В конце лета амбиции превращаются в бетонные тиски, которые сдавливают эго — последствия ошибки планирования, из-за которой человек хронически недооценивает время и силы. Люблю построить планы на три теплых месяца, но не умею правильно распределить ресурсы. Вот и получается: осень — потрясающая. Лето — потрясающее. В несколько переходных дней сижу с грустным лицом, опираясь на перекрещенные руки, смотрю на свой белый стол и ничего не думаю. В очередной раз планы не сработали, снова ничего не получилось, как можно любить такого неудачника, дома даже кофеварка сломалась.
И я сказал: Человек — это вместилище для страха смерти. Все остальные эмоции — блики на поверхности этого сосуда. Самый витальный из нас просто боится смерти сильнее остальных.
Ты сказала: Кажется, тебе пора отдохнуть.
Он сказал: Поехали в ДК, выпьем там водки, я тут как раз на днях права получил и в приложении каршеринга зарегистрировался. Могу даже забрать тебя с твоих Сокольников, чего вы там забыли вообще.
Водка — ритуальный напиток, поэтому пить его следует не чаще раза в год. Сначала ты думаешь, что ты нормальный, а потом 300-400 граммов выворачивают изнутри и окончательно понимаешь — точно, самый обычный, без примесей и искажений. Такой ритуал нельзя превращать в обыденность, иначе исчезает его магия. Если хочется напиться — хлещи вино или сидр, дрянь эту французскую пей, которая клопами воняет, любимый (пусть это и неправда) напиток Ремарка, но не водку. Она должна быть для особых, исключительных случаев.
Я сказал: Бывает, терпишь, терпишь, терпишь, а потом выходишь из комнаты и цепляешься краем толстовки за дверную ручку. Плям — это упала последняя капля, сосуд переполнен, из тебя разом выбило весь дух. У меня сегодня так сломалась кофеварка. Плям. И будто не в кофеварке что-то треснуло, а внутри меня. Тяжело оставаться позитивным, теперь ты обмякший мешок проблем, которые так долго копились. Плям, сука.
Он сказал: …и прикинь, он стоит на коленях, смотрит в камеру и говорит: «Работайте, братья». Работайте, братья! Знал же, что убьют, но не зассал, потому что настоящий мужик.
Ты написала: За последний час я трижды сходила в туалет. Непривычно, когда тебя пинают по мочевому пузырю.
Любой ритуал заканчивается, магия рассеивается, поэтому всегда важно вовремя сбежать.
Затем идешь пьяный к метро вдоль шумной трассы и пугаешься расслоения своего сознания. Знаете, когда ты уходишь из какой-то тусовки, а сознание еще минут пять там: моделирует ситуации, помогает тебе найти свое место и говорить правильные вещи.
Возможно, в эти пять минут расслоения я именно тот человек, которым хочу быть.
Хлопаю рубашкой на августовском ветру и фантазирую, насколько нужен другим.
Я подумал: Почему я так верю, что чужие мысли дополнят меня и сделают умнее?
Неужели всё из-за этого постоянного желания быть нужным другим? Завидую центениалам, они первое поколение в истории человечества, со времен обезьян, получившее достаточное количество любви. И внезапно выяснилось, что они немногим лучше обезьян. Любовь делает из человека животное.
Ты написала: Милый, я ложусь спать, мне тяжело много ходить. Приезжай, буду ждать тебя в кровати, твоя маленькая (сейчас не очень маленькая) Мя.
Он сказал: Шикарно потусили, давай еще потом на байдарках сплавимся? Мало ли, что плавать не умеешь, на байдарках важно грести и держать баланс, чтобы не перевернуться.
Да как можно не верить в существование баланса, что ж ты за человек-то такой?
Не люблю смотреть в окно ночного поезда — вместо окружающей реальности я вижу там свое лицо. Или, может, я просто не люблю свое лицо, непонятно. Но из-за себя я не вижу реальности. Разве это не должно смущать? Хорошо, что с Московского центрального кольца, которое зачем-то идет над землей, можно в любой момент сойти и спрятаться под землю, в уютную нору имени Лазаря Кагановича.
Ты спросила сонным голосом: Как ты думаешь, какая песня была первой на Земле?
Я ответил: Мне кажется, что это была колыбельная. Доисторическая мама пыталась успокоить своего доисторического малыша. Может, они даже не научились ходить по земле, но она уже наверняка хотела успокоить его и упорядочила хаос своими звуками.
Он написал: Ну ты зови, когда всё закончится. Или когда начнется, тут как тебе больше нравится.
Так закончилось бесплодное лето. Впереди была осень, окровавленная жена, шепчущая: «Почему он не кричит?». Затем крик, немного захлебывающийся, непохожий на киношные, и осознание — всё, теперь я папа. Понадобилось двадцать дней сентября, чтобы пустое лето обрело смысл. А я с тех пор принял свое лицо, осознал свою важность и люблю себя таким, какой есть, без примесей и искажений.