Пете было семь, когда они переехали в Москву. Мать первым делом повела сына на Патриаршие, показать скульптуры по басням Крылова. Пока она сидела на скамейке с мечтательным видом, будто чего-то ждала, Петя послушно рассматривал зверей и тер их лапы и носы, которые полагается тереть на счастье.
— Это место наполнено мистикой, — говорила мама.
Петя же ничего мистического в бронзовых иллюстрациях не видел. Его больше интересовал пруд, а именно — лебеди. Поход по субботам на Патриаршие стал семейной традицией. Петя всегда брал с собой хлеб — кормить птиц, тем более все вокруг игнорировали предупреждающую табличку «Лебедей кормить запрещено».
Особенно Пете полюбился молодой лебедь. Он был какой-то сказочный, величавый, и подплывал близко. Наклонял голову набок и смотрел в воду, наблюдая, как хлебный мякиш, распухая, идет ко дну. Затем грациозно изгибал длинную белоснежную шею и опускал голову под цветущую зеленоватую воду, вылавливая красно-рыжим клювом еду.
Пете было двенадцать, когда он приучил лебедя есть с руки. Тот совсем перестал его бояться. Вперевалку выходил на берег, потом будто стеснялся своей косолапости и отплывал, как-то особенно изящно изогнув шею. Мол, смотри, какой я на самом деле красивый, вовсе и не косолапый.
Пете было шестнадцать, когда он прочитал Булгакова по школьной программе. Он как-то погрустнел, стал задумчив. Приходя на Патриаршие, садился на скамейку рядом с матерью и украдкой разглядывал смеющихся красивых девушек, проходящих мимо, фантазируя, какая из них могла бы быть той самой, с завитыми волосами, которая отправилась бы за ним в саму Преисподнюю. Успехом у девчонок он не пользовался. Они выбирали крутых парней, заурядный сын литераторши у них не котировался. Лебедь понимающе склонял голову и заглядывал в глаза. Петя гладил его грациозную шею, вздыхал и протягивал кусок неизменного белого хлеба.
Пете было двадцать, когда он, впервые изрядно напившись, высадился из такси на Патриарших. Домой решил не ехать, чтобы не расстраивать родителей-интеллигентов. В сумерках он подошел к пруду и позвал лебедя. Тот не приплыл.
«Ну вот, — подумал Петя. — Даже тебе я не нужен».
Он сел на ближайшую скамью и уставился на пыльные кроссовки. Прохладный вечерний ветерок неприятно щекотал ноздри запахом ила. Рядом кто-то присел. Петя повернул голову вправо. Девушка неопределенного возраста. Полная, с белыми округлыми плечами и пухлыми руками. И совершенно голая.
«Оп-па», — удивился Петя.
Девушка улыбнулась:
— Ты сегодня без хлеба?
— Что? — переспросил Петя. — Прошу прощения, я не расслышал.
Почему-то ему показалось, что в такой неудобной ситуации стоит быть вежливым. Все-таки дама без одежды, не хотелось бы смущать ее еще больше.
Незнакомка улыбнулась, показав глубокие ямочки на щеках, и кокетливо заправила за ухо прядь длинных, чуть вьющихся влажных волос, в которых запуталась ряска. Петя засуетился, мигом снял с себя рубашку и прикрыл ее обнаженные плечи.
— Благодарю, — незнакомка наклонила голову набок.
Что-то в ее взгляде было знакомое, притягательное, нежное и понимающее. Петя мелко заморгал и смущенно посмотрел на свои так некстати пыльные кроссовки. Спрятал ноги под лавку и, не удержавшись, перевел взгляд на босые девичьи ступни. О, они были темно-серыми, чуть светлее гравия на дорожке.
«Топиться, что ли, хотела?» — забеспокоился Петя. Одежды нет, ноги грязные, волосы мокрые… Что в таких случаях говорят потенциальным суицидникам?
— У вас все в порядке? Давайте я провожу вас домой? — предложил он.
Девушка чуть сильнее наклонила голову. Пете даже показалось, что шея у нее удивительно длинная. Права была мать, есть что-то в Патриарших мистическое, ну или пить надо меньше. Померещится же. Незнакомка хихикнула и поднялась со скамьи.
— Проводи, пожалуйста.
Чуть вразвалочку она направилась по дорожке к пруду.
«Блин, точно топиться решила, ненормальная!» — Петя пошел следом, произнося речь о том, что в жизни много прекрасного, что все преходяще и за черной полосой следует белая. Словом, пытался вразумить и предотвратить.
— Ты счастлив, Петя? — развернувшись спросила девушка и посмотрела на него в упор.
Петя замолчал, пытаясь вспомнить, знакомы ли они и как зовут девушку, а то неудобно: она его имя помнит, а он ее нет.
Девушка придвинулась ближе, ее губы кирпичного цвета вытянулись и прошептали:
— Ведь ты был счастлив только со мной, Петя.
Она раскинула руки в стороны, сбросив с плеч рубашку, в воздухе закружились белые перья. Длинная шея изогнулась перед глазами Пети, крылья тепло и сильно обняли его и в этих объятиях он упал в воду, оставив на поверхности расходящиеся круги.
«Перекормил», — подумал Петя, уходя ко дну и чувствуя, как начинает распухать, будто хлебный мякиш.
Пете было двадцать четыре, когда он обреченно подплыл к кудрявой девочке на берегу и взял из ее рук кусок булки с изюмом. Снова булка! А с каким удовольствием он съел бы рыбку или хотя бы вон те сочные одуванчики, что желтеют возле скамейки. Но девочку обижать не хотелось. Она приходила каждые выходные и всегда так радостно улыбалась, когда кормила его, смеялась своими темно-зелеными, немного с косинкой, глазами, так была счастлива, ждала его на берегу. Петя обернулся. Недалеко от него, уткнувшись клювом под крыло, дремал уже старый лебедь. «Ты счастлив, Петя?»
Парень в белой бейсболке, опустившись на корточки фотографировал их.
— Знаешь, — сказал он своей девушке, присевшей рядом, — лебеди выбирают себе пару на всю жизнь и верны партнеру даже после его смерти.
— Рита, не стой у воды, упадешь! — окликнули кудрявую девочку.
Внутри у Пети все вздрогнуло, он встрепенулся и захлопал крыльями вслед удаляющимся черным кроссовкам.