Семейство Хомяковых разрослось. Летнюю дачу решено перестраивать в загородный дом.
Чёрт дёрнул Кристофелину, дородную бабищу тридцати пяти лет, будущую мать четверых детей, убеждённую домохозяйку, полезть на чердак.
Чуть только деревянная лестница приподняла крышку в глянцевом розовом потолке, краска сухо чавкнула. Свет понёсся докладывать о гостье.
— Ну, ладно.
Заскрипели ступени, грохнула откинутая крышка, пыль бросилась встречать нос. Расцеловались. Кристофелина, чихая, закорячилась на чердак. Уселась, свесив ноги.
Темнота пахла дубовыми вениками, паутина сплетничала с волосами, Кристофелина крутила головой. Хоть и маленький чердак, в половину человеческого роста и не больше полутора метров в три стороны от люка, но света с террасы не хватало.
Времени до возвращения детей с мужем и родителями осталось около часа. Придут, накупавшись, и начнётся:
— Мама!
— Мама!
— Мама!
— Криста! Фу! Воспитанные люди не лазят на чердак!
— Кристинка, нашла что-нибудь?
— Так, кто взял мои тапки?
— Мама насла клад! — Антошка, хоть и младший, но заводила.
— Я возьму лопату. — Мирослав, средний.
— Мы на чердак, дебил. — Старшая, Катя.
— Немедленно мыть руки. Воспитанные люди моют руки перед едой!
— Так, я что, босый должен ходить?!
— Папа, пойдём с нами на челдак, вдлуг там пилаты.
— А я тебе яблоки в машине припрятал. Сладкие. Дети пока не нашли.
Потом — обед, сборы, отъезд, сентябрь, школа. Нет. Надо успеть раньше. Фонарь Кристофелина предусмотрела.
Рулон снятого старого линолеума. Банные веники. Ещё дедушка вязал. Напряжёметр в тёмно-сером металлическом ящике и пустой тёмно-серый металлический ящик от напряжёметра. Папины. Чемодан с окованными углами. Издалека серый, а на самом деле — смесь маленьких чёрно-белых квадратиков. Кристофелина подняла и отпустила защёлки: «Пув».
Жара. Девчушка загорает в саду, рядом — чемодан. Пальчики-соломинки щёлкают замками.
— Пув.
Пустыня, люди в пробковых шлемах, ящики, палатки.
— Пув.
Каменные ступени, сырость. Зажжены факелы, стен не видно.
— Пув.
Гвалт, пестрота, тюрбаны, паланкины. Пальцы в кармане сжимают бриллиант.
— Пув.
— Криста, я выброшу его когда-нибудь! Немедленно обедать. Воспитанные люди едят вовремя!
Темнота чердака прильнула к спине, окладистый веник поцеловал в щёку. Кристофелина снова подняла защёлки:
— Ну, ладно.
Фонарь осветил жёлтые спины рулонов бумаги.
Что за радость сидеть в пыли? Криста скинула чемодан. Свёртки рассыпались по полу. Снова скрип ступенек, уселась поудобнее, и вот: первый натюрморт.
Чайник еле влезает в половину ватманского листа, ни для чего больше места не остаётся.
— Кристи, ты пишешь портрет чайника.
Какой-то средневековый мальчик в морковной маске — неудачная попытка сделать кожу посмуглее.
Джунгли. Пальмы с розовыми листьями, кое-где — с фиолетовыми, встречаются и жёлтые, и зелёные. Кисточка замерла в нерешительности.
— Оригинальное цветовое решение.
Катерина Михайловна наклоняется, она всегда наклоняется, если объясняет что-то. Тёмные волосы струятся. И запах. Ещё чуть-чуть, и он станет терпким, но чуть-чуть не добавляется, и запах остаётся мягким, умиротворяющим. Волосы Кристофелины — светлые, ломкие, — торчат в разные стороны. Из них получаются две тощенькие косички. А Катерина Михайловна ровно подстригает густые, блестящие волосы по пояс. Такие бывают только у королев.
Высунуть язык, приложить линейку, прислушаться, не идёт ли Катерина Михайловна, быстро провести уверенную жирную линию, спрятать линейку, оглядеться, повторить.
— Кристи, ты чертишь корабль?
— Это чтобы он точно доплыл.
— А ты цветом создай такое настроение, чтобы даже сомнений не возникло, что доплывёт.
И Кристофелина создаёт. Разноцветные паруса, похожие на бабушкино лоскутное покрывало, только не сшитые из кусочков, а вытканные целиком. Не бывает? Ну и что? Звонок, работу на сушку. А на следующем занятии на обороте, в центре листа выводит: «Написала Кристофеллина Самохина, 9 лет. Ученица Катерины Михайловны».
Культурный обмен с заграницей, конкурс среди художественных школ. Решено отправлять триптих «Жаркие страны». Две картины: «Джунгли» и «Корабль» готовы, Кристофеллина принимается за третью — «Портрет ягуара».
Упрямая кошка не даётся. Катерина Михайловна шуршит работами в подсобке, ребята заходят по очереди и долго обсуждают, что отправить на конкурс. Ластик исправно ссыпается на колени, забирая неверные линии и микроскопические слои бумаги. Идёт третий лист борьбы с ягуаром. Ребро ладони испачкано в карандаше. Кристи не обращает внимания на тёмные полосы.
— Такую черноту акварелью не перекрыть.
Работы оформляются в паспарту. За границу едет диптих. Да так и не возвращается, говорят, его купили.
Ягуар презрительно вылизывается.
— Да ну его.
Цвета океанского заката послушно ложатся на ватман. Волны блестящим шёлком выходят из-под кисти. Небо и вылезшее за край листа солнце о чём-то молчат, зато бормочет океан. Разноцветное пятнышко паруса еле заметно в волнах, ползёт упрямо по диагонали.
В конце весны уезжает и Катерина Михайловна:
— Не думай о карандаше, работай цветом.
Но цвет-то Кристофелину и подводит, из имени исчезает вторая «эль», тянутся годы унылых драпировок, зелёных бутылок, гипсовых форм, размышлений о светотени и полутени, какой цвет положить, чтобы вышло похоже. Натюрморт с остовом зеркала и букетом сухих цветов.
— Кончай раскрашивать, Самохина. У нас другая постановка.
Крынка, за ней — тарелка, тёмно-синяя драпировка и жёлтое восковое яблоко. Мазок, ещё один. Потекло, ну и фиг. Цвет вроде тот. Да какая разница. Из каких цветов состоит крынка, если рядом с ней драпировка и яблоко? Наплевать. Уродство какое-то, и в носу щиплет.
— Ну, наконец-то! Научилась рисовать, Самохина. Слава богу, дошло!
За окном озорной март. Кому охота сидеть в духоте? Лист на сушку, краски в сумку, мольберт к стене. В класс Кристофелина возвращается один раз. Забрать работы.
Вот он, последний натюрморт на пожелтевшей бумаге: крынка, тарелка, яблоко, драпировка. Не дописан, потёки кое-где, кое-что надо поправить. Но в целом:
— Смогла бы поступить.
В дом влетел ураган, дверь вцепилась петлями в стену. Удержалась.
— Мама!
— Мама!
— Мама!
— Криста! Фу! Ты лазила на чердак?! А с виду воспитанный человек!
— Ну, ладно, — шепотом.
Сколько можно вычерчивать идеальные линии?
— Это что, обои?
— Мои детские рисунки. Мы едем на море!
— Когда?
— Сейчас.
— Криста! Школа! Воспитанные люди…
— Прогуляют школу и детский сад.
Шестирукий вихрь с визгом уронил Кристофеллину на пол.