Одна история, которая приключилась со мной и Кошкой, сильно потрясла нас. Я всегда хотела написать о ней, но у меня совершенно нет способностей к писательству. Я врач, и на душе у меня большая мозоль, не позволяющая чужой боли проникать внутрь. Пишу я по работе часто и много, а вот писать художественно не научена, да что там говорить, мои любовные письма к Лиле в начале наших отношений больше похожи на рецепты, чем на выражение чувств: «Сегодня весь день лил дождь. В троллейбусе у пьянчужки случился коллапс, пришлось повозиться. Испачкала рукава нового пуловера. Как ты себя чувствуешь? Пойдешь к бабушке на борщ? Я скучаю и жду нашей встречи. Два месяца пролетят быстро, не сомневайся. Когда увидимся — съем тебя всю».
Прошло два года с момента той истории, а я нет-нет да и снова вспомню. И вновь все перед глазами проплывает, как кадры кинофильма на медленной перемотке. Вот кадр Питера. Нева разлилась широко. Облака висят распотрошенной ватой над водой. Я держу в одной руке билеты на теплоход, а в другой — руку любимой женщины.
Вот кадр Кошки. На ней желтый сарафан ниже колен, босоножки на плоском ходу с кожаными завязками. Ее роскошные волосы, вьющиеся и объемные, суетятся из-за ветра, играя в дразнилки. Она их пригладит, угомонит, а через секунду те снова дерзят. Это был наш первый совместный отпуск в Петербурге. Мы посещали дома любимых гениев, скрипели половицами, кланялись чернильницам, затихали от переизбытка чувств. Спустя время приходили в себя, начинали осторожно разговор, а город включал нас в реальность, и мы шли в первую попавшуюся рюмочную, чтобы подкрепиться и проложить новые маршруты. И вот одним из таких маршрутов была прогулка по Неве на теплоходе.
Теплоход, как ни банально, был белым, просторным и разделен на два этажа: с внутренним помещением, где располагался бар с напитками и закусками, и с верхней открытой палубой, с которой открывались безграничные виды. Кошка лишь на мгновение засуетилась (коктейли или свежий бриз) и почти бессознательно предпочла верхнюю палубу тусклым иллюминаторам. Совсем молоденький матрос выдал нам теплые пледы цвета алых парусов. Мы расположились в первом ряду, приятный женский голос поприветствовал нас сквозь динамики. Экскурсия началась. Кошка достала из чехла фотоаппарат и целилась им то в шпили домов, то в арки мостов. Теплоход совершил дугу и поплыл в дельту реки, что ведет в сторону Крестовского острова. Тяжеловесное покачивание парохода, монотонный голос из динамиков и хлесткий ветер утомили нас, и мы, голова к голове, летали мыслями кое-как и кое-где, ни в одной точки этого летания не останавливаясь конкретно. Я приоткрыла глаза и увидела издалека, как на нас медленно надвигается каменный мост. По моим ощущениям он был гораздо ниже остальных, но вера в людей и технику успокаивали до тех пор, пока опасность не приблизилась впритык. Я резко схватила Лилю за плечи и потянула вниз, сползая со скамейки и таща ее за собой:
— Прижмись к полу. Не вставай! — вскрикнула я в давящей темноте. В момент моего вскрика позади нас послышались голоса других пассажиров, увидевших надвигающуюся бетонную стену. Среди всеобщего гула был слышен удар чего-то металлического. Через несколько секунд теплоход проплыл мост и снова стало светло и как-то радостно-зло на душе.
— Боже мой, как же низко-то было! — воскликнула Кошка, поправляя сарафан и снова удобно усаживаясь на скамейке.
— Да уж, — промычала я, приходя в себя от ужаса.
Сзади нас на палубе что-то происходило и мы одновременно оглянулись. В нескольких рядах за нами лежала перевернутая скамейка, с которой свисали ноги, само же тело было на полу. Мне пришлось встать и посмотреть, что случилось. Кадр лежащей без сознания женщины. Из левого виска текла кровь, и на полу образовывалась небольшая лужица вишневого цвета.
— Кровь нужно остановить. Может, поднять? — Над лежащей женщиной причитала худенькая старушка в платочке.
— Малыш, прошу, помоги ей. Сделай что-нибудь. — Лиля толкала меня ладонями в плечо, чтобы я поскорее стерла этот кадр.
— Не нужно поднимать. Пусть ноги останутся кверху. — У меня не было возможности осмотреть рану, кровь заливала ее и сочилась дальше в волосы. — Позовите кого-нибудь снизу, пусть принесут аптечку. Остановка у ближайшего причала. Вызывайте туда скорую.
— …Площадь острова составляет четыре целых две десятых квадратных километра. Прежние названия острова: Христофоровский остров и остров святой Натальи… — продолжали вещать динамики.
Я подняла голову и огляделась в поисках подмоги. Люди, словно не видевшие нас, смотрели по сторонам. Здоровенный мужчина в облегающей футболке и с одноразовым стаканом пива в руке лениво глянул в мою сторону, отхлебнул из мнущегося пластика и повернул голову к проплывающему мимо острову.
— Лиля, мне нужна твоя помощь. — Кошка стояла бледная, напуганная, и не знала, куда ей спрятаться.
— Но я…
— Отдай мне свою шаль. Иди вниз. Зови на помощь. Скажи, что срочно нужна скорая.
Старушка в платочке достала бутылочку с водой и предложила промыть рану.
— Ничего не нужно промывать. — Я приложила к ране шаль. Женщина застонала.
— Вас тошнит? Когда в последний раз ели? С собой есть документы?
— Больно-о-о. Очень голова болит. Что случилось?
— Лежите спокойно. Не вставайте. Вы ушиблись.
Прибежали Кошка с тем самым молоденьким матросом. Он держал в руках аптечку.
— Что там есть? Открывай ее!
Матросик, увидав кровь, побледнел, отвернулся, и его стошнило.
— Твою мать! Лиля, открой, пожалуйста, аптечку и показывай, что там есть!
— Зеленка, йод, таблетки аспирина, жгут, бинт, вата.
— Это все?
— Да.
— Давай бинт и вату. Сказали капитану, чтобы швартовался?
— Он не может. Нам еще минут сорок плыть, — ответил матрос, вытирая рот рукавом.
— Что?! Какие сорок минут! Нужна скорая! — Я бинтовала крепко и зло.
— А-а-а… Мне больно и меня тошнит, — стонала женщина.
— Так, ладно. Держите ее голову на боку, чтобы она не захлебнулась, если начнет рвать, — сказала я участливой старушке в платочке. — Лилечка, посмотри у нее в сумочке документы, сделай их фото. Перепиши номер телефона кого-нибудь из близких. А ты веди меня к своему капитану, — поднимаясь с колен, обратилась я к матросу.
В рубке было накурено: толстый капитан пыхтел сигаретой, не вынимая ее изо рта. Рядом сидела женщина средних лет, она все так же монотонно продолжала говорить в микрофон. С первых слов мы с капитаном объявили друг другу войну.
— Ты знаешь, сколько будет стоить эта внеплановая остановка? Мы же не автобус!
— Если она умрет, вы будете в ответе. Я буду свидетельствовать против вас и вашей фирмы о том, что вы возите туристов под мостами, которые в головы врезаются!
— Она встала! — попыталась заступиться экскурсовод, которая наконец-то перестала говорить во всеуслышание.
— Нет, она сидела! Как и все мы! Только она не пригнулась.
Спор довольно быстро утих. Капитан связался по рации с базой и попросил экстренную остановку. Туда же вызвали скорую.
Кошка тем временем немного узнала из содержимого сумочки о нашей пострадавшей и успела позвонить ее брату. Когда ее забирали, она бредила и волновалась, что в больнице ее обворуют. А юный матросик тем временем бегал по верхней палубе и расспрашивал всех присутствующих о том, не стояла ли дама в момент пересечения моста.
Кадр последний. Мы сидим с Кошкой в кафе Дома книги, в наших бокалах прыгает зайчиками уходящее солнце. Красивый кадр, но мы не в состоянии им насладиться. Нас обеих одолевает ощущение, противоположное катарсису: эмоциональная пришибленность. Конечно, чуть позже мы обязательно об этом заговорим. Проговорим. Выговорим. По Невскому проспекту бегут люди, торопятся очень. Очень стараются жить.
— Как ты думаешь, с ней все будет хорошо? — умоляюще смотрит мне в глаза Кошка.
— Да, я думаю, ее подлечат и с ней все будет хорошо, — говорю я, опустив глаза на свои пальцы, из-под ногтей которых я не сумела отмыть кровь.