Пятнадцать часов в неделю на практике в Арбитражном суде после школы и по субботам, репетитор по праву и репетитор по истории по четыре часа в неделю. Теннис — по понедельникам по два часа. Мама платила за индивидуальные занятия. Она говорила, что хороший адвокат обязательно должен уметь играть в теннис, тогда все двери будут открыты для него.
Почти на каждое занятие Тренер вызывал свою дочь, чтобы она меня «погоняла». Геля была из девчонок, которых моя мама не переносила, называла вульгарными: я никогда не видел Гелю в теннисной форме, на тренировки она ходила в чём попало, и всё было разноцветное. Мне это было без разницы — у меня-то уже была невеста, полноватая длинноносая девственница. Я и сам не был красавцем. Если бы мы поженились и завели детей, на утренниках в детском саду они все играли бы Буратино. Эта роль передавалась бы от старшего к младшему. И когда моя жена перестала бы поставлять новых Буратин, детский сад пришлось бы закрыть. Впрочем, утверждать не берусь, ведь я с ней никогда не виделся, поэтому как она выглядит, точно не знал.
«Колени согни! Колени! Пружинить кто будет?!» «Пружинь сам, если тебе нравится, старый хрен», — думал я, хотя Тренер, в общем-то, старым не был: лет, наверное, пятьдесят пять, вполне подтянутый, подкачанный такой мужчина. Нужно сказать, что в отличие от своей дочери, он всегда был одет отлично: белое поло, тёмно-синие шорты.
Иногда во время игры с Гелей я задумывался. Вот, например, про его костюм: всегда один и тот же. У него что, семь пар одинаковой формы, или он стирает эти вещи каждый день? Если стирает, получается, что ему нужно запускать машинку дважды, иначе белая футболка превратится в голубую. Мама говорит, что это ужасно неэкономично. Она запускает машинку только после одиннадцати часов, когда электроэнергия стоит дешевле, и ей приходится ждать до полуночи, чтобы всё достать и развесить.
Но если он не стирает форму каждый день, а имеет несколько одинаковых пар, неужели Тренер — настолько скучный человек?
Размышляя о таких вещах, я путал сторону подачи или перед ударом уводил ракетку чуть выше положенного: тогда мяч летел высоко, и Геля с удовольствием лепила мне смэш, который я не успевал отбить. Тогда Тренер останавливал игру и отправлял меня делать тридцать смэшей о стенку. Если я сбивался, нужно было начинать заново. Геля тем временем пользовалась теннисным залом как площадкой для брейк-данса.
С апреля мы выходили играть на улицу. Сначала я наворачивал вокруг всего спортивного комплекса пятнадцать кругов, затем Тренер ставил меня к стенке отрабатывать удар под левую или подачу. Пока я скучал от однотипных упражнений, Тренер сидел на пластиковом стуле в тени, пил сок и читал. Он мог даже закурить сигарету, но сразу забывал про неё: она тлела, и пепел падал на землю. Тогда он напоминал мне моего деда, но больше внешне: дед был единственным человеком в семье, который никогда не заставлял меня делать то, чего я не хотел.
Иногда Тренер сам играл со мной: откладывал книгу и говорил: «Ладно, давай на корт». Когда мяч вылетал за ограду, я бросал ракетку и бежал его искать . «Носишься, когда не надо, — однажды сказал Тренер, когда я рысцой вернулся на корт. — Проиграл мяч — время восстановиться, отдохнуть. Сходи за ним спокойно и назад — в игру». Я стал охотнее ходить на тренировки и иногда сам просил Тренера играть со мной один на один, хотя играть с ним было непросто. Мне приходилось подметать свою половину каждые десять минут — так беспощадно Тренер гонял меня из угла в угол. Я шёл в душ мокрый насквозь, а возвращаясь, заставал его за чтением. Однажды я спросил его, что там такого интересного. Он отдал мне книгу, которую я прочёл за одну ночь. В книгу я вложил записку «Иногда я про себя называю вас сволочью, но на самом деле вы — Спенсер».
В следующий понедельник я пришёл на корты, но Тренера там не было. Я переоделся, вышел на улицу и по привычке навернул пятнадцать кругов. Стенка, зарезервированная под наши индивидуальные занятия, была, как обычно, свободна. Я сделал упражнения для рук, чтобы не потянуть связки, достал мяч из спортивной сумки и несколько раз стукнул им об землю, чтобы проверить отскок. «Дато!» — Я услышал голос Гели. Она вышла из корпуса и направилась ко мне. Мы начали разминку.
«Почему он не пришёл?» — наконец спросил я, возвращая Геле её мяч, разрисованный серебристым маркером. «Погиб», — ответила Геля. Я видел её грустной в первый раз. Я сказал, что хотел вернуть ему книгу.
«Бери что хочешь, — сказала Геля. — Я их раздаю или продаю. Сегодня вечером приедет какой-то его друг, оценивать». Меня не нужно было уговаривать, я уже понял, что книги — это не то, что говорят читать в школе. Я знал, что не смогу унести всё, но не знал, как выбрать самое лучшее. Я решил брать те книги, чьи корешки больше затёрты, и те, чьи названия казались мне самыми интересными.
Я вышел от Гели часа через два. Моя спортивная сумка была набита книгами, сменную одежду я нёс в руках. Дома никого не было: утром мама уехала к отцу на неделю. В шкафу висели семь выглаженных рубашек, а в холодильнике стоял двадцать один подписанный от руки одноразовый контейнер из фольги. Предполагалось, что ничто не должно отвлекать меня от подготовки к вступительным экзаменам.
Я пропустил репетиторов, практику и все занятия в школе на той неделе. Каждое утро я надевал свежую рубашку, чтобы мама ничего не заподозрила, и начинал читать. Я метался от Ремарка к Воннегуту, от Воннегута к Набокову, затем к Хемингуэю. Я хотел успеть как можно больше.
Наступил понедельник, и я снова пришёл на тренировку, я пробежался вокруг комплекса, сделал разминку. Геля так и не пришла, и я решил пойти к ней домой. Мы никогда не обменивались телефонами, поэтому я просто позвонил в домофон. «Его брат собирается забрать квартиру, — сказала Геля, — у него есть какая-то записка от отца». Она рассказала мне о своей семье, и я узнал, что они с отцом были близки, но остальная семья их терпеть не могла. Сейчас я понимаю, что родственники ненавидели Тренера и его дочь за жизнерадостность и за то, что они оба занимались тем, что им нравилось.
Геля понятия не имела, что делать, но я-то готовился в адвокаты. Для начала я заставил её собраться и вспомнить, не говорил ли Тренер о завещании или какой-то записке, не отправлял ли ей на почту каких-нибудь документов. Геля не помнила ничего такого. Я попросил её вспомнить, не водили ли её когда-нибудь к нотариусу, но она начала реветь.
Я начал обыск квартиры и понял: у Тренера действительно было несколько одинаковых пар теннисной формы. Все вещи были аккуратно разложены в большом деревянном шкафу, где я почти без труда нашёл папку с документами, а в ней — договор дарения. Я заставил Гелю написать доверенность и на следующий день отправился к нотариусу, который этот договор заверял, когда Геля была ещё маленькой. Спустя неделю выяснилось, что в Росреестре договор был зарегистрирован под неверной фамилией (перепутали одну букву), поэтому брат Тренера считал, что договора не существует. Я всё уладил и вернулся к Геле с подтверждением, что квартира теперь её. Мы иногда общаемся в фейсбуке, я знаю, что она живёт в этой квартире со своей партнёршей и снимается в клипах на подтанцовке.
Я не окончил университет, но отец как-то договорился, что я побуду помощником юриста при его знакомом. Более увлекательного случая для практики, чем тот, что произошёл со мной и Гелей, мне больше не представлялось, и я, закопавшись в вордовских файлах, отлынивал от работы. Вместо того чтобы подыскивать нужные параграфы гражданского кодекса, я читал отзывы на новые романы Эмиса и подчёркивал у Сальникова слишком громоздкие фразы. Из конторы я скоро вылетел. Отец перестал снимать квартиру в Москве и потребовал, чтобы я вернулся домой. Так я и сделал без сожаления.
Со своей невестой я так и не познакомился: её семья хотела выдать дочь за успешного адвоката, а я таким не стал. Вдыхая аромат прогретого солнцем инжира, вина, специй, я гулял по городу вверх-вниз, изучая его печальные пейзажи и заброшенные дома. Один из них мне особенно приглянулся: это был небольшой спортивный комплекс, где раньше располагались гимнастический зал и теннисный корт. Здание было в аварийном состоянии: от окон остались только решётки, и через них пробивались ветви разросшихся деревьев.
Я зашёл внутрь. Сырой пыльный воздух и каменные стены окутали меня прохладой и пустотой. Я закрыл глаза и увидел длинные ряды книжных шкафов, купленные у антикваров, деревянные столы и молодых людей, сидящих за ноутбуками, авторов и агентов, ожидающих у дверей кабинета. Я услышал запах кофе, доносящийся из кухни, манящий администратора за стойкой. Я увидел, как солнце мягко проникает сквозь деревья в полуоткрытые окна и ложится на отреставрированный, покрытый паркетной доской пол и стены, голубые, как в теннисном зале.
«Твой отец убьёт меня, Дато, — весело сказал дед, когда я привёл его сюда. — С другой стороны, мне не так много осталось». Он дал мне денег, и я ушёл с головой во второй и последний увлекательный случай в моей юридической практике: за полгода я выкупил здание. Параллельно я искал инвесторов и планировал. Через два с половиной года всё было готово.
Сейчас, когда дела в моём издательстве наладились, я и сам иногда пишу. Я делаю так, как учил Тренер. Когда замечаю, что ленюсь, — заставляю себя пружинить. Если у меня получается плохо, я переписываю текст тридцать раз, и в конце концов появляется рассказ — например, этот.
Иллюстрация: Антон Хованский