Теплый летний вечер был наполнен ароматом свежескошенной травы. Рядом с верандой стрекотали кузнечики. Милли мерно постукивала спицами, клубок подскакивал у нее на коленях и все норовил спрыгнуть на пол. Медленным, терпеливым движением она поправляла его и продолжала работу.
На веранду, покачивая головой, поднялся Тэд.
— Ты все про него думаешь? — спросила Милли с сочувствием и прервала вязание.
Тэд кивнул.
— Просто не верится, что Ларри умер, да? Одним другом и соседом меньше. И Барбару мне жаль, остаться одной на старости лет — не приведи господь.
— Она не одна, Милли, что ты. Сын, невестка, внуки из города вернулись. Кто на ферме вырос, в городе вряд ли приживется.
— Ой, не знаю, Тэд. Вот так живут люди душа в душу, а потом — раз и все. Ну, что ты все плечом поводишь? Жмет тебе лямка, что ли?
— Да как будто на шее что-то…
— На шею давит? Может, совесть? — сказала Милли и улыбнулась. Вдруг опомнилась и зашептала, хотя в доме, кроме них, никого не было: — А знаешь ли ты, что у Ларри была интрижка? — Милли откинулась на спинку стула.
— Ну, — поперхнулся Тэд, — знаю.
— А вот Барбара — нет. А ты откуда узнал?
— Да Ларри обмолвился как-то, — ответил Тэд, двигая плечом. Он рассматривал узор на салфетке, проводя пальцами по вышивке.
— А вот теперь он унес эту тайну в могилу. — Милли махнула рукой.
— Милли, я… Я давно хотел тебе сказать… Ох, не смотри на меня так!
— А я знаю, знаю, — спокойно ответила Милли.
— Как знаешь?!
— Вот так. — Милли пожала плечами. — Что было, то было. Я сначала, как узнала, плакала. А потом поняла, что никуда ты от меня не денешься. Фермер и городская девчонка? Ха, никогда! А ты ходил такой виноватый. Смешно, честное слово. Смешно… а я плакала. Да ладно, уж столько лет прошло… Посмотри на меня, Тэд. Помнишь, мы друг другу говорили: «В богатстве и бедности, в болезни и здравии… пока смерть не разлучит нас».
— Ох, Милли…
— Да я давно простила тебя. Я только ждала, когда ты покаешься. — Милли положила свою теплую руку на руку Тэда. — Теперь-то видишь, какое горе. — Она покачала головой.
Тэд закивал и совсем сник. Минуту они молчали, и Милли снова принялась за вязание.
— Знаешь, Тэд, сколько уж лет прошло, а я все время вспоминаю, как мы встретились в первый раз, еще детьми. Ты и Ларри удрали со свадьбы прямо перед венчанием и беззаботно бежали по полю и смеялись… И мне так хотелось быть с вами, а мама меня тянула за руку и, знаешь, я же проплакала всю церемонию. Я не слышала, что творилось вокруг меня, а только представляла, как вы носитесь там, такие свободные и беспечные…
Тэд вдруг воспрял.
— А давай… Пробежимся по полю, вспомним былое?
— Пробежимся? — отозвалась Милли и засмеялась. — Тэд, ну ты придумал. Пробежимся…
— Давай, Милли, а?
— Все-таки ты так и остался шалопаем. И знаешь, что я тебе скажу, Тэд Хишам? Побежали! Только смотри — не отставай!
Милли медленно встала с кресла, опираясь на руку Тэда. Он сиял. Они взялись за руки и спустились — Милли чуть бочком — с веранды и медленно, но все-таки побежали. Тэд как-то несуразно балансировал и размахивал своими длинными руками, а Милли вразвалочку поспевала за ним.
Ветер заигрывал с ними и то подталкивал их в спину, то преграждал им дорогу. Один сильный порыв сорвал панамку с головы Тэда, и ему пришлось вернуться за ней. Он бежал обратно к Милли, которая что-то кричала ему, но были слышны лишь обрывки слов. И вот они снова, взявшись за руки, бежали вперед, а ветер разносил по полю их веселый и беззаботный смех.
Уже шагом они достигли дерева и, тяжело дыша, оба прижались спинами к могучему шершавому стволу. Милли пришла в себя первой:
— Ну, Тэд, придется тебе нести меня обратно, мне самой будет не дойти.
Тэд кивал и продолжал тяжело дышать.
— Это потом, сейчас мы полезем на дерево.
— Да ты точно с ума сошел?! Кто в наши годы лазает по деревьям!
— А какие наши годы? Что это за возраст — семьдесят два? Вот Ларри рано ушел, да, это кто-то там, наверху, неправильно посчитал, видно. Разве это возраст? Спокойно, Милли. У меня тут и лестница припасена, смотри. — Тэд обошел дерево, и в руках его появилась маленькая лесенка. — Давай, ты первая, я подпихну тебя, а потом я сам.
Милли сначала наотрез отказалась, но, взглянув на сияющее от восторга лицо мужа, она полезла.
— Только смотри, держи лестницу покрепче!
— Я свое дело знаю, передник подхвати!
Поохали, поскрипели оба, но залезли. Тэд сидел на ветке спокойно, прямо держа спину и болтая ногами. Милли примостилась вплотную к стволу и крепко держалась за него.
— Ну вот, как будто и Ларри с нами, — довольно заметил Тэд. — Да-а. Мы ж, знаешь, куда только с ним не забирались. Такие штуки вытворяли, ох и влетало же нам!
— Да я помню ваши рассказы. Хулиганы!
Тэд прикусил губу и закивал. Они помолчали.
— Эх, Тэд, вот смотрю я на тебя, за все те годы, что мы вместе, ты же не изменился совсем. Только морщин прибавилось. Я ж, когда тебя снова увидела через много лет после той свадьбы, подумала, ой и не повезло той девчонке, за которой ты будешь ухаживать — неуклюжий такой, со своим большим носом картошкой. Знала ли я тогда, что твоей жертвой буду я? Ну что ты смеешься? Но мы же прожили счастливую жизнь, да, Тэд?
Тэд радостно закивал. Потом кашлянул.
— Милли, тут такое дело. Я, когда залезал, лестницу случайно ногой оттолкнул. Придется прыгать.
— Вот шутник! А ведь пора спускаться. Да ты серьезно, что ли? Ой, — запаниковала Милли, — а что же делать? Ох, Тэд Хишам, вечно ты что-то выкинешь. И даже не думай прыгать! — Она сурово посмотрела на мужа. — Ну что ж, значит, будем сидеть ждать подмоги. Нас же спохватятся когда-нибудь. И как все-таки жалко Ларри…
Оба вздохнули.
— Эй! — крикнул кто-то снизу.
Тэд и Милли вздрогнули.
— Это вы, Тэд? Боже мой, и Милли? А что это вы делаете?
— А, Стюарт? Как отец-то? А мы тут с Ларри время проводим.
— С Ларри Бруксом?! Так он же… — Стюарт почесал затылок.
— Ты иди, сынок, иди, не мешай нам. А хотя, подожди-ка, лесенку вот подставь, ага, спасибо. Отцу привет передавай.
Стюарт ухмыльнулся, покачал головой и пошел прочь, насвистывая.
А Тэд и Милли так и продолжали сидеть на дереве. Они болтали ногами, смеялись и вспоминали.
По округе еще долго ходили слухи, что некоторые соседи в тот вечер видели троих стариков, которые сидели на дереве.