— Ну что, все собрались? Или кого-то ждем? — произнесла глубоким контральто Роза Исмагиловна и привычным жестом поправила очки на переносице одной рукой и пушистое облачко под седалищем — другой. — Где Роберт Павлович у нас, не вижу?
Роза Исмагиловна — казанская прабабушка Ивана Мохова, ушедшая в мир иной в самом конце двадцатого века, — сидела во главе большого кучевого облака, слепленного в подобие переговорного стола. Ее лицо и фигура то резко очерчивались, то расплывались в свежем утреннем воздухе, словно кто-то бесконечно настраивал фокус фотоаппарата. В этих переливах тем не менее безошибочно читался белый медицинский халат, накинутый на плечи поверх строгого костюма, и черная с проседью бабетта, возвышавшаяся на гордой голове. Рядом, слегка покачиваясь, висело сопровождавшее ее повсюду видение: пепельница с вечно дымящейся сигаретой.
Другие почившие родственники Ивана, разного пола, возраста и сословий, — из тех, кого на время задержали от вечного сна разные причины и надобности, — располагались на соседних облаках. Под ними, внизу, искрилась солнечными бликами река, пересекавшая зеленые поля и березовые перелески; справа разрезал небо надвое далекий самолет. Родственники перешептывались, вздыхали, на дальних облаках кто-то хихикал.
— Роберта Павловича сегодня не будет: исправляет ошибку юности! — объяснил чей-то голос.
Роза Исмагиловна про себя усмехнулась: «Музыкант!», затем громко откашлялась, призывая к порядку. Шум смолк.
— Итак, друзья мои, приступим. Что у нас на сегодня?
— Ежели позволите… Нынче наш Ванечка идет на свиданьице! — подобострастно доложила ей Анна Васильевна, смешная старушка в цветастом платочке, бездетная тетка прадеда со стороны отца.
— С той вертлявой девицей? Ах да, мы же сами назначили ей свидание в прошлую пятницу! — вспомнила Роза Исмагиловна и смягчилась. — Ладно, пусть мальчик немного развлечется. Кстати, надо помочь ему выбрать галстук. Это, черт побери, важнейший вторичный половой признак. — Роза Исмагиловна расхохоталась над своей биологической шуткой, которую, впрочем, мало кто понял. — Есть у нас эксперт по галстукам?
— Возможно, прапрапрадедушка Николай Филиппович? — после затянувшейся паузы робко предложила Маргарита, бледная девица с книгой под мышкой, троюродная сестра по материнской линии.
— Ну нет, только не этот развратник! Все, во что он вмешивается, кончается постелью!
— А разве…
— Ну конечно, нет! По крайней мере, не сегодня. К девице надо присмотреться: еще подцепим что-нибудь. Пожалуй, через месяц-два… Как считаешь, Иоанн Степаныч? — обратилась Роза Исмагиловна к древнему старцу в черном долгополом кафтане.
— А? Что? — вскинулся предок Иоанн Степаныч.
— Говорю: пусть сначала познакомятся поближе, верно? — проорала она в его заросшее сединами двухвековое ухо.
— Скверно, ох скверно, матушка! Но сплю-от хорошо, давеча жисть свою сызнова пересмотрел. До Наполеона дошел, а дале — все тямноооо…
— «Матушка»! — вполголоса передразнила его Роза Исмагиловна. — В прапрадеды мне годишься, сонная тетеря! Ладно, — отрезала она с хирургической решимостью, — сама выберу чертов галстук! Что у нас дальше?
…Ивановы почившие предки уже заканчивали утреннюю «летучку», когда к большому облаку для заседаний подплыла вдруг фигура недавно ими упомянутого прапрапрадеда Николая Филипповича, ловко одетого щеголя в соломенном канотье и с франтоватыми усиками, каковые были весьма модны в 1900-м году.
— Приветствую честную компанию! — без малейшего стеснения вымолвил Николай Филиппович, приподымая шляпу и нагловато улыбаясь. — Позвольте вам передать сообщеньице, кровные и некровные мои!
— «Сообщеньице»? От кого, позвольте узнать?!
Роза Исмагиловна обвела взглядом родню. Все они как один глазели на этого бездельника Николая Филипповича — даже древний Иоанн Степаныч.
— Со света божьего, от Ивана Владиславовича Мохова, разумеется, от кого же-с. Стал бы я иначе вас всех тревожить-с! — продолжил во всех смыслах ветреный Николай Филиппович.
— От Ваньки, правнука моего? — фыркнула Роза Исмагиловна, нервно стряхивая несуществующий сигаретный пепел в несуществующую пепельницу. — Интересно, как вы это сообщение получили? Сорока на хвосте принесла?
— Сорока не сорока, а нашлась добрая птичка, намурлыкала… Впрочем, тому несложно слышать, кто слушает! Иван давно желает по собственному разумению жить, и так, и эдак вам намекает: уж и комнаты освятил, на сеансы спиритические ходит, а вам и дела нет? Нехорошо, дамы и господа! Неладно-с!
Призраки стыдливо потупились: они подозревали, что поступают с Иваном неправильно. Но Розу Исмагиловну смутить было нелегко.
— Святого из себя не корчите, господин хороший! — прошипела она. — Мы вас как облупленного знаем, и не вам нас морали учить! Кто прапрапрабабке Софье Вениаминовне всю жизнь сломал, за ее спиной ни одной юбки не пропускал? Кто ее с шестью детьми бросил и на год с любовницей в Петербург укатил, деньги все промотал? Думаете, тут позабыли о ваших подвигах? — Она расстреливала его словами в упор, а потом перезарядила для контрольного: — А как вы померли, напомнить вам, дорогой родственничек?
— Не стоит, — излишне спокойно ответил Николай Филиппович; улыбка его исчезла, однако же — не его решимость. — Благоволите все же прослушать сообщение. Иван Владиславович просят усопших родственников немедля оставить всяческие вмешательства в его жизнь, вконец ему осточертевшие. А ежели его и теперь не услышат…
Тут Николай Филиппович приостановился.
— Что? — не выдержала бледная Маргарита.
— Они сами сюда прибудут, чтобы сию идею самолично донесть. Вот так-с!
Николай Филиппович на этих словах махнул обществу шляпой, зыркнул на Розу Исмагиловну и, развернувшись на прозрачных каблуках, поплыл прочь.
Усопшие родственники сидели в гробовом молчании. Даже Роза Исмагиловна не находила слов. Было слышно лишь, как тихо всхлипывает и сморкается в цветастый платочек бездетная тетка прадеда Анна Васильевна.
— Вот что, ребята, побаловались — и будет! — подытожил Иванов прадед Петр Михайлович. Он встал, одернул гимнастерку, поправил на голове пилотку со звездой. На груди его звякнули медали за оборону Москвы и Сталинграда.
— Петр Михайлович, — начала было Роза Исмагиловна неуверенным тоном.
— Всё! — рубанул военный прадед. Развернулся — и первым пропал в белой дымке.
Растерянные родственники последовали за ним. Таяли друг за другом в солнечных лучах двоюродные тетки и троюродные дядьки, родня по материнской линии, дальние родственники отца… Наконец, рядом с Розой Исмагиловной остались только бледная Маргарита, старушка Анна Васильевна и вечно дремлющий Иоанн Степаныч.
— Молчите? Да я и сама все понимаю, — сказала Роза Исмагиловна, гордо всхлипнув. — Надоели мы Ваньке своей заботой. Чуть до смерти, получается, не задушили…
— Коли так, пойду я, покамест не надобна, — вздохнув, поклонилась Анна Васильевна. — У меня вон Зорька стоит не доена… — И исчезла.
— А я книгу не дочитала, — робко сказала Маргарита, растворяясь в пространстве, пока губы ее договаривали: — Уж который год на пятьдесят девятой странице…
— Да не дочитаешь ты ее никогда, дура! — зло от отчаяния ругнулась ей вслед Роза Исмагиловна, взметнула вокруг себя облачный вихрь и распалась на конденсат.
На облаке остался лишь четырежды древний дед Иоанн Степаныч. Ему некуда было спешить. Он плыл над бескрайними полями, то смыкая, то разлепляя белесые глаза; и снилось ему, как двести лет назад молодым и пригожим целовался он в ромашках с Ивановой прапрапрапрабабкой Агриппиной, чье имя, кроме него, уже никто не помнил.
***
Иван Мохов, проснувшись утром в субботу, вдруг ощутил во всем теле невероятную свободу. Рядом с ним в теплой постели с одной стороны лежала вчерашняя девица, с другой — кот Альбатрос. Кот внимательно смотрел на Ивана умными глазами, словно интересуясь его самочувствием.
— Да все отлично, чувак! Сработало! — сказал ему Иван и подмигнул. И кот подмигнул ему в ответ.
Первым делом Иван выпроводил девицу, наскоро пообещав перезвонить на неделе. Потом, врубив музыку на максимум, он занялся завтраком и прыгал от восторга, когда яичница основательно подгорела, а тарелка выпала из рук и разлетелась на мелкие куски.
«Вот она! — думал Иван. — Настоящая жизнь!»
Весь день он безнаказанно совершал разные глупости, заказывал в интернете ненужные вещи, без толку слонялся по городу и ни разу не притронулся к университетским учебникам. Вечером ему позвонил приятель, предложил пойти в клуб. Приятель был сомнительный, компания непонятная, клуб какой-то левый, — но Ивана ни одно из этих соображений не остановило, и уже через полчаса, заряженный напитками и адреналином, он двигал конечностями внутри скачущей толпы.
В три часа ночи, вынырнув из тьмы подсознания, Иван обнаружил себя в неизвестном баре, в компании незнакомых людей. Было жарко и дымно, он с трудом выбрался на улицу, чтобы вдохнуть свежего воздуха. У самой двери он кого-то случайно задел, его резко толкнули в ответ, потом ударили с другой стороны, и, услышав издевательский смешок, он понял, что будут бить.
Шанс у Ивана был один. Он ринулся вперед, сбил с ног кого-то из нападавших и рванул наутек, отчаянно надеясь, что погони не будет. Но не прошло и секунды, как совсем близко за спиной услышал топот и крики — и припустил еще быстрее. Задыхаясь, он плутал в темноте мимо парковок, закрытых подъездов, мирно спящих детских площадок. Бок ныл от удара. Наконец, свернув за угол высотки, он внезапно выскочил на дорогу — прямо под летящие колеса случайного автомобиля. Тормоза заскрежетали, в воздухе запахло паленой резиной…
…Перед глазами его в последний момент что-то мелькнуло, какой-то смазанный образ — мужское лицо со старомодными усиками и в дурацкой шляпе — и неведомая сила отбросила его назад от машины. Иван откатился на обочину; в криках преследователей он с облегчением различил слова «ДТП» и «валим!». Тогда он наконец выдохнул и долго лежал без движения, слушая в трезвой ночной тишине, как колотится в груди и в висках его «настоящая жизнь».
***
Николай Филиппович наблюдал в задумчивости розовый закат, когда напротив него вдруг материализовалась знакомая голова, увенчанная высокой прической из черных волос с проседью.
— Вот как, значит, Николай Филиппович, — сказало ему проявившееся лицо еще до того, как Роза Исмагиловна отобразилась полностью. — Сами слово свое нарушаете, просьбы прапраправнука игнорируете. А нас попрекали…
Глубокий голос ее звучал почти нежно. Николай Филиппович беззаботно улыбнулся, прикоснулся рукой к соломенной шляпе и, хитро посмотрев на Розу Исмагиловну, произнес:
— Так что с меня взять, сударыня! Не вы ли меня знаете, как облупленного-с?
— Да что уж там, — помолчав, сказала она, и из-под очков блеснули восточной искрой ее красивые глаза. — Кто старое помянет… Прогуляться сегодня вечером не желаете?