Юлия Лукшина — сценарист, драматург, писатель, соавтор онлайн-курса «Основы сценарного мастерства» Creative Writing School. В качестве сценариста, главного автора и разработчика концепций Юлия участвовала в различных кино- и телепроектах и отлично знает, как утроена индустрия. Мы поговорили с Юлией Лукшиной о трудностях и радостях профессии, творческом кризисе и задачах современного писателя.
Расскажите о сценариях, работа над которыми оказалась для вас наиболее интересной?
— Мне было очень интересно в свое время работать над созданием первого сезона сериалы «Оптимисты». Через несколько лет случился настоящий вызов, когда я занималась экранизацией пьесы Димы Данилова «Человек из Подольска» — это очень театральный, но отнюдь не кинематографичный текст, и делать экранизацию было ужасно любопытно. После этого я писала сериальный триллер и полнометражную комедию, а это совсем-совсем другие задачи. И мне ужасно нравится, что они меняются: одна из профессиональных радостей. Я люблю смену задач. Мне неинтересно «залипать» в стабильном амплуа, хотя, наверное, с точки зрения узнаваемости в профессиональном поле это правильнее.
Были очень любопытные проекты, которые не дошли до финиша. Так, в свое время совместно с компанией «Арт-Пикчерз» мы разрабатывали очень амбициозный и масштабный проект про отмену крепостного права в России на примере истории одной дворянской семьи. По разным причинам он не дошел до съемок — но сам опыт был бесценным. В частности, потратив где-то год на исторический ресерч, я познакомилась с блестящими историками и сильно углубила свое понимание российского 19 века — период, который меня всегда волновал. Мой скромный опыт театральной драматургии всегда был тоже ужасно занятным, и ощущался он иначе — как опыт быстроты и свободы, в отличие от сценарных забегов.
Но глобально я живу с убеждением, что самое важное еще не сделано, и что я только-только начинаю что-то понимать в профессии. Сейчас я работаю над сериалом по своей идее — где креативным продюсером, к моей радости и удаче, выступает Наталья Мещанинова — и очень надеюсь, что мы, даст Бог, дойдем до нужного нам результата. Параллельно наконец подступаюсь к пилоту по собственной мистической истории — давняя мечта поработать в жанре мистики. Плюс пишу продолжение автофикшна. Все это разные задачи, но возможность переключения между ними бодрит. Происходит своего рода переопыление и перезагрузка. Это хорошее чувство.
Насколько сейчас востребованы сценаристы? Есть ли финансирование на новые проекты?
— Как ни парадоксально, сценаристы на текущий момент оказались в выигрышной позиции. Насколько я могу судить по себе и коллегам, работа активно продолжается. Могут отменяться или переноситься съемки, как более сложно скоординированная и затратная часть кинопроцесса, но сценарный девелопмент, по моим наблюдениям, не снижает оборотов.
На онлайн-курсе в Creatve Writing School вы рассказываете об особенностях индустрии, или студенты занимаются только творчеством?
— Практическим результатом курса становится сценарий короткого метра. И по сути этот курс — вводный для профессии. Мы делаем упор на творческие задачи, чтобы на руках у слушателей в итоге оказалась работа. При этом вопросы про индустрию так или иначе возникают, и мы отвечаем на них на вебинарах, например.
Но, как мне кажется, для начинающих сценаристов очень важно сначала освоить профессию. Пока нет навыка, пристраивать нечего. И я стараюсь, чтобы студенты думали не только о том, как они что-то продадут, озолотятся и обогреют свое самолюбие, а о том, чтобы им было интересно писать и придумывать истории, потому что написание сценария — длинный путь и совершенно конкретная профессия со своими законами. Самолюбие и соревновательность, по-моему, не то топливо, на котором стоит ехать по этому пути.
Далеко не все сценарии доходят до съемок. Как и почему это получается?
— Область кинопроизводства настолько специфическая, что даже полностью оплаченный сценарий, написанный по договору, может не дойти до производства. А производство не гарантированно дойдет до эфира. Сложный процесс воплощения теле- или кинопроекта может быть прерван на любом этапе и по независящим от участников причинам. Любой кино- или телепроект это длинный марафон с массой переменных на каждом этапе. И это надо помнить всегда. Гарантий нет. Это профессия с повышенными рисками и максимально сниженной финансовой и творческой предсказуемостью. Многие об это травмируются. Подумайте, прежде чем сюда идти. Серьезно.
Любая форма писательства — метанавык, организующий мышление, обучающий анализу, взаимоотношениям с собственной фантазией, психикой
Если не кино, где еще можно будет применить навыки сценарного мастерства?
— Я убеждена, что любая форма писательства — это метанавык, организующий мышление, обучающий анализу, взаимоотношениям с собственной фантазией, психикой. По совокупности это процесс, очень много дающий человеку в принципе, безотносительно результата в какой-либо социальной сфере. На сценарные курсы CWS приходят люди, которые уже были на других программах школы, и мне кажется, что это тоже очень полезно, потому что инструментарий у прозы и у сценаристики несколько разный. Умение создать нарратив, осмыслить и сформулировать то, что ты хочешь написать, пригодится и в творчестве, и в бизнесе, и в частной жизни.
Сценаристам нередко приходится адаптировать для экрана произведения ныне живущих писателей. Часто ли вы сталкиваетесь с нежеланием автора менять свой текст?
— Как правило такие конфликты возникают редко. Во-первых, у автора покупаются права, а во-вторых, все понимают, что материал нужно переработать под другое медиа, и там есть свои инструменты и свои особые задачи. Экранизация не должна быть иллюстрацией на тему изначального произведения. По-моему, она удачна, если дает самостоятельную трактовку текста. Тогда интересно сравнивать изначальное произведение и его киноверсию или театральную постановку. Только в этом случае появляется повод для обсуждения и в некотором роде полемика с первоначальным произведением. Мнение о том, что у нас уже есть готовое произведение, которое нужно лишь слегка переработать, как правило, ложное.
Писатели ведь иногда и сами перерабатывают свои тексты. Множество вариантов было написано братьями Стругацкими к фильму «Трудно быть Богом», еще больше к «Сталкеру». Такое количество переработок — норма или прихоть режиссеров?
— Да, это классический пример взаимного мучения: от Тарковского Стругацким действительно досталось нечеловечески. Также как, например, сценаристу Хэмптону Фенчеру досталось от режиссера Ридли Скотта при работе над легендарным «Бегущим по лезвию». Но большое количество вариантов сценария — это довольно частая практика и среди нас, смертных. И это то, что надо иметь в виду на старте профессии: сценарии переписываются часто и по разным причинам. Есть даже пословица про то, что сценарии не пишутся, а переписываются. Причин может быть миллион, одна из них — это приведенный вами пример работы большого артиста/ режиссера, который входит в очень интенсивный диалог со сценаристами, даже если эти сценаристы — авторы экранизированного произведения. Вот тут как раз может случится битва точек зрения. Но даже если брать типовой сериал, то переписывание и создание новых драфтов — весьма вероятное развитие событий. На каждом проекте все очень индивидуально.
Вы не только сценарист, но и писатель. Все ли ваши тексты доходят до этапа публикации?
— С прозой я никогда ни на что не рассчитываю. Потому что идея об удачной или неудачной судьбе текста совершенно сбивает с курса. Не потому что я лишена какого-то писательского честолюбия — его, к сожалению, лишиться сложно. Но я знаю, что мне должна быть интересна задача. И если задача интересна, то публикация меня волнует в меньшей степени. Это снимает тяжесть с проекта. Вот, например, я писала роман, который зашел в тупик. И если бы я поставила себе цель опубликовать роман в этом году, то принять тупиковое развитие текста было бы гораздо сложнее. А так как я даю себе право на неудачу, мне легче отложить его в сторону и заняться чем-то другим.
Судьбы текстов складываются очень по-разному: вдруг публикуются какие-то старые работы, заходят в тупик те, которые, как кажется, в тупик не зайдут, или из одного проекта вырастает два. Так, например, в журнале «Знамя» у меня выходит прозаический автофикшн «Притворяясь взрослой: материнские сказки», и я понимаю, что пока отложу роман, но напишу продолжение этого автофикшна. Кажется, тут важна гибкость, «упираться рогом», лично для меня, плохая стратегия. Поэтому мой рецепт — не продумывать заранее судьбу произведения, а быть им по-возможности очарованной и двигаться на топливе влечения к проекту.
Если проект зашел в тупик, делаете ли вы над собой усилие, чтобы его продолжить через какое-то время?
— Я человек упорный, поэтому стараюсь все довести до ума из-за профессиональный привычки к усидчивости. Я оставляю текст только тогда, когда отчетливо понимаю: «Что-то тут точно не так». К этому чувству важно прислушиваться, это не лень.
Но мне кажется, что если проект дорог, то можно поступать следующим образом: отложить его и через какое-то время (недели через три минимум) посмотреть на него свежим взглядом, проанализировать, в чем затык. Думаю, что «писательский тупик» — это миф. Я писала об этом, в частности, на своем сайте в разделе «Работа с текстом», куда я время от времени помещаю небольшие заметки про свой опыт писателя и преподавателя. К сожалению, отнюдь нерегулярно помещаю, а как рука пойдет.
Возвращаясь к теме тупика: всегда есть конкретная причина ремесленного порядка, которая приводит к остановке работы и к растерянности. Она может быть неотрефлексированной, но она всегда есть, просто прячется, как айсберг под водой. В такой ситуации лучше всего дать вещь кому-то из экспертов, которым ты доверяешь, и получить разбор своей работы. В большинстве случаев это сдвигает дело с мертвой точки. Иногда важно подумать с кем-то и об кого-то, кто разбирается в сути предмета. И это, надо сказать, обычно не друзья и знакомые, тут у меня плохая новость, потому что друзья и знакомые высказываются на уровне «мне нравится»/«мне не нравится» или пытаются вас утешить. А это совершенно не тот тип обратной связи, который способен оживить или переосмыслить проект.
А бывает и такое, что вещь действительно заходит в тупик и не должна быть написана. Пустая руда точно будет, и это нормально. Мне кажется, что вообще — всего должно быть много, много опытов — удачных и не очень, много идей, много рукописей в разной степени готовности, много желания двигаться — в первую очередь к себе, в профессии, конечно, тоже.
Про один из своих текстов вы написали, что он «затерялся в складках времени». Изменились ли за последние несколько месяцев темы, которые вас, как автора, сейчас волнуют?
— На фоне всех событий с особой остротой я ощутила, что надо воплощать важное для себя, не распыляясь. Жизнь такая непредсказуемая и такая хаотичная, что в условиях турбулентности вопрос о наших личных ценностях и смыслах становится еще более важным.
В период COVID-19, который нам казался таким драматичным, у меня было ощущение, что можно писать так, как будто ничего не случилось, и жить как жилось. В это время я работала над сценарием к сериалу (он как раз только что вышел на платформе Okko — по совокупности работа над сценарием и съемками заняла около трех лет. Это к вопросу о марафонах), мы с коллегами долго спорили, надо ли учитывать ковидные реалии, но было ощущение, что все это скоро пройдет. А сейчас, когда я взялась за продолжение автофикшна, я поняла, что актуальность невозможно, да и не хочется игнорировать. Писатель не может пребывать в абстрактной вечности.
Это только писательское или общечеловеческое?
— У меня как у человека все-таки больше выбора. Я понимаю людей, которые стремятся, сохраняя свой покой, отключиться от тревожащего фона, и их сложно за это осуждать, я понимаю и тех, кто, напротив, активно включен в происходящее и направляет энергию на помощь родным или неродным. Стратегий личного поведения в стрессовой ситуации, в которой мы все оказались, много. Это зависит от индивидуального устройства психики человека, от того, как он реагирует на стресс, и так далее. Мне кажется, мы все в этом смысле похожи на лампочки. Есть лампочки на 15 ватт, а есть те, у кого пропускная способность 60, например. Сейчас, думаю, всяким лампочкам сложно.
Но при всем вышесказанном, писатель, который игнорирует реальность — это оксюморон. Просто форма этого взаимодействия может быть разной. Не обязательно создавать остросоциальные вещи. Осмысление реальности и резонанс с ней способен приобретать разные жанровые и форматные формы. Но это отдельная большая тема о смыслах и формах.