На исходе карантина Серафима, наконец, вышла на улицу. Прищурилась на нежное июньское солнце, поправила маску на лице и отправилась за хлебом. Вернулась Серафима через три часа, почему-то без хлеба, но со свежим маникюром. Подробностей Серафима вспомнить не могла, вроде бы шла по улице, потом — как солнечный удар, и она уже сидит в каком-то месте под названием «Розовый лимон», кругом феи в масках, по телеку крутят «Великого Гэтсби» с Ди Каприо, а она пьет теплое сладкое шампанское и выбирает цвет лака.
А ведь почти три месяца Серафима прожила простой и чистой жизнью — никаких внешних искушений и впервые в жизни полный профицит бюджета. Ранее между Серафимой и ее финансовой подушкой безопасности всегда что-то вставало и дико мешало процветанию — сумки, там, туфли, шелковые платки и кашемировые свитера, авиабилеты, букеты цветов, такси, книжный магазин «Москва» вставал на пути вместе со всем своим ассортиментом, йога, посиделки с подружками в кафе, маникюр опять-таки и контрольным выстрелом — абонементы в консерваторию.
И вдруг все закончилось. Оказывается, мало что так способствует осознанному потреблению, как наглухо заколоченные магазины. До этого Серафима пробовала многое, чтобы унять внутреннего шопоголика, а тут неведомый китаец съел на ужин летучую мышь и полностью перекрыл Симе доступ к путешествиям и шелковым платьям — воистину неисповедимы пути глобализации.
Вируса Серафима не боялась, вернее, она была готова к любой пандемии практически с рождения. Бабушка повязывала Симе скрипучий хлопковый платок под шапку («чтобы не мерзли уши») примерно до лета, запрещала дотрагиваться до поручней в метро и заставляла мыть руки по сто раз в день, плюс каждый раз после того, как дотронешься до денег. Советы главы ВОЗ и известного вирусолога из Калифорнии Серафима пропускала мимо ушей — ей и так с детства было известно, что основа любой противовирусной терапии — это вовремя надеть двое рейтуз на толстые серые колготки и заправить в них майку, бабушка, по крайней мере, советовала именно так.
Нет, болезнь не страшила Симу, с работы ее тоже не уволили — она была ценным кадром, отличным юристом, приносить доход компании могла и из дома. Вернее, наконец, выспавшись, Серафима правила договоры с утроенной силой и внимательностью. Деньги, за практически полным отсутствием трат, прибывали с каждым днем. Когда Симе показалось, что лучше просто не бывает, консерватория вернула ей деньги за абонементы.
Сима посмотрела онлайн-трансляции из всех театров мира, названия которых смогла вспомнить, созвонилась в зуме с раскиданными по всему миру подружками, записалась в кулинарную онлайн-школу и на французский по Скайпу, и на второй неделе карантина поняла, что собственное благополучие на фоне апокалиптической мировой ситуации ее не просто тяготит, а несколько пугает. Ей казалось, что расплата за кулинарную школу и просмотр театральных трансляций в рабочее время будет страшной и неизбежной. Тем более, что уж скрывать, весь этот мировой катаклизм случился исключительно из-за нее — просто на Новый год, в который Сима еле вползла под грузом работы, она попросила Бога и мироздание как-то так устроить, чтобы ей месяц посидеть дома и тупа поспать, но чтобы при этом как бы с зарплатой и при работе. И вот — пожалуйста. Правда, не месяц, а больше, и не у Симы, а во всем мире, но она же не оговаривала подробностей.
Под гнетом собственного праздного благополучия Серафима решила немного спасти мир, укрепив его материально. Сима пожертвовала денег во все благотворительные фонды, помогла врачам, одной жене врача, женщине, приютившей дворовую кошку (на «фейсбуке» собирали), пожертвовала на восстановление исторической вывески в центре Москвы, храму в Ивановской области, приюту для диких животных, выкупила часть картин у знакомой художницы (ей же нужно на что-то жить, а искусство в эпидемию продается плохо) и, наконец, выслала денег московскому зоопарку. В карантин Сима подсела на трансляции зоопарка, особенно ей нравился смотритель Александр. Он так нежно приникал к аквариуму и рассказывал о червяге — бесполой помеси червя, угря и змеи, родом из юрского периода, что у Серафимы как-то сразу теплело в области солнечного сплетения.
Вирус расползался по миру, кривые заражений уходили бесконечно вверх, сирены скорых вытеснили все звуки города, а Серафима по-прежнему пыталась подставить миру хрупкое плечо, спасая все, до чего могла дотянуться ее кредитка, и впервые в жизни чувствовала себя необыкновенно нужной человечеству.
И вдруг все закончилось. Город ожил. Серафима вышла июньским днем за хлебом и снова попала в паутину соблазнов в лице салона «Розовый лимон» — как будто и не было этих трех месяцев, помощи ближним и дальним, осмысленной жизни, чистой и правильной Серафимы — благотворительницы и важного звена мироздания.
Отчаянно и горько плакала Серафима солнечным июньским днем посреди оживленной улицы возле салона красоты, слезы заливали маску, прохожие останавливались в недоумении. Сима теряла смысл жизни, червяга в московском зоопарке теряла серьезного спонсора, и только посткарантинное общество потребления, вздохнув с облегчением, готовилось вновь принять в свои объятия прекрасную Серафиму.