Т

Такая вот мирная жизнь

Время на прочтение: 4 мин.

Война — всего лишь трусливое бегство от проблем мирного времени.
Томас Манн

Полковнику Турову было непривычно, что на него может напасть женщина, да еще и учительница, а потому он не знал, как увернуться.

— Вы не представляете себе, что ваша Маша выдумала!

— Что?

— Воткнула себе в отлеты воротничка две иголки! Мол, это помогает держать голову прямо и не сутулиться во время выступления! Представляете?!

— Н-да-а, дела-а-а… — Туров опустил глаза и смял в руке перчатки.

— Вы уж, пожалуйста, прибирайте иголки дома! И проведите воспитательную беседу! До чего только не додумаются! Шестой год мне третьеклашек дают, и каждый раз что-то новенькое. — Учительница выволокла Машу за руку вперед себя. Маша, нарядно одетая, с пышными бантами на белесых косичках, бесстрашно смотрела на отца. Туров поджал и без того тонкие губы в смущенной улыбке, поднял глаза на дочь и сказал, не поворачиваясь в сторону учительницы:

— Конечно, я проведу.

Маша отдала портфель отцу, побежала по коридору до дверей и встала там в ожидании и нетерпении. Отец неторопливо дошагал до нее, взял за руку, и они вместе вышли в солнечный сентябрьский день.

— Спасибо, что не выдала.

— Ты что, пап! Я же за тебя!

— Знаю. Но больше мы так делать не будем, ладно? Даже не могу вспомнить, откуда ты это могла выудить.

— Я видела, как ты в прошлом году показывал это ребятам перед построением! Они тогда так стройно стояли!

— Маша, так это — курсантам перед построением, а маленьким девочкам надо с книжкой на голове ходить!

— Есть с книжкой на голове ходить! — Маша заулыбалась. — Мама дома?

— Нет еще.

— Значит, обед сами приготовим?

— Получается, что так.

Маша, в отличие от своей бабушки, обожала, как папа чистит картошку: в его большущих руках она всегда становится круглой, какой бы формы ни была вначале. И Маша готова была есть простую вареную картошку целыми днями, просто за то, что она такая идеальная. Но сегодня что-то пошло не так: то ли часть картофельных очисток попала в слив, то ли просто пришел час этой хлипкой, явно не по уставу сделанной конструкции, но отвод вылетел из сифона и залил сначала шкаф под раковиной, а потом и весь пол. Маша стояла на табуретке и смотрела, как папа толчется с тряпкой по кухне, звонит на бывшую работу, требует «интендантскую», потом — любого техника, потом выговаривает беззвучно, про себя, всякие слова, краснеет всей своей квадратной шеей и бежит к соседу за инструментами. Отца совсем недавно отправили на пенсию, и собственные заиметь дома он не успел.

Пока меняли трубу, пока туда-сюда, бегали к соседям снизу узнать, не досталось ли им, картошка, конечно, сгорела. Хорошо, что теперь они жили в большом городе, а не в военном гарнизончике, и найти еду было легко: прямо через дорогу располагался итальянский ресторан. Туров давно хотел сводить туда семью, да все не получалось: юридическая карьера жены расцвела на новом месте. И теперь это ее было не дождаться с работы, теперь ее вызывали в выходные и праздники, теперь ее рисовала дочь на уроках ИЗО, чтобы не забыть.

— Мань, хочешь макарошки с сыром?

— Хочу!

И они прошли на летнюю веранду, сели за деревянный столик, взяли меню и стали читать. Официант подошел принять заказ.

— Скажите, пожалуйста, у вас есть макароны с сыром?

— Могу предложить вам один из наших специалитетов: паппарделле кон-и-бизи.

— Что?

— Макароны с сыром.

— Ладно, давайте две порции. И пива ноль пять, пожалуйста, и барышне…

— Лимонад!

— … лимонад.

Официант вдумчиво сложил все страницы меню в стопку и удалился, а Маша хитро прищурилась и спросила:

— Пап, а знаешь, кто ты?

— Кто?

— Паппарделле!

Туров сначала сдвинул брови, насупился и приготовился было к отпору, а потом прыснул. Да, выходит, что так. Кем он только ни был за последние двадцать лет: ушастым, чересчур серьезным лейтенантом; потом, в Чечне, оглушенным и онемевшим капитаном; вернулся оттуда уже усталым и придавленным майором. Потом подполковником на Сахалине — большая шишка, все начальство далеко, на земле, ему не указ; потом — полковником, наставником, преподавателем и чуть ли не батей родным своим курсантам в училище. И вот — вершина карьеры! — сделался паппарделлем.

— Никому больше не говори.

— Хорошо. А можно я буду тебе иногда говорить на ушко?

— Ну, если только мне и только на ушко…

Принесли макарошки с сыром — хрусткие, не расквашенные. Туров слышал, что «настоящие» макароны не надо промывать водой, а значит, можно не обжаривать потом на сковороде для разогрева — не то что армейские рожки, которые иначе и не приготовишь. Маша сосредоточенно наматывала длинные ленточки на вилку, брызгая соусом и подныривая ртом под свисающие края.

— А давай и маме возьмем, с собой!

Они заказали и маме, и долго сидели и болтали о важном-неважном: про новую — хочется верить, теперь постоянную! — школу, про новый — хорошо бы надолго! — дом, про то, что в осенние каникулы можно — наконец-то! — никуда не ехать, и много чего еще.

Домой успели до темноты, а мама опять задержалась. Накормили ее макарошками, Маша рассказала, как они с папой сомкнули ряды и объединенными усилиями тряпочных войск с применением разводного ключа спасали мирную кухню от затопления. А Туров  пожаловался жене, что, стоило раньше только позвонить, как  дежурный инженер или просто пара смышленых курсантов мчались к нему домой устранять, чинить, спасать, а теперь у них совсем другие учебные планы, а его, старика, забыли и не уважают. Мама устало повернулась к мужу и сказала:

— Федя, милый, не хочу тебя расстраивать, но в этой жизни у тебя больше нет курсантов. Зато в этой жизни есть сантехники!

Метки