— А у меня для тебя есть совершенно новая игра.
— Интересно!
— Игра очень простая. Нельзя говорить слово «нет».
— Нельзя говорить «нет». Все ясно.
— Как скажешь «нет» — так проиграл.
* * *
Знакомство с Москвой для меня началось с долгого спуска в метро.
— Дедуль, а представляешь, если наверху взорвется бомба и нас всех завалит?
— Абсолютно невозможно, Котенок.
Дама в песце назидательно выдохнула мне в лицо чесноком:
— Во время войны метро было бомбоубежищем. Стыдно этого не знать, деточка!
Дедушка растерянно потёр ручку чемодана. Дама измерила взглядом степень нашего невежества.
— А вы… вы знаете, кто самый известный клоун СССР? — От моего вопроса оторопела и дама, и ее песец.
«Не знает», — подумала я и на всякий случай прижалась спиной к дедушке.
Тут ступенька поравнялась с платформой, и мы друг за другом сошли с эскалатора.
Дедушка улыбнулся:
— Ты?
— Понаехали! Юрий Никулин, конечно! — фыркнула дама, и песец слился с толпой.
Я взяла дедушку за руку:
— У нас же на него билеты, да?
* * *
— Давай сыграем.
— Давай. По рублю.
— Ну, давай по рублю.
— Ага. А ты раньше в эту игру играл?
— Нет.
— Нет? Проиграл.
* * *
Вокзал встретил нас двадцатиградусным морозом, запахом гари и мазута.
— Приехали, блин. Оно нам надо было? — Саня поправил шлейку сумки.
— Мне нет. Я вообще хотела в Питер. — Стертым носом сапога я ковыряла утоптанный снег.
— Да ладно вам! Поезд вечером. Что мы, день в Москве не выдержим? — Витек потёр покрасневшие уши.
Моя новая куртка, с трудом купленная по талонам, низкосортно хрустела.
Витек покосился на звук:
— Ты скрипишь, как старая бабка.
Я быстро намотала шарф, как платок, сгорбилась и оперлась на руку Санька. Он прижал мою руку к себе локтем.
— Холодно, однако! — прошамкала я.
Витек и Саня захохотали.
— Ну что, старушка, на Красную площадь? В Мавзолей? — Витек постучал ботинками друг о друга.
— Мамма мия, нет! — Мне стало душно от мысли о сладком затхлом воздухе в помещении с желтой мумией. И сразу вспомнилось, как в детстве на Красной площади мне мерещились колья с отрубленными головами, затопленная кровью мостовая и слепой зодчий — создатель сказочного собора. Я почти вцепилась в Санькин локоть. — Может, в цирк? Новый?
Витек натянул капюшон поглубже:
— В Макдональдс можно, ресторан всё-таки. И клоун там, говорят, бывает.
Через час Витек разочарованно смотрел на бумагу из-под гамбургера:
— Шило какое-то!
— Зато попробовали. — Саня дыхнул себе в ладонь, поморщился и достал всем по «Взлетной».
— И с клоуном не повезло. — Витек забросил конфету в рот. — Что еще хорошего в этой Москве?
Мы с Саней переглянулись и одновременно запели:
— У дверей заведенья народа скопленье, топтанье и пар…
Витек кивнул:
— Да ну вас, остряки. Может, на Арбат, напишем, что Цой жив?
И мы гуляли весь день. Посреди суетливого муравейника мы никуда не спешили. Саня не отпускал мою руку, и мне было тепло.
Тогда я еще не знала, что назавтра, вернувшись домой, я буду держать в своей руке руку бабушки, и это будет ее последний день.
* * *
— Знаешь что? Давай сыграем по два рубля.
— Давай. Пожалуйста, два рубля.
— Только с условием: выиграешь — угощаешь меня пивом.
— Ну нет уж.
— Нет?
— Ах ты ж!
* * *
Аэропорт Шереметьево встретил меня Мерседесом S-класса. Водитель в костюме уложил мою сумку в багажник и услужливо открыл заднюю дверь. Я почувствовала, как спина выпрямилась сама собой. Роскошь приняла меня в объятия.
Огни проспекта танцевали, искрились и серебристыми бликами скользили вниз.
В кармане у меня было тридцать долларов, и я судорожно прикидывала, хватит ли мне на чай водителю. Платить чаевые не пришлось, ведь я приехала в лучший отель к лучшему в мире боссу.
Неделя была похожа на лихорадку — встреча за встречей, каблуки, три часа сна в сутки, завтрак и вода, удачные находки в переводе. В конверте — полгода работы в офисе с девяти до шести. Мечта засверкала отточенными гранями.
«Я — хороший переводчик. Бабуль, ты видишь? Всё было не зря!» — думала я, стоя вместе с охранниками у входа в двухэтажный номер, снятый для заключительной вечеринки босса.
Из номера вышел он сам. Послышался визг танцующих, которых поливали шампанским.
Босс подошел так близко, что я почувствовала запах его пота.
— Не хочешь к нам присоединиться? — Он сказал это так, словно набросил мне на плечи бархат.
Я сделала шаг назад.
— Нет, не думаю. У меня муж, и…
Его взгляд тотчас сделался ледяным. Он вернулся в номер, хлопнув дверью. Плечистые парни сделали вид, что ничего не слышали.
Я опустилась на благоухающий корицей пол, вздохнула и тихо запела: «Я давно дал обет никогда не являться в такой ситуации». Крепкие ребята усмехнулись. Роскошь разжала объятия.
* * *
— Знаешь что? Давай сыграем по пять рублей.
— А у тебя есть?
— Найду. По пять рублей играем. Десять рублей никто не разменяет? Пятерочка только? Эх!
— Десяточку не разменяешь?
— Нет. О, черт!
* * *
В вагоне скоростного поезда еще пахнет новым велюром и пластиком.
«И сижу, словно в ложе, и очень похоже, что сейчас будет третий звонок», — еще не тронулись, а пульс уже стучит в висках.
Знаю, знаю — это последний раунд нашей с Москвой игры.