На самом деле Горины понятия не имели, сколько продуктов они украли за последние пять из двенадцати лет своего брака. Помнили только, что торта было четыре — по одному на каждый день рождения. Не могли они и объяснить себе, почему обоих вдруг потянуло хвастаться об этом друзьям, рассказывать наперебой и в деталях, что и откуда украли на этот раз, словно это было каким-то экзотическим хобби, вроде серфинга или выдувания стекла. После таких откровений часть друзей от Гориных, конечно, отвернулись. Другие неловко закрывали глаза, рассудив, что Горины могли бы совершить преступление и пострашнее, например, попросить взаймы.
Единственное, что оба знали точно, — это то, что десятого числа каждого месяца Горин пораньше выйдет с работы, приедет домой, примет горячий душ и наденет свежую рубашку. Горина уже будет ждать его, в предварительно отпаренном платье и в ярком, не идущем ее бескровному лицу, макияже. Они сядут в машину и в полной тишине, не обменявшись и взглядом, доедут до супермаркета. Там их пути разминутся. Горина будет гулять по рядам с деликатесами и десертами, пробежится пальцами по прилавку с сырами, ощупает гранаты, бананы и йогурты, пока ладонь вдруг не полыхнет, как ошпаренная, и выбранный продукт одним метким движением руки не отправится в тайное отделение сумочки. Горин же направится прямиком к холодильникам — у него и так уже все горит — за креветками, или тунцом, или мороженым на худой конец. У выхода они снова встретятся и, распаленные, разрумяненные, выйдут под ручку — прилично одетых влюбленных парочек никогда не проверяют.
Украденные продукты съедали неспеша, пытаясь растянуть удовольствие до следующего десятого. Само наличие наживы в холодильнике, казалось, придавало особый вкус и «порядочной», купленной за деньги, еде. Когда же все украденное заканчивалось, холодильник тут же казался пустым, даже если был забит до отказа. Горин подходил к нему по сто раз на день, открывал дверцу и с отвращением захлопывал ее. Или надкусывал по очереди то одно, то другое, но все что ни брал — и сладкое, и соленое, и хрустящее, и холодное — вязло во рту пресной, размокшей ватой. Горина же в такие периоды в холодильник старалась вообще не заглядывать и устраивала себе «разгрузочные дни», заглушая червя внутри бокалом вина.
Десятого июля они должны были снова ехать за тортом, как в первый раз, пять лет назад. Тогда Горина долго выбирала что-нибудь покрасивее, с кремом, но без жутких кислотных розочек. В итоге откопала торт-суфле, с прослойкой из малинового крема и взбитыми сливками и с присыпкой из шоколадной крошки. Уже на кассе обнаружилось, что Горин забыл дома кошелек. Возвращаться домой было поздно — прием в больнице заканчивался через два часа, ехать было на другой конец города по пробкам, и они боялись не успеть. Долго сидели на парковке супермаркета, коря себя за глупость и трусость, уговаривая, что охранник ничего не заметит, и что они обязательно вернутся и заплатят потом, но так и не смогли себя пересилить. Решили, что сегодня подарят подарок, а завтра обязательно купят торт и задуют свечи. И поехали в больницу без торта. А ночью их мальчика не стало.
Похоронили его по еврейским традициям, уже на следующий день. Средь бела дня холмик земли на его свежей могилке походил на норку кротика из старого чешского мультфильма, и Гориной все казалось, что сын сейчас высунет оттуда свой вздернутый носик и радостно замашет им ручкой. Как в мультике. А Горину почему-то мерещилась шоколадная крошка. По дороге с кладбища он вдруг взял и свернул направо, хотя навигатор показывал прямо, и как-то незаметно для себя они вновь оказались у супермаркета. Припарковали машину на том же месте, что и накануне, зашли в магазин и украли торт-суфле. С прослойкой из малинового крема и взбитыми сливками. И с присыпкой из шоколадной крошки. Вернулись в машину, поставили торт между собой, и долго сидели. Потом Горина молча открыла коробку, отломила рукой кусок торта и запихала себе в рот. Потом еще один. Горин повторил за ней. Съев весь торт, они поехали домой. Горина легла на кровать сына и слушала, как Горин блюет в туалете.
Целый год после этого они ничего не воровали, но внутри у каждого копился какой-то странный, неутолимый голод. Словно в желудке поселился ленточный червь. И когда вновь наступило десятое июля, они не сговариваясь — к тому времени они вообще мало разговаривали — отправились за тортом. Но в этот раз все было как-то по-другому. Они сидели в машине, ели торт и вдруг обнаружили, что обсуждают его вкус, и то, как смешно выглядел Горин, пряча коробку с тортом под пальто в такую жару, и как подозрительно смотрел на них толстый охранник. Горина смеялась и горела румянцем, и Горин не удержался и слизнул с ее губ крем. А потом они поехали домой и занялись любовью, впервые с тех пор, как заболел сын.
Вскоре червь снова дал о себе знать, и Горины решили, что будут подкармливать его раз в месяц чем-нибудь вкусненьким. Поначалу этого и правда было достаточно, и со временем Горину даже стало казаться, что однажды они слезут с гастрономической иглы. А Горина вдруг взяла и повысила градус. Они ужинали дома с друзьями, и Серегина жена спросила, где Горины раздобыли этот паштет из лосося. «Спиздили», — ответила Горина. Друзья рассмеялись, оценив ее шутку, а Горина принялась в подробностях описывать сцену преступления, продолжая невозмутимо размазывать паштет по кусочку багета. Как какой-то социопат-убийца. Наверное тогда Горин впервые понял, что червь поселившийся в Гориной не просто гасит свой голод, а есть у него какая-то цель, какая-то идея, самому Горину — бытовому клептоману — неизвестная и неподвластная.
Десятое июля в этом году выпадало на выходной. Горин проснулся еще до рассвета, принял душ и побрился. Незнакомый человек с вялой челюстью снова обещал ему из зеркала, что сегодня будет последний раз. Вернувшись в спальню, он обнаружил, что жены там нет. Горин нашел ее в кухне, склонившуюся в темноте над столом, словно стервятник. Он позвал ее, но червь ел торт и не услышал.