Л

Линор Горалик*: «Не сомневаюсь, что через несколько месяцев мы увидим большую прозу об этом времени перемен»

Время на прочтение: 5 мин.

Последние два месяца для многих авторов оказались временем, когда работать, писать стало почти невозможно. Что делать, если опускаются руки? Мы поговорили с Линор Горалик, писателем, художником, маркетологом, человеком, который никогда не стоит на месте и находит силы действовать даже в самых сложных обстоятельствах. Побеседовали о том, что сейчас происходит сейчас и как жить писателю в новых обстоятельствах.

Как вы проводите это непростое время перемен?

Я умею переживать любые потрясения только одним способом — искать себе дело. Я делаю, что могу, а могу я очень немного. Во-первых, я начала издавать журнал, который называется ROAR — Russian Oppositional Arts Review (Вестник оппозиционной русскоязычной культуры). У нас вышел первый номер, сейчас мы делаем второй. Во-вторых, я проехала по маршруту Тбилиси-Ереван-Стамбул-Израиль, чтобы делать маленькие заметки об этой великой миграции, о тех, кто сейчас уезжает из России. В-третьих, я надеюсь в ближайшее время поехать в Европу и там делать большой проект — интервью с украинскими беженцами. И я знаю, что все это нужно в первую очередь мне, а не кому-то еще. Но мне это действительно очень нужно. 

Расскажите поподробнее про ROAR, что это за проект?

Мы выходим раз в два месяца: первый номер вышел 24 апреля, второй готовим к 24 июня. Это мультимедийное онлайн-издание, в котором есть текстовые работы очень разных форматов — от стихотворений до партитур, от статей до большой прозы, есть объекты веб-дизайна, арт-репродукции, графика, видеоролики, музыкальные ролики. Наша задача — демонстрировать читателю, каким образом авторы, которые чувствуют себя в оппозиции к российскому режиму, создают работы, противостоящие сегодняшней лояльной, сервильной и сливающейся с прямой пропагандой культуре. У нас нет постоянной редакционной сетки. Например, в первом номере собраны около 60 микроэссе, которые написали разные творческие люди, от поэтов до актеров. Мы уже знаем, что во втором номере у нас будет много драматургии, короткая проза. И очень важно сказать, что мечта наша — закрыть Вестник навсегда, сделать как можно меньше номеров, потому что мы хотим, чтобы исчез режим, при котором культуру нужно разделять на оппозиционную и неоппозиционную.

Два других проекта в некотором смысле тоже противостоят ситуации.

В поездке моя задача была поговорить с как можно большим числом людей о том, как они переживают отъезд из России, и делать маленькие записки. Это не интервью и не попытка написать связный текст. Мне кажется, что в моем случае именно жанр записок гораздо лучше соответствует этому рваному времени и состоянию, в котором мы все находимся. Я публикую результаты проекта у себя на сайте и в соцсетях. Буду ли я делать из них книгу? Пока не знаю.

В июне я надеюсь поехать в Европу, где планирую сделать порядка 20 интервью с людьми, которым пришлось бежать из Украины из-за войны. Я очень ценю работу коллег-журналистов, которые делают обзорные материалы, когда берется 4-5, даже 10 интервью, и пишется общий материал о том, как живется беженцам из Украины. Но я хочу попробовать сделать совсем другое. Я хочу, чтобы каждому человеку было уделено внимание, чтобы каждая личность была поставлена в центр своей собственной истории.

Вы что-то рисуете сейчас? 

Как раз перед войной я закончила большую картину, которая называется «Снятие беса с креста», и начала рисовать детскую книжку под названием «Господина Капибару наконец уволили». Это 32 страницы иллюстраций, и мне трудно представить, что сейчас ее кто-то сможет опубликовать. Не из-за оппозиционности, она совершенно нейтральная, а просто сейчас это все не вовремя. Пока я не придумала те проекты, о которых уже вам рассказала, я рисовала книгу про господина Капибару с утра до ночи. Я просыпалась в 5 утра и рисовала до 11 вечера. Но в тот момент, когда я поняла, что мне делать дальше, я перестала рисовать вообще. Посмотрим, как оно будет. 

Мы уже начали говорить о разделении культуры. А как вам кажется, имеет ли место отмена русской культуры, о которой сейчас говорят? 

Надо смотреть статистику. Мы можем говорить всерьез об отмене культуры, только когда мы видим, какое количество решений было принято в пользу отмены концерта, выставки, выступления только из-за того, что артист или художник россиянин или просто говорит на русском языке, а не из-за того, какие взгляды он высказывает. Это же очень важный момент, из-за чего мероприятие отменяется — из-за того, что автор высказывает провоенные или прорежимные взгляды, или из-за того, что у него российский паспорт. Эти данные надо сравнить с количеством ситуаций, когда решение об отмене не было принято. Но я маркетолог и понимаю, что очень часто эти решения принимаются для того, чтобы площадке, компании, музею не пришлось отвечать на вопрос, почему в такой сложный момент вы промоутируете русскую культуру? Это совершенно не значит, что у музея или площадки есть какая-то особо сильная позиция по этому вопросу. Это значит, что они не хотят потом заниматься кризисным менеджментом и кризисными коммуникациями. Да, это, безусловно, слабость, но нам с этой слабость, я боюсь, еще жить и жить.

Линор Горалик: «Сегодня мы должны иметь дело исключительно с собственной душой, и хорошо бы, чтобы у нас хватило на это сил»

Как в такой ситуации существовать российскому писателю? Нужно ли ему занимать какую-то общественную позицию?

У меня есть три пункта ответа на этот вопрос. Первый касается самого человека и его внутренних решений, и я последний, кто возьмется говорить кому-нибудь, что он должен чувствовать, а что не должен. 

Вторая часть ответа на вопрос, должен ли писатель публично высказывать свою позицию. Я могла бы дать ответ как маркетолог, но я этого делать не буду, потому что мы не должны подходить к этому вопросу с маркетинговыми инструментами. Единственные инструменты, с которыми мы должны подходить, — это инструменты совести. Сейчас каждому стоит задаться вопросом, что он хочет делать как частное лицо в большом мире, потому что занимаем ли мы публичную позицию — это не только вопрос наших репутаций. Слово имеет вес, слово меняет мир. Те слова, которые мы произносим, — это тоже действия. Это не вопрос о том, как мы выстраиваем «бренд писателя». Это вопрос о том, как мы взаимодействуем с миром. 

А третья часть — это ответ на вопрос, что будет происходить с книгами русских писателей за границей на книжном рынке. Если бы мы конструировали сферического писателя в вакууме, то наделили бы его позицией, которая наиболее выгодна для того, чтобы продвигаться на западном рынке. Но опять это разговор про совесть и про то, готов ли человек торговать своими взглядами. Мы должны иметь дело исключительно с собственной душой, и хорошо бы, чтобы у нас хватило на это сил.

Сейчас иногда говорят об обнулении смыслов, и при отсутствии традиции философии от писателя в России ждут поиска и транслирования новых смыслов. 

Я в этом смысле какой-то неправильный писатель, потому что мне кажется, что единственный человек, которому писатель что-то должен, — это он сам. Если писатель справляется с задачей вести себя так, чтобы не было противно просыпаться каждое утро, то он большой молодец. И на этом, в общем-то, его задачи заканчиваются. Знаем мы писателей, которые пытаются давать народу смыслы. Чем дальше мы находимся от этих людей, тем лучше для нас, а в последнее время — тем чище наши руки. Так что я бы поостереглась. 

А что с издательствами, как им поступать в новой реальности?

У меня нет легкого ответа. Мне кажется, я пытаюсь нащупать эту попытку через ROAR, который выходит не только на русском, но и на английском. Мы пытаемся делать это, чтобы еще и немножко показать миру, что есть люди, говорящие на русском языке и ненавидящие войну, ненавидящие насилие. Советовать издательствам вести просветительскую деятельность такого рода я не могу — это и опасно, и очень затратно. Я могу только сочувствовать, поддерживать и надеяться на лучшее.

Стоит ли нам когда-то ждать отклика в большой литературе о сегодняшней ситуации? 

Мне кажется, да, и очень скоро. В первом номере ROAR, например, уже 30 поэтических подборок, написанных в феврале-марте, 30 арт-работ, я уже не говорю об эссе и микроэссе (во втором номере — еще больше). Даже музыкальных работ, которые занимают больше времени, уже много. Я не сомневаюсь, что через несколько месяцев мы увидим большую прозу. Но главным будет не то, что мы увидим в русскоязычной литературе, а то, что мы увидим в литературе украинской. Вот за чем надо будет следить и вот что надо будет читать. 

Что вы сейчас читаете?

Я сейчас читаю очень мало и очень плохо. Я перестала читать, мне психологически тяжело, я стараюсь занимать себя чем-нибудь, что, хочется сказать, парализует мозг, не оставляет времени думать. Потому что чтение больше вовлекает тебя в твои собственные мысли, в твой собственный ужас. Я не читаю, не смотрю, не слушаю музыку, я стараюсь работать так, чтобы от меня просто ничего не оставалось, чтобы еле доползать до кровати.


*Линор Горалик признана иноагентом на территории РФ