— Будем говорить откровенно, — сказал доктор, — болезнь ваша неизлечима и осталось вам не так уж долго. Я могу назначить вам химиотерапию, от которой вас будет тошнить и выпадут все волосы, но это лишь продлит ненадолго ваши мучения. Мой вам совет — не нужна вам никакая химиотерапия. Будь я вашим врачом в России, я бы вам этого не сказал.
— И что, действительно ничего нельзя сделать? — Марков не узнал своего голоса.
— Я вам дам направление к психологу. Вы сможете обсудить с ним все проблемы. Извините, но меня ждут другие больные.
Маркова подташнивало. О намеченном походе в Русский Магазин за селедкой и салом нечего было и думать. На улице сновали взад-вперед девушки в облегающих брюках и юбках, сквозь которые отчетливо проступала линия трусов. Ноготки их ножек в босоножках были выкрашены лаком разного цвета: у одной — желтые, у другой — зеленые…
— Они тут будут бегать взад-вперед, живые, а я… Ну почему я? И за что?
Он изо всех сил попытался представить себе, как все это будет без него. Девчонки так же будут сидеть в автобусах, закинув ногу за ногу, в Русском Магазине так же будут продавать все пятьдесят сортов колбасы и селедку «Матиас», только его самого не будет… Как же так? Эта простая мысль не укладывалась в голове…
И тогда Марков решил написать письмо.
Уважаемый Бог! Я всю жизнь вкалывал по полторы смены, чтобы поднять детей, а дети сейчас в Израиле вкалывают по две смены, чтоб за квартиру заплатить. Сын говорит, что у них на заводе только русские и работают, израильтяне по 12 часов в день работать не приучены. Про меня дети уже не вспоминают. Материально им помочь я не могу, а советы мои им не нужны. Что я видел в жизни? Придешь домой вечером после работы — ноги гудят, перед телевизором посидишь, покушаешь и спать. И вот здесь теперь вроде кажется — живи в свое удовольствие, когда нет хамсина. А в Русском Магазине — и вареники, и колбаса всякая, только денег нету. Я первое время оглядывался — а ну подойдет кто-нибудь и скажет: «Ваш пропуск, гражданин?!»
Что мне в жизни осталось? Жена меня давно бросила, дети не звонят. В прошлый раз лекторша очень интересно говорила про разнообразное питание, но где взять на это деньги, так она этого не сказала. Я уже не говорю про икру, но больше ста грамм колбасы я себе позволить не могу, ну там еще грибы маринованные, капуста квашеная. Я пробовал сам делать, выходит гораздо дешевле, но как в Русском Магазине не получается. Женщины на меня уже внимания никакого не обращают. Так вот теперь еще это. Ну кому будет легче, если… А?
Марков вложил в конверт копию удостоверения личности, написал на конверте «Господу Богу». Потом подумал и дописал на иврите: «Адонай элокейну адонай эхад». Марков ходил в пенсионерскую ешиву — там платили сто шекелей в месяц и приносили на занятия печенье и колу. Приклеил марку и опустил письмо в почтовый ящик местной почты «для писем в Иерусалим».
***
Звонок телефона звучал нахально и без перерыва.
— Вы писали на имя Господа? — строго спросил женский голос. — Не кладите трубку.
— Алло! — Голос в трубке отдавал колоколом.
Так, наверное, читал первосвященник в Храме. В трубке звучало какое-то эхо, повторявшее каждую фразу:
— Мы с товарищами прочли ваше письмо. Нам непонятно, чего же вы, собственно, просите.
— Как чего? Жить?
— Зачем?
— Как это зачем?
— Ну, понимаете, люди к нам обращаются с конкретными просьбами — одному нужно три месяца, чтобы роман дописать, другому — полгода на завершение открытия, третий просит неделю, чтобы слетать в Баку — дать по морде лучшему другу, что стучал на него в КГБ. А вам для чего?
— Да, Господи, выйдешь утром, пока не жарко, птички это самое, у девчонок бретельки от лифчика выглядывают из-под футболок, в лавке сметана 30-процентная без очереди…
— Значит, просто так? Этого многие хотят. — В трубке задумчиво промолчали. — Ну, хорошо. В порядке исключения. Мы тут с товарищами посовещались и решили отменить ваш диагноз.
— Спасибо, товарищ Бог! А мне… Я что должен делать? Если вы рассчитываете на добровольные пожертвования, так у меня вместе с социальной надбавкой… Сами знаете.
— Знаем, знаем, как же.
— Может, в ешиву круглосуточную записаться?
— А ничего не надо. Живите.
— Господи, если уже все равно жить, так может, сразу жить хорошо, а? Вы можете как-то договориться в нацстраховании насчет увеличения пособия? А то в магазин зайдешь, так слюна течет, а купить ничего не можешь.
— Э, нет, куда мне с ними тягаться? Ну ладно, меня другие клиенты ждут. Если что, пишите. Адрес вы знаете. Только не заказным.
В трубке послышались гудки.
Сразу же после разговора у Маркова созрел План. Он положил в кулек ложку, поехал в Русский Магазин, купил за 28 шекелей баночку красной икры и сожрал ее, не отходя от кассы. Так он отметил свое второе рождение.
***
— Это поразительно. — Врач был в шоке. — Неоперабельная опухоль в последней стадии исчезла! Скажите, что вы принимали?
— Да ничего, разве, пива иногда выпьешь. Но конечно, не каждый день. С моей пенсией…
— Это просто поразительно! Я напишу статью в медицинский журнал.
А теперь мы оставим Маркова и перенесемся в другую семью, где разговаривают муж и жена.
— Ох и доиграешься ты, Сашка, с этими письмами. С таким трудом тебя на почту пропихнули. Кто тебе дал право открывать чужие письма, звонить незнакомым людям, представляться то Снегурочкой, то президентом Израиля, то вообще господом Богом?
— А кто узнает? Ну кто? Письма-то не заказные. Кто проверит? А, может, я человеку жизнь спас.
— Тебе-то кто спасибо за это скажет? Кто хоть шекель даст? Лучше бы в ночную охрану пошел. Худо-бедно, еще полторы тысячи приносил бы.
— А спать когда?
— Спать? А за квартиру за тебя Герцль платить будет?
Но Саша не слушал. Он распечатывал очередное письмо. На конверте аккуратным детским почерком было выведено:
Israel, Jerоsоlimo, santa Madonna.