Р

Рассказ похоронного агента

Время на прочтение: 3 мин.

— Мне профессию дядька передал. Хороший человек был, хоть и пьяница, а может, и потому, что пьяница. И покойников видеть во сне я почти сразу стал. Гнал я эти сны сначала, воспитан был по-советски, так сказать, насильственный материалист. Но как-то раз привязалась ко мне старуха одна, — мы ее как раз схоронили недавно, — все ходит и ходит. Сначала — так, пару раз в неделю, а потом — и каждую ночь. Сядет на стул в прихожей, смотрит на меня и молчит. А прихожая эта и вообще дом весь, где это все происходит, незнакомы мне, ни разу я там не был, даже не представлял, где это.

Взвыл я. Я ж молодой, мне девки сниться должны, а тут старушенция эта. Да-а… Натерпелся я тогда, испереживался весь. И рассказать никому не могу — засмеют или того хуже — в психушку определят, тогда с этим просто было. Но, все ж таки не выдержал однажды, подошел к дядьке, думаю — не чужой все-таки, плохого не сделает. Рассказал все, ну, тот поприкалывался, конечно, постебался вдоволь — дескать, а не пробовал в переговоры с ней вступить? Задобрить чем? Он прикалывается, а мне в пору в петлю лезть. Я и взмолился: помоги, говорю, или с ума сойду! Или сопьюсь на хрен! Я тогда уже на этой почве и к рюмке прикладываться стал. Ну, дядька видит — дело серьезное, смеяться перестал, спрашивает: а где ты ее видишь? Куда она приходит? Я отвечаю — домой, вроде бы, к себе и приходит. Дядька подумал-подумал, да и говорит: собирайся, говорит, поехали, сын бабки этой — кореш мой, у него и спросим.

Ну, приехали мы, уже и не помню, под каким предлогом, сообразили закусочку, дядька пару банок на стол поставил. Сидим, отдыхаем. А только мне не до отдыха, вижу — не та комнатенка, обстановка не та, не здесь бабка мне снилась! Я к дядьке, он к знакомцу своему: а нет ли, спрашивает, у тебя еще каких-нибудь строений? Где-нибудь поблизости или вообще? А тот и отвечает: был дом, говорит, в деревне, бабке принадлежал. Дом старый, ездить далеко, колхозу отписали, так по сей день и стоит с окнами заколоченными. Я к дядьке — не бросай на полпути, помоги! Ну, и поехали мы туда, на следующий день и поехали.

Приехали. Чуть нашли мы дом тот по адресу — действительно, и добираться далеко, и деревня такая убогая — глухомань, одним словом. Доски с двери отодрали, вошли, у меня сердце и екнуло — сразу все узнал, и комнату эту, и лавчонку, ну все, как со сна списано! Ну, узнал и узнал, а дальше-то — что? Загрустил было я, но дядька у меня был — ух, хват! Как борзая след взял! Ну, я пока с ноги на ногу переминался, он аж дрожит весь, трется там в уголке, где я ему показал. И так в стенку постучит, и так по полу пройдет, и все слушает, слушает чего-то. А лицо — не приведи Господь еще раз такое увидеть! — зрачки на весь глаз, ноздри с пятаки, белый как покойник, а руки по стене так и бегают, так и бегают! Я отвернулся, потому что чувствую — сам дрожу, или закричу сейчас, или заплачу, голова кругом, как во сне. И вдруг — дзинь! Упало что-то на пол, покатилось прямо под ноги. Наклонился, поднял — колечко, с камушком цветным, старинное. Глядь — а дядька уж из стены коробку тащит какую-то, а сквозь прорехи — не поверишь! — как в кино — золото, камни…

Подняли мы этот клад. Оказывается, его долго искали. И менты искали, и родня, и так, старатели разные по мелочи… Старушка-то непростая была, из купцов или дворян, знаешь, как все после революции перемешалось. Да… Только впрок не пошло богатство-то такое, шальное. Дядька и до того с головой не дружил, а тут у него вообще крышу снесло. Как в песне: «…тачки, шмотки, кабаки». Как раз и время это, сволочное, перестроечное подоспело, вот он и подсел на сладкую жизнь. Женился во второй раз, на молодой женился. А-а, потаскуха! Вместе они дядькину долю и прогуляли. А кончились деньги — ее и след простыл. Хорошо, я успел еще кооператив открыть. Первый в городе. Ритуальные услуги. И первым клиентом моим дядька и стал. Цирроз у него был, неизлечимый. Он, когда умирал, как в воду смотрел: работы, говорит, Ленчик, у тебя хватит… Смеялся все. Так и помер — с улыбкой…

Перед самой смертью, накануне, пришел я его проведать. Ходить он уже не мог, лежал, бредил… Я наклонился, послушать хотел, так он обхватил мне голову рукой, обхватил и все шепчет, шепчет в ухо: а я, говорит, Ленчик, ведь тебя тогда, в той хате, чуть не порешил. Как бранзулетки увидел — пожар в голове сделался. Думаю: а что? Место глухое, нас, как мы шли, никто не видел. Сейчас его ножичком под лопатку — чирк! И отлетит душа раба Божьего Леонида без мучений… Я уж и ножичек из кармана достал, и изготовился, а только в самый последний момент привиделась мне старуха твоя. Сидит на табуретке, вперила взгляд свой леденящий — у меня рука и опустилась, стою — ни жив, ни мертв, воздух глотаю. До того считал, что все шутки это, сказки — про Бога, жизнь загробную, а тут понял — есть Бог. И жизнь загробная, и суд страшный — так ясно понял тогда, так отчетливо, будто в доску гвоздь вбил. А теперь видишь, все так и вышло — умираю. Это мне за грехи мои, за неверие мое расплата…