Наш психологический возраст — от шести до шестидесяти пяти, мы слушаем «Кино» и «Аквариум» в лучших традициях «Внутри Лапенко», пьем терпко-сладкое киндзмараули и учим новые созвездия. Время — половина первого ночи, и небо над Переславлем, днем застланное серыми облаками, проясняется, горит синим и мерцает звездами. Над крышей Алисиного дома ковш Большой медведицы, чуть правее — треугольная Кассиопея, а если встать спиной к крыльцу, можно увидеть яркий свет от Юпитера.
Все эти звезды мигают белым и желтым, иногда падают, и мы видим короткий и яркий хвост, прошивающий ночное небо. Еще через час становится заметно, как небо движется — мы движемся — положение созвездий меняется. Юпитер опускается ниже, Медведица прячется за темным углом дома, и мир сразу кажется чуть меньше, добрее и уютней. Земля вертится. Звезды движутся. Мы с Алисой и Олегом крепко держим друг друга в объятиях, цепляемся изо всех сил. «Я не один, когда я с вами».
Наутро мы с Олегом помято курим, сидя на деревянных ступеньках, а Алиса в кухне безуспешно пытается проглотить энтеросгель, прозрачной жижей выдавленный на алюминиевую ложку.
— Вот это мы вчера договорились о моногамии, — тянет Олег, разваливаясь на ступеньках. Я протягиваю ему крошечную баночку из толстого стекла — импровизированную пепельницу, которой нас снабдила Алиса.
— Допизделись, я бы сказала, — подхватывает Алиса, выходя на крыльцо. Между бровей у нее угрюмая складка.
— Да нормально, ребят.
— Нормально, конечно. Давайте только постараемся не разругаться. Думаю, дружба нам все-таки важнее.
Все согласно кивают.
На следующий день Олег увозит в Москву солнце, и мы с Алисой гуляем по проселочным дорогам под зонтом, как герои студии Гибли.
— Что ни выхи, то повод пойти к психотерапевту, — заключает Алиса. Я не знаю, шутит она или нет.
— Ну, ничего страшного-то не случилось, — отвечаю, а сама покрепче хватаюсь за ее локоть. Мне без нее — никак.
— Ага, мы всего лишь полночи распинались, как нам важна one true love, а потом не поняли, кто кого и к кому ревнует.
— That’s fair.
На мокрых сумеречных улицах мы так и не встречаем Тоторо, зато пару раз смачно ухаем в неловкое молчание. В дневнике я пишу: «Как бы выключить в себе драматичную влюбленную шестнадцатилетку?» Алиса, взглянув через плечо на мои строчки, спрашивает:
— Но стоит ли ее выключать?
Я пожимаю плечами. Дописываю в дневник: «У меня из-за них обоих bisexual panic».
— У меня краш на Алису, — говорю я Олегу сходу, вернувшись в Москву. — Или на тебя. И на тебя. На вас обоих. Не знаю, что с этим делать. Я очень не хочу проебаться — опять.
— Это взаимно. Вот это ты храбрая, что сказала, — отвечает он.
Я злюсь, потому что от моей храбрости никогда никакого толка. Как там? На словах я Лев Толстой, а на деле — ну тут понятно. Я так много говорю, сколько можно говорить, может, хватит трещать? Чувства-хуюства из точки внутри — кутерьма, карнавал, карусель. Фейерверк или атомный взрыв? Я не знаю. Я не сумею выбрать.
— Вы мне тоже нравитесь обе, и я не хочу выбирать, — говорит Олег.
— Но ведь ты выберешь.
— Да может и не надо выбирать, — немного раздраженно отвечает он. — Ты говорила с Алисой? Почему мы не можем быть вместе втроем?
Вот уж точно доболтались о моногамии.
— Потому что в ее уравнение я не впишусь.
— У нас тут не урок математики. И ты на самом деле не знаешь наверняка, что она думает.
— Знаю.
— Не додумывай, ты не спрашивала.
x = Олег
y = Алиса
z = Варя
print(x + y + z)
# error
# error ?
Мы сидим на высоких стульях в темном Крафтере на Тверской, пьем сидр и продолжаем играть в пинг-понг разговоров — в этот раз все втроем.
— Я не уверена, что мне нужен сейчас конвенциональный commitment в отношениях, — вдруг говорит Алиса.
Я приподнимаю вверх брови. Плот-твист.
— Шок.
— Мне скорее нужна попытка в уязвимость и комфорт.
— Мне тоже. С вами мне хорошо. Не страшно.
— Может?..
— Mortifying ordeal of being known, да?
— Точно.
Чокаемся гранеными стаканами с сидром. Vulnerability is the new bravery. Говорить с Алисой оказывается легче и понятней — она шутит, что это все из-за разницы в мужской и женской социализации. Мол, юноши не умеют говорить, но вот у Олега стало неплохо получаться, это ты его научила, да? Да, есть такое. Олег тоже смеется, говорит, спасибо, стараюсь, не всегда выходит, но потихоньку получается.
Потихоньку — говорим.
Я не хочу быть молчаливой миллениалкой из Салли Руни.
if Alisa’s answer == «no»:
heart_explosion()
Грудную клетку парализует, мое тело разом замирает в постукивании стекла о барную стойку. Алиса водит пальцем по кромке стакана, глядит из-под длинных ресниц. Олег нервно вертит в руках пачку кэптэн блэка.
if Alisa’s answer == «yes»:
— Думаю, мы можем попробовать втроем, если все этого хотим и никому сейчас особо не нужен коммитмент как в ромкомах восьмидесятых.
heart_shocked
(in a good way)
— Я думал, так бывает только в статьях на Вандерзине, — говорит Олег.
Мы с Алисой улыбаемся. В Телеграме появляется чат «Тригонометрия».
— У нас вся жизнь как статья на Вандерзине.
В метро на эскалаторе Алиса стоит ниже всех, прислоняется к Олегу, утыкается лбом ему в плечо. Моя рациональность все еще пытается не лезть, но Олег одной рукой притягивает меня к себе, обнимает за талию, и под мерное гудение эскалатора мое тело — переменная z — ложится в уравнение красиво и правильно.
print(x + y = x + z = y + z = x + y + z)
# success