Если б мог, я б остался тут навсегда. Нити солнечного света тянутся сквозь зеленую воду, вокруг мягкая, гудящая тишина и шорох волн. И все. Если б я родился маленькой, самой обычной водорослью… Но воздух кончился, я выныриваю.
Вокруг ярко, шумно, неприятно. Корячусь, как подбитый паук, по камням у берега, скачу по раскаленному песку, щурюсь в поисках нашего лежака. Уже боюсь, что потерялся, но тут вижу сверкающий мамин купальник. Пока пробираюсь к нашему месту, слышу ее низкий, почти мужской голос: «Я не знаю, ма… В баре зависает… Чистяев из банка уйдет — сольют всю команду, поэтому нервы, нервы… Помню, я держусь, я улыбаюсь… Ох, не начинай!» Я плюхаюсь на лежак рядом, мама убирает сотик и задает все вопросы, которые должна — как поплавал, не хочу ли пить и все такое. Протягивает бутылку и отворачивается. У нее волосы как волны горячего шоколада, маленький я любил в них тыкаться носом и делать вид, что чихаю, она говорила: «Ах, тузя-бутузя» и смеялась. Хочется сделать это сейчас. Я закрываю глаза и представляю, что вокруг опять вода. Волны мягко обнимают и толкают меня. Между ног вьются ленточки разноцветных рыбок.
Я загадал, если на обед будет рыба в яичнице, значит, все будет хорошо. Обошел весь ресторан, заглянул в каждую сковородку — напрасно. Я отменил загаданное, но, видимо, все же так нельзя, получается еще хуже, чем вчера вечером. Папе звонят, он спускается с веранды к бассейну. Сперва говорит нормально, потом начинает орать, возвращается за стол со стаканом из бара. Мама дернулась, но промолчала. Я смотрю в тарелку и думаю о том, как танцует морская трава на огромных валунах под пирсом. Можно лежать, как на мягком ковре с длинной шерстью. Смотреть, как лучи солнца гнутся и играют. Бесконечно играют для тебя.
Я наконец нашел вайфай — прямо на лавочке под нашим балконом. Грузится игра, до меня доносятся голоса из номера.
— Я одна целый день, мальчик болтается сам по себе, с другими отцы в дартс вон… Волейбол… А тебя или нет, или ты никакой!
— Значит, дома отработай по полной программе, тут заплати за все, и еще аниматором скакать? В десять лет без папы не развлечься?
— Так я что, невозможного хочу?!
— Нефиг жаловаться, знала, на что шла. Не раскачивай лодку! Пока я у руля, будет так, как сказал — кто меня слышит, тот в шоколаде. Или платьюшки в чемодан и к маме в Подольск… Ну не реви, ну все. Сама же меня заводишь, ну хорош уже, иди сюда…
После обеда в бассейне весело, играет музыка, у бара раздают мороженое и играют в дартс. Мы с Женькой на спор ныряем до дна, а потом играем в водное поло.
Вдруг я вижу папу — он бомбочкой плюхается в бассейн и начинает играть с нами в мяч, но все время мажет. Ловит меня и пытается поднять над водой. Потом хватает Женьку, тот орет «не надо» и пытается уплыть, но папа его догоняет и тащит наверх, тут подбегает Женькина мама и ругается. Папа смеется: «Да ладно, нормальные мужские игры», но она требует, чтобы он «убрал свои пьяные грабли» от ее сына или она позовет охрану. Папа хватает валяющийся на бортике водный автомат и дает очередь по собравшимся на шум, крича маме: «Чтоб я тебя больше рядом с этой тупой курой не видел!» Мама молча собирает пляжную сумку и уходит прочь. Я бегу за ней следом, путаясь в длинном полотенце. В номере она закрывается в душе. Я включаю телевизор, но все равно слышу, как она плачет. Закрываю глаза, падаю на подушки. Теплая зеленая волна поднимает меня и раскачивает. Гладкие коричнево-белые камешки лениво перекатываются по дну.
Мама будит меня, она причесана и накрашена. Она делает такое специальное лицо, как у актрис, которые играют в сериалах медсестер… Доброе и серьезное. Она говорит: «Нам нужно быть терпеливыми, у папы трудное время. Он делает все, чтоб нам жилось лучше». Я хочу сказать, что можно бы, наверное, жить и чуть похуже, но… Мама прикрывает мне рот ладонью и тихо говорит: «Ты вырастешь и поймешь, что все, что могла, я для тебя сделала». Она отворачивается к шкафу, чтобы выбрать платье на вечер.
Папа появляется в номере перед ужином, обгоревший до красноты. «Черт, — говорит он, — похоже, днем малость развезло. Ничего не натворил?» Он говорит, как большой неуклюжий медведь из мультика, и нам кажется, что днем и правда все забавно вышло. Мы смеемся, мажем его пантенолом. «Завтра мы с тобой нормально поныряем, — говорит он, положив мне на плечо горячую, красную, как у индейца, руку. — Хочешь, на камни сплаваем, там, говорят, рыбки…» Мама приносит ему светлую рубашку — пора на ужин. Мне нравится, как тут устроено все вечером — музыка, фонари, у входа встречают официанты, все нарядные, словно идут на бал во дворец, а не в пляжную столовку.
Народу много, не успевают разносить напитки. Папа машет официанту, но тот его никак не видит. Мама говорит: «Давай, сама принесу», но папа отвечает: «Еще не хватало» и начинает хмуриться. Мы с мамой тревожно переглядываемся и стараемся есть побыстрее. Папа хватает пробегающего мимо официанта — не нашего, другого, за край фартука, тот неловко разворачивается и роняет бокалы с красным вином. Папа вскакивает, пугая соседей, и орет на парня, сжимая кулаки. Парень хватает салфетку и тянется к папиной покрасневшей рубашке, тот отбивает его руку, и бедняга отлетает к соседнему столику. Мама, опустив глаза, собирает наши вещи. Я пытаюсь вспомнить, как это, когда твое тело обнимает теплая вода. Как это, когда тебе спокойно и тихо. Как сверкают искорки-рыбки, как мягкими клубами поднимается со дна песок… Но у меня ничего не получается. У меня ничего не получается, У МЕНЯ НЕ ПОЛУЧАЕТСЯ, ВЫ ВСЕ МЕНЯ ДОСТАЛИ, Я ХОЧУ, ЧТОБ ВЫ СДОХЛИ, СДОХЛИ, СДОХЛИ!!! Я кричу, пока не перехватывает горло, потом через стулья, столы, людей, мимо маминых рук, прижатых ко рту, мимо фонарей и пальм, я бегу, куда несут ноги.
На пляже темно. Тихо. Как будто ресторан за тысячу километров, на другом краю мира. Море шуршит. Для него все это мелочи. Я снимаю шлепки и стою в прибое, пена льнет к ногам ласковой кошкой. Захожу по колено, опускаю вздрагивающие руки в воду. Шорты мокнут… Ну и ладно. С облегчением ложусь на спину. Вода теплая, как воздух, и такая же черная, как небо, я парю, потерявшись в этом живом космосе. Мне мало, я выдыхаю и, почти не моргая, смотрю, как смыкается надо мной вода, растворяя жирные звезды. Вдруг я начинаю ощущать все море целиком, всю его жизнь — все впадины, все скалы, всех существ, что движутся огромными тенями в его глубине и что маленькими точками светятся на поверхности. Я больше не принадлежу ничему, кроме моря. Мне осталось только одно, самое простое… Сделать вдох.
…Мир вокруг ломается, трескается, разлетается кусочками, ранит снаружи и внутри. Горло саднит, больно дышать, голова тяжелая, словно в нее насыпан песок. Странный голос, как из кино про роботов. Чужой язык. В осколках чужих звуков вдруг — мамин голос. Потом вокруг становится все тише и тише.
Вернись ко мне. Отзовись. Тузя-бутузя… Где ты… Ответь, маленький мой.
…Открываю глаза. Мир целый. Поворачиваю голову. Наш номер. Шкаф вывернут, вещи валяются на полу и кроватях. Мама сидит рядом, в руках телефон. «Сейчас в больницу, исключить отек легких. Охранник успел почти сразу, но надо… Не знаю. Знать не хочу. Мам, все. Прилетим, разберемся. Готовь комнату». Она видит, что мои глаза открыты. Берет мое лицо в ладони. Смотрит. Ложится рядом и обнимает меня. Я закрываю глаза. Мне кажется, что кровать качается, и мы плывем… вдвоем. Крошечными фейерверками вспыхивают серебряные рыбки. Солнечная паутина мерцает на песчаном дне.