака Имр уль-Кайса, вошедшая в века. Qifa nabki. «Остановитесь, и восплачем». Призыв остановиться, спешиться, ступить на землю, пропитаться зрелищем потери и разрушения — и напитать его потоком своих слез. В арабской поэзии этот классический мотив известен как as al-waqf ala al-atlal — «стоя на развалинах». <…>
Муаллака Имр уль-Кайса передавалась из уст в уста долгие годы и была записана лишь двести лет спустя — как и многие другие древнейшие памятники мировой поэзии. С ней перекликается записанная в X веке «Эксетерская книга», которая тоже представляет собой сборник стихов дописьменных времен, передававшихся изустно и записанных намного позже. Большинство из этих стихотворений анонимны. И среди них попадаются элегии, авторы которых, подобно Имр уль-Кайсу, переносят слушателя на развалины. По всему миру, печалится одинокий изгнанник в стихотворении, получившем название «Путник», рушатся своды винных залов, снег заметает дома, иней покрывает стены. Подобно Имр уль-Кайсу, безвестный автор оплакивает гибель человеческих миров — всей-то разницы, что вместо пустыни перед нашими глазами встает морозный берег моря и руины заметает снег, а не песок. Одинокий путник борется со стылым морем, держа весло голыми руками. Он потерял своего лорда, потерял товарищей. Он копит печали и горести в сердце своем. Иногда он грезит о прошлом, и мнится ему, что его лорд снова с ним; но, проснувшись, видит вокруг лишь вздыбленные волны. Нет ни лорда, ни товарищей — лишь морские птицы купаются в волнах, распуская веером перья. А с неба падает то лед, то снег, то град.
Анна Нордскова
София Саматар, «Стоя на руинах»
Он — царевич-воин. Он охотится в пустынях центральной Аравии. Он пирует и пьянствует со своими спутниками, заводит скандальные любовные связи. Отец изгоняет его за непристойное поведение, но он, отверженный, становится лишь безрассуднее. Узнав о смерти отца, он только пожимает плечами и продолжает играть в нарды. После, однако, он страшно напивается и начинает кампанию отмщения, которая поглощает остаток его короткой жизни. Он — величайший поэт своего времени. По легенде, его губит коварный подарок императора Юстиниана — отравленная туника.
Его зовут Имру аль-Кайс, Человек Несчастья, Странствующий Царь. Он сочиняет потрясающую поэму, одну из нескольких «Муаллак», или «Подвешенных од», — доисламских поэм, настолько драгоценных, что, говорят, их записывали золотом и развешивали на стенах Каабы. Сияющий язык, бессмертные строки. Первая фраза поэмы, «Кифа набки» («Остановитесь, поплачем»), открывает традиционную сцену, в которой поэт осматривает руины лагеря своей возлюбленной. Этот троп, порожденный кочевой бедуинской культурой, в те времена уже был стандартным: наткнуться на следы заброшенного лагеря — обычный опыт, но для поэтов — повод оплакать потерю настоящей или воображаемой женщины. У Имру аль-Кайса эта старая тема получает самое мощное, нетленное выражение, так что его «Муаллака» становится эталоном. Кифа набки. Остановитесь, поплачем. Призыв задержаться, спешиться, спуститься на землю, встретиться лицом к лицу со следами разрушения и потери и безутешно разрыдаться. В арабской поэтике этот классический мотив известен как «аль-вакф ала аль-атляль» — «стоя на руинах». <…>
«Муаллака» Имру аль-Кайса — часть нашего древнейшего поэтического наследия. В течение двух столетий она передавалась только устно, пока не была записана. На английском языке тоже есть поэзия, которая дошла до нас благодаря устной традиции, например, стихи, записанные в «Книге Эксетера» в десятом веке, но сочиненные намного раньше. Большинство этих стихов анонимны. Есть среди них и несколько элегий, призывающих к созерцанию руин, подобно оде Имру аль-Кайса. В стихотворении, известном как «Странник», одинокий изгой бродит по свету и горюет, пока винные залы рушатся, здания заносит снегом, стены сокрушает мороз. Как Имру аль-Кайс, этот рассказчик тоже оплакивает утрату человеческих миров, хотя он говорит на языке замерзших морских побережий, а не пустынь, заменяя песок снегом. Один в своей лодке, он гребет по обледеневшему морю голыми руками. Он потерял своего господина, своих товарищей. Он копит печали, заточая их в своём сердце. Иногда он видит сны о прошлом, и ему кажется, будто его господин снова с ним, но вот он просыпается, и вокруг — лишь бескрайние волны. Морские птицы плещутся, распушая перья. Падают лед и снег вперемешку с градом.
Татьяна Пирусская
София Саматар, «Среди руин»
Он — воин княжеского рода. Он охотится в сердце аравийских пустынь. Он бражничает и кутит со своими спутниками, пускается в скандальные любовные похождения. Когда отец прогоняет его за бесчинство, он еще неистовее предается разгулу. Он не признает законов. Услышав о смерти отца, он только пожимает плечами и продолжает игру в нарды. Однако затем он отчаянно напивается и затевает месть, которая поглотит остаток его короткой жизни. Он величайший поэт своего времени. По легенде, его убивает предательский дар императора Юстиниана — отравленная туника.
Он — Имру аль-Кайс, спутник беды, бродячий князь. Он сочиняет восхитительную поэму, известную как «Муалляка», то есть «Подвесная ода», — одну из немногих доисламских поэм, столь драгоценных, что они, как говорят, были высечены в золоте и украшали стены Каабы. Блистательный язык, бессмертные строки. Слова, которыми открывается поэма, «Кифа набки» — «Остановитесь, да восплачем», — отсылают к традиционной сцене: поэт приходит на место разоренной стоянки своей возлюбленной. При жизни Имру аль-Кайса этот образ, порожденный кочевой жизнью бедуинов, стал уже классическим: следы оставленной стоянки, на которые можно было часто наткнуться среди песков, давали поэтам повод оплакать утрату реальной или воображаемой женщины. Имру аль-Кайс облек старый мотив в наиболее яркую и запоминающуюся форму, сделав «Муалляку» его эталоном. Кифа набки. Остановитесь, да восплачем. Призыв замереть, спешиться, спуститься на землю, обозреть следы разорения и утраты, изойти слезами. В арабской поэтике этот классический мотив называется «аль-вакф ала аль-атлал», то есть «остановиться среди руин». <…>
«Муалляка» Имру аль-Кайса входит в число древнейших поэтических памятников: прежде чем она была записана, ее на протяжении двух веков передавали из уст в уста. Среди поэтических произведений на английском языке тоже есть те, что пришли к нам из устной традиции, например — стихи из Кодекса Эксетера, записанные в Х веке, они сочинены гораздо раньше. Авторы большинства из них неизвестны. В числе этих стихов — несколько элегий, призывающих слушателей, подобно оде Имру аль-Кайса, к созерцанию руин. В стихотворении «Странник» поэт на весь мир оплакивает свое изгнание: он лишен друзей, винные погреба ветшают, дома засыпает снегом, мороз сокрушает стены. Как и Имру аль-Кайс, он тоскует по утраченному миру людей, хотя и говорит на языке обледенелых побережий, а не пустынь — вместо песка в его стихах снег. В одиночестве он плывет по морю в лодке, голыми руками разгребая студеную воду. Нет у него больше ни господина, ни спутников. Он копит горести, складывая их в своем сердце. Порой он грезит о прошлом, и кажется ему, что он вновь со своим господином, но, очнувшись, он видит вокруг себя лишь бурые волны. Топорща перья, купаются в море птицы. Изморось и снег перемежаются с градом.
Фото: Музыкальная сцена, фрагмент иллюстрации XIII века