М

Мама и Морок

Время на прочтение: 25 мин.

Мама перестала плакать по ночам. Именно тогда Юлька впервые подумала, что маму подменили. Конечно, ей вовсе не нравилось, что с самого переезда мама все плачет и плачет, но эта ее новая веселость была какая-то неправильная. Вот мама поет, вмешивая мюсли в йогурт, закручивается на компьютерном кресле, звонко целует Юльку в переносицу — и все как-то мимо. Мамины пальцы, больно ткнувшиеся под лопатку, скользящая улыбка — не ей. Она не смотрит Юльке в глаза, вот в чем дело.

До переезда, летом, мама тоже и хватала, и чмокала, и крутилась на кресле — правда, на папином, свое у нее появилось только здесь, но главное — она была теплая. И обнимать ее было приятно, и заворачивать лицо в ее длинные черные волосы. Мама готовила смешных человечков из слоеного теста, которых Юлька перед тем, как ставить в духовку, поливала сиропом агавы. И дом из лего они строили вместе: мама говорила, что куда прищелкнуть, и двухэтажный дом с балконом вырос буквально за несколько дней. Папа сказал, что Юлька «прирожденный архитектор» и по случаю переезда купил ей новый набор лего — целый замок. Но здесь, в Люберцах, мама больше не сидела с Юлькой над конструктором, она сидела за компом и работала.

— Это нужно для ипотеки, — объяснила мама. — Мы продали нашу квартиру в Филях, взяли денег в банке и смогли купить дом. Но банку деньги надо возвращать, и для этого я должна работать. Такие дела, Юлик, ничего не поделаешь — всем нам придется поднапрячься, чтобы получился хороший дом.

Вот почему с самого лета, уже раз-два-три-четыре-пять месяцев мама напрягалась за компьютером, папа напрягался, отделывая дом в далеком и чужом Озерецком, а Юлька напрягалась на полу, возле маминого стола, в одиночку пытаясь собрать из скучных и одинаковых белых блоков замок для принцессы. Мама отстригла волосы, и от нее осталась будто четвертинка.

— Ксюх, ты похожа на мальчика, — сказал папа, когда приехал их проведать.

— А я думала, я похожа на сильную женщину, — ответила мама.

— Ты моя самая сильная.

— Знаю. Но мне бы не хотелось такой быть.

И папа уехал. Поначалу Юлька пыталась считать дни до его следующего приезда (мама сказала — тринадцать), но скоро сбилась, слишком выходило долго. Так что мама просто говорила: «Сегодня», и Юлька понимала — папа приедет, когда маленькая стрелка укажет на восемь. Мама к этому времени приготовит ужин с супом и салатом, и они втроем сядут за стол. Потом папа покажет маме на телефоне фотки из дома:

— Межкомнатные перегородки почти готовы, можно теплый пол прокладывать… Смотри, это будет кухня — просторная, правда? Это кабинет. Спальня, детская.

 Юлька заглянет через мамино плечо, но там все серое и непонятное, скучно. Тогда папа обыграет ее в шахматы, немного повозится с ней, пока мама убирает посуду, и Юльку уложат спать.

Когда папы нет, мама кладет ее с собой на диване, и Юлька, хоть и слышит, как мама плачет за ее спиной, но притворяется спящей. Раньше она тоже начинала плакать — так грустно было за маму, но потом привыкла. Плач затихает, и Юлька чувствует мамино дыхание на своем затылке.

Когда приезжает папа, ее отправляют спать в кресло, такое смешное кресло, из которого выдвигается кровать. Засыпая, она видит через открытую дверь светлый проем кухни, угол стола и стул, слышит родительские голоса, и ей совсем хорошо, почти так, как было в Филях. Потом мама с папой выключают свет и идут в ванную, «смывать две недели строительной пыли», а Юлька засыпает под смех и гул текущей воды.

Всю субботу папа проводит с ними, они ездят в бассейн или на батут и гуляют в старом парке, где она с визгом съезжает по горке-трубе. Вернувшись домой, они доедают вчерашний ужин. Наутро же дома будет только мама — папа уедет в Озерецкое с утра пораньше, чтобы успеть поработать в доме. Отсчет тринадцати дней начнется заново.

Постепенно папины возвращения проходили все менее радостно.

Мама говорила:

— Может, ты все-таки будешь ночевать здесь?

Папа устало вздыхал:

— Ксюх, мы уже сто раз обсуждали. Я успеваю в будни поработать полных четыре часа. И что мне сюда ехать — просто спать? Дорога лишних полтора часа съест — полтора часа моего сна.

— Тогда работай в Озерецком только на выходных. Или наоборот, только в будни, а выходные проводи здесь!

— Ну. И ремонт будет тянуться вдвое дольше. Думаешь, мне нравится, что ли? Там в помещении сейчас те же десять градусов, что на улице, между прочим. Сплю на бетонном полу возле котла, в спальнике, как бомж. Я делаю все, чтобы мы как можно скорее могли туда переехать.

— Может… Может, будешь приезжать каждую субботу? А на воскресенье уезжать.

— Ну хватит. Суббота — это как минимум десять-одиннадцать часов работы, считай, половина недели.

— Мне очень грустно тут одной… — говорила мама, утыкаясь макушкой ему в грудь.

— Мне тоже, Ксюх, мне тоже, — отвечал папа, и Юлька понимала — ничего не изменится.

Так что мама работала, Юлька шуршала страницами лего-инструкции и смотрела мультики на планшете. Человечков из теста мама больше не лепила — ели сосиски с макаронами или вообще бутерброды. Не читала книжку на ночь — говорила, устали глаза. Но все равно это была мама — с усталыми глазами, с остро торчащими иглами волос — мама. И если ее обнять, она была теплая.

По вечерам они ходили гулять — близко, на площадку, до парка-то их папа на машине возил. Здесь было всего ничего: песочница, горка для малышей и качели, но Юльке после целого дня взаперти было не скучно. Пока тепло, даже и весело — детей много, есть с кем поноситься в салки-заморозки. Потом начало холодать, и в темный слякотный двор выходило все меньше народу, пока Юлька с мамой не остались совсем одни. Они обе садились на качели и раскачивались, кто выше. Мама проигрывала и говорила:

— Ты спринтер, а я стайер. Спорим, в медленном темпе я прокачаюсь дольше.

И они качались долго, очень долго, пока Юльке не начинало казаться, что она сейчас уснет и свалится в собравшуюся под качелями лужу. Тогда они шли домой спать, и, лежа в кровати, Юлька чувствовала, что внутри у нее что-то продолжает качаться. А мама плакала.

Зарядил дождь, и по этому случаю они купили два дождевика. Не одноразовых полиэтиленовых, а твердых, из блестящей плотной ткани. Маме — ярко-красный, а Юльке — ярко-желтый. Когда Юлька его примерила, мама почему-то сказала: «Вылитый Джордж Денбро, только кораблика не хватает», а потом расстроилась, стала искать другой цвет, но глупый розовый Юлька брать отказалась наотрез, а зеленый не понравился им обеим. В результате мама дома достала красный лак для ногтей и целый вечер рисовала на желтом плаще вишенки.

— Все, теперь ты Юлька и точка, поняла? — сказала мама.

Юлька не возражала, вишенки были замечательные.

На следующий день они опробовали плащи на прогулке — оказались то что надо. Во-первых, они были легкие, не то что промокшие куртки, во-вторых, капли легко соскальзывали, оставляя блестящую поверхность почти сухой. А яркие цвета сияли в темном дворе, как новогодние лампочки.

Однажды с переулка завернул сосед. Он жил на той же лестничной клетке, что и Юлька с мамой, и всегда здоровался первый. Они пересекались почти каждый день — он приходил с работы ровно в то время, когда мама выключала компьютер и торопила Юльку на улицу, «успеть проветрить голову, до того как ты уснешь».

Ещё она говорила: «Это наше время, Юлик, твоё и моё. Я весь день редактирую тексты, когда ещё мне побыть с тобой?» Иногда мама рассказывала сказки или истории из Юлькиного детства, иногда пела, но чаще они просто бродили вдоль домов и наблюдали, как укорачиваются тени, когда они проходят под фонарем, а потом становятся все длиннее, пока не теряются в темноте окончательно. И снова. Или качались вместе, кто дольше. Сегодня они гуляли во дворе уже довольно долго, когда тень соседа пересекла песочницу:

— Дорогие леди, я наблюдаю за вами третий день и не могу не спросить — почему вы гуляете под дождем?.. — Он слегка поклонился, и его очки и круглый лоб сверкнули, отразив свет фонаря.

Юлька перестала раскачиваться, а мама, наоборот, увеличила скорость.

— Простите, это, наверное, прозвучало странно. Моя кухня, она на третьем этаже, ну, вы знаете. Я возвращаюсь с работы, ем и смотрю в окно. Двор у меня как на ладони. А вы всегда в это время гуляете, и я думаю — это хорошо, это правильно, но дождь же!..

— У нас дождевики, — сказала Юлька и остановилась, хлюпнув сапогом по луже. Мама продолжала качаться.

— Прекрасные дождевики! Яркие. Но все-таки — сырой воздух, как бы вам не простудиться. Может, можно пару вечеров в квартире посидеть?

— А что если от квартиры — тошнит? — пропела мама и вытянула ноги вперед, а спину назад, так что красный капюшон слетел с колючей черной головы.

Сосед смутился. Юльке стало его жалко. Какой-то он был нелепый, как те человечки из теста — длинный, большие мягкие руки. И нос тоже длинный, мама защипывала тесто пальцами и вытягивала такие.

— Как вас зовут? — спросил сосед. Мамины качели постепенно замедляли ход, она молчала, и Юля ответила за нее:

— Маму зовут Ксюха, а меня — Юлька.

— Ой, я так не умею: «Ксюха», у меня не получится.

Мама впервые взглянула на него. Хмуро, выставив колючую макушку.

— Можно я буду звать вас «Ксения»? Прекрасное греческое имя, переводится как «Гостья». Будете гостьей, Ксения?

Мама села на качелях. Она терла лоб и не отвечала, Юльке было неловко.

— А как переводится Юлька? — спросила она.

— О-о, отлично переводится! Юлия — это уже латынь, означает — «кучерявая». Ты кучерявая?

Юлька тоже скинула капюшон, и мягкий кудрявый пух начал обмякать под дождем.

— Вижу-вижу, прячься скорее! Дождь!

— Ну а вас как звать, заботливый сосед? — спросила мама сердитым голосом.

— Евгений, музейный работник! — отчитался сосед, выпрямившись солдатиком.

— Ну и отличненько, Евгений, музейный работник, — сказала мама. — Сейчас, пожалуй, мы и вправду достаточно погуляли. Пойдем домой. Спасибо за заботу, и все такое. Но на будущее рекомендую — не компостируйте мозг усталым матерям.

Мама сдернула Юльку за руку с качелей и поволокла к дому. Сосед догнал их и пристроился рядом.

— Да я вовсе не…

— Никаких. Советов. Матерям. Ясно?

— Ясно. Понял! Виноват, исправлюсь, лежачего не бьют.

Втиснулись в маленький лифт.

— Что, серьезно? Не хватило такта поехать на следующем? — огрызнулась мама.

— Ага, — ответил сосед. — Я ужасно бестактный. — Он внезапно подмигнул Юльке. — Но иначе я не имел бы шанса извиниться. А теперь могу: Ксения, простите. Это вообще не мое дело…

— Не ваше.

— Просто я… Просто…

Мама уже открывала дверь ключом.

— Ксения…

— Ну?

— Просто я не знал, что вас тошнит от квартиры, — наконец сказал он. Мама замерла у двери и обернулась. Она посмотрела спокойно, и ее лицо было зеленоватым от лестничной лампы. — Если тошнит, то, конечно, надо гулять! Чем больше, тем лучше. Может быть, вы даже маловато гуляете. Я тут подумал, наверное, меня тоже чуток подташнивает от моей квартиры. Наверное, потому я к вам и вышел. Завтра пойдем гулять вместе!

Мама хотела что-то сказать, но не успела, сосед Евгений, музейный работник, прыгнул в свою квартиру и закрыл дверь. Прозвучал щелчок замка а потом, кажется, зазвенела цепочка.

— Вот псих, — сказала мама. И улыбнулась.

В эту ночь мама не плакала и не дышала в Юлькины сырые от дождя кудри. Она сидела на кухне, уткнувшись в телефон, и Юльке пришлось звать ее целых три раза, пока она, наконец, легла. А на кровати мама откатилась к краю и лежала на спине, улыбаясь потолку.

На следующий день сосед действительно вышел на прогулку вместе с ними. Не сразу, но вышел. Он остановился на бордюре, разделяющем площадку и дорогу, будто не знал, можно ли его перешагнуть. Мама крикнула:

— А я вас погуглила, Евгений! Я теперь знаю, что вы — бла-го-род-ный.

— Ну… да. Во всяком случае, так считали мои родители. — Он решился и перешагнул бордюр. — Хотя я не знаю, интересовало ли их значение имени. Вполне возможно, они просто назвали меня в честь Евгения Петросяна.

Мама хрюкнула и натянула капюшон поглубже.

— Вы не против, если я с вами погуляю? Пусто в квартире, скучно.

— Да во дворе тоже скучно.

— Ну, может, вместе будет лучше.

Он облокотился на столб качелей рядом с мамой:

— Вы, наверное, думаете, что я странный?

— Есть немного, — хмыкнула мама.

— Я сам думаю, что я странный… Отвык от разговоров. На работе молчу, прихожу домой — молчу. Если бы не ел, рот бы уже сросся, наверное. А как начинаю говорить, то не могу остановиться. Вы меня останавливайте, если будет заносить, ладно?

— Да говорите уж. Я тоже отвыкла.

— Будем учиться, значит!.. Вы сказали, вас тошнит от квартиры, Ксения. А почему?

— Ох, даже не знаю, как вам ответить…

Сосед помолчал, потом сказал:

— Я у себя под кроватью нашел протухшую курицу. Ума не приложу, откуда она там взялась. Но здорово воняла! Выкинул, проветрил, и на сердце полегчало. Может, вам тоже надо что-нибудь выкинуть?

— Выкидывать я люблю, — сказала мама. — Только нечего уже: столько при переезде в мусорку отправила. Больше, чем нужно было.

— И вы жалеете об этом.

— Ну да… Вишневую настойку, например, вылила в раковину, перелить некуда было, не в графине же везти. А сейчас бы пригодилась. Ангела из янтаря, он у меня на кухне висел, покрылся толстым слоем жира. Мылом не отмылся, я его даже разбила от расстройства. А потом прочла, надо было в лимонной кислоте замочить. Волосы опять же. Думала, веселее будет, а вышло… наоборот. Жалею, что переехала, короче.

— Даже так.

— Ага.

— А здесь, значит, вам совсем-совсем не нравится. Все-таки ваш новый дом, вы можете сделать его каким угодно, нет?

— Неа. Это квартира свекрови.

— Так. Я, кажется, запутался. Вы переехали в квартиру матери вашего мужа без?.. В смысле, вдвоём? Только с дочкой?

— Ага.

— А где?.. Ну, в смысле…

— Муж?

— Э-э, да, муж. Или мужа вы тоже выкинули? Простите, занесло, я зря это сказал.

— Не, он сам. Да уж не смущайтесь. И можно на ты, коли у нас тут душевный стри… приватный танец. Муж — в селе Озерецком. Отделывает там дом. Раньше жили в Филях, квартира крошечная, но моя… Для троих — ну совсем никак, надо было что-то делать. Вот, купили. Денег впритык, поэтому строит сам. Как будет пригодно к жилью, так и переедем. Стану хозяйкой, блин, поместья. А пока — мать-одиночка. Нет ничего более постоянного, чем временные меры…

— А если эту квартиру продать и…

— Неа. Свекровь против, она ж её сдавать хочет. Разрешила жить бесплатно, пока строимся, и даже обещала после переезда делиться арендой нам на ипотеку — я уже по гроб обязана.

— Понимаю, да… Нелегко вам.

— Тебе. Да че-то как-то ваще.

— Сочувствую тебе.

— Ладно, закроем тему — не люблю быть нытиком.

— О, ты тут совсем ни при чем, это все я. У меня гормоны какие-то, или феромоны, уж не знаю. Стоит человеку со мной заговорить, сразу выдаёт все свои печали. Чистая химия!

— Вам в психологи надо.

— Тебе? Ой нет, я слишком восприимчивый, ко мне и простуда-то любая липнет, а уж чужие неврозы и подавно табуном набегут, где я их пасти буду?

— Чем же ты занимаешься, музейный работник? Сидишь на стульчике и сторожишь картины, чтоб бездуховные посетители искусство грязными руками не лапали?

— Я в Кузьминках, там картин негусто. Так, по мелочи всякое. Сейчас вот архивы разбираю, бытовая переписка по поводу приезда императрицы Марии Федоровны. Восстанавливаю, видишь ли, дворянский усадебный быт.

— Ну точно — Ев-ге-ний.

— Смейся-смейся. Я хоть и назван в честь комика, но работу свою люблю трепетно и нежно, могу и пасть порвать.

— Серьезно? И что, есть за что любить?

— А то! Знаешь, например, что Мария Федоровна увлекалась токарным делом?  Натурально на токарном станке вытачивала.

— Что, железяки всякие?

— Зачем так грубо? Янтарь, слоновая кость. И вот ее управляющий списывается с Кузьминским мажордомом — как лучше: привезти с собой свой или на месте подготовить такой же. Вдруг ей захочется поточить на досуге?

Мама засмеялась, и сосед заговорил увлеченно, а Юльке сразу стало скучно. Когда мама рассказывала про них самих, было интересно и почти понятно, но замысловатая речь соседа вгоняла в сон. Юлька пошла на горку проверить, можно ли съезжать по ней в дождевике. Раньше мама запрещала — джинсы промокали моментально, но теперь у нее был длинный плащик, ниже попы. Съехала — скользил отлично! Как на ледянке со снежной горки! Видимо, скользкость ткани прибавлялась к скользкости горки и получалась двойная скользкость. Юлька обернулась крикнуть об этом маме, но та слушала соседа, а может быть, просто засмотрелась, как он плавно и широко двигает руками. 

Она съехала шестнадцать раз, прежде чем снова глянуть на маму и соседа. Качели стояли под фонарем, а горка в тени, и отсюда были четко видны их силуэты. Сосед сел на освобожденное Юлькой сиденье, повернувшись полубоком к маме. Мама сидела так же, только лицом к нему, как если нарисовать кляксу на листке, а потом сложить вдвое, открываешь, а их уже две, одинаковые, но повернутые друг к другу. Мамина правая рука висела на цепи качелей, и мама оперлась о нее лбом. Сосед точно так же оперся лбом о свою левую руку. Юлька отвернулась. Она решила спрятаться от дождя. Честно говоря, ей уже надоела эта мокротища, а под горкой было сухо. Между столбами обнаружилась маленькая скамейка, и Юлька устроилась на ней с ногами. Стало уютно, она закрыла глаза и собралась помечтать о Филях. Юлька часто вспоминала старую квартиру, когда ей было грустно или нечем заняться. Где что лежало в комнате, что видишь, когда выходишь из подъезда, где булочная, где поликлиника… Сырой воздух пах песком и мокрой древесиной, и Юлька не заметила, как уснула.

Она слегка проснулась, когда мама взяла ее на руки и понесла в дом. Мир покачивался, сосед суетился вокруг, мамин голос звучал спокойно и мягко. Потом запах чистого белья, мама дергает за штанины, чтобы стянуть с неё джинсы. Тепло, тепло, тепло.

С тех пор сосед Евгений гулял с ними каждый вечер. Юлька больше не качалась — ее сиденье занимал он. И Юлькино с мамой общее время, и Юльке принадлежащее мамино внимание — все занял он. Ей разонравились прогулки. Она закидывала на себя мамину руку иа бормотала в холодное ухо, что замерзла и хочет домой, но мама руку убирала и отмахивалась:

— Брось, с чего это вдруг домой? Мы всегда гуляем в это время.

И продолжала болтать с соседом. Тогда Юлька и подумала впервые, что маму подменили. Нет, она, конечно, была уже достаточно большая, чтобы не верить в такие вещи, но мамина чужеродная легкость, этот холодок, смотрящие мимо глаза заставляли Юльку ёжиться и прекращать попытки. Долгий скучный день сменялся долгим скучным вечером, даже вспоминать Фили ей надоело. Иногда она подходила поближе и слушала. Мама говорила:

— Он так увлечен… «Спальня, кабинет» — для него это все живое, ему дает силы картинка будущего. А для меня это абстракция. Я тут тоскую ради ничего.

— Ну да, он в процессе, он видит прогресс, а для тебя это пауза…

— И конца-краю ей не видно.

— А ты говорила ему о своих чувствах?

— А смысл? Раз сказала, два сказала, ничего же не поменяется. Во всяком случае пока.

— Ну он должен идти навстречу. Твоя жизнь должна быть для него не менее важной, чем дом.

— Понимаешь, он как бы верит и не верит. Жалеет меня, старается порадовать, когда приезжает, но в целом он считает, что я развожу сопли на пустом месте. Думаю, он не может отделаться от мысли, что я тут целыми днями бездельничаю, в отличие от него.

— Ты же работаешь!

— Меньше, чем он.

— На тебе Юлька!

— Она большая. Думаю, он считает, что проводить время с Юлькой — это отдых. Для него это так и есть… А я утром просыпаться не хочу.

— Скажи ему. Он должен знать!

— А что это изменит?

— Как минимум сочувствие… Как минимум поддержка. Если бы он просто каждый день с тобой разговаривал, тебе уже было бы легче.

Мама посмотрела в грустное лицо соседа Евгения. А потом сказала, и голос её звучал ниже, чем обычно:

— Ты со мной каждый день разговариваешь. И мне уже легче.

Он ничего не ответил.

— Как вышло, что ты один? Такой понимающий и заботливый.

Сосед пожал плечами:

— Вот уж не знаю. Как-то так всегда выходило… Что ничего не выходило.

— Расскажи!

— Да ну, скучно это, если честно.

— Ну хоть вкратце. Я хочу понять.

— Только если вкратце! Была девочка в институте. Я c ней домашки делал, конспекты давал списывать, шпоры писал. Был бы портфель, портфель бы за ней до дома носил. Все пять лет!

— А она что?

— Ну, у нее была сумка через плечо, она ее сама носила. С другими парнями встречалась. То совета попросит, то рассказывает, как счастлива, то рыдает, что расстались. Я думал: «Вот сейчас, сейчас!» Говорил: «Люблю тебя», а она: «Я тоже тебя люблю, ты такой хороший!» и через неделю с новым встречается.

— Вот коза!

— Да не знаю, может, это со мной что-то не так…

— Ну а потом? Или ты все эти годы хранишь память о студентке с сумкой?

— Да нет, были еще. Одна на стажировку приехала из Гейдельберга. Ей очень неуютно здесь было одной, я ей помогал со всякими бытовыми вопросами. Мы начали встречаться, прожили вместе год, а потом стажировка кончилась, и она уехала. Пытались, конечно, по переписке, но как-то раз она вышла замуж, и переписка закончилась. Вот и все.

— Печальная история. Неужели все?

— А разве мало? По правде была еще одна, коллега по работе. Мы просто дружили, а потом у нее разладились отношения с мужем, она это тяжело переживала. Оставалась на работе по вечерам, сидела одна. Ну, я стал с ней оставаться. Разговаривали, потом все кафешки в округе изучили, потом пошли на танцы вместе. Ну, чтобы она почувствовала себя внутренне лучше. Мы стали очень близки. Даже ночевать у меня время от времени оставалась, когда было совсем плохо.

— А потом?

— А потом у нее с мужем все наладилось.

— Мда… «Хороший левак укрепляет брак» — так, что ли?

— В смысле? Ничего же не было.

— Да ладно? Ночевали вместе и не было?

— Ну да. Вернее, почти… Понимаешь, танцы. Там дистанцию не так воспринимаешь, как в жизни. И все эти слезы в обнимку, ночные задушевные разговоры — наверное, какие-то границы мы все же перешли. Во всяком случае, муж ее теперь не одобряет, если мы с ней оказываемся рядом. Ну и она старается его не раздражать, чтобы сохранить отношения.

— Но… но как тебе удалось с ней не переспать?

— Ну как же — я не мог. Наверное, все к тому шло, она совсем потеряла голову. Но я знал, что она потом сама себя сожрет и меня возненавидит. А мне дорого её самоуважение…

— Охохо, Евгений, тебе нимб голову не жмет?

— Ха-ха, — грустно ответил сосед.

— Я серьезно, ты удивительный.

— Да брось. Я себя чувствую лопух лопухом.

— Не говори так. — Мама протянула к нему руку. — Пожалуйста.

Сосед взял мамину руку двумя своими.

— Ты замерзла.

Юлька робко спросила:

— Может, домой? Я тоже замерзла. И спать хочу…

И оба, будто проснувшись, спрыгнули с качелей и поспешили к подъезду, говоря одновременно:

— Да, домой!

— Пора спать, конечно!

— Поздно уже!

— Загулялись сегодня!

На лестничной клетке замерли, мама морщилась, медлила.

— Ну, до завтра? — спросил сосед, открывая свою дверь.

— Постой… Юлик, иди в дом, разувайся. — Мама прикрыла дверь, но Юлька не стала разуваться, села на пол и прислушалась.

— Не знаю, что я хотела тебе сказать.

— Скажи: «До завтра».

— Ладно… Ладно, до завтра.

И мама зашла в квартиру. Когда Юлька легла, ей несколько раз пришлось звать маму, пока та наконец, не отозвалась с кухни:

— Спи, Юлик, я позже приду. 

Назавтра сосед не пришел. Они погуляли совсем недолго, и мама решила его проведать. Евгений открыл дверь не сразу, и по его виду было ясно — заболел. На шее шарф, длинный нос покраснел и распух, глаза сонные.

— Ай-ай-ай, это кто ж это у нас под дождем гулял?.. — с упреком сказала мама, и сосед повесил голову.

— Виноват!.. Влекло меня и манило, никак не мог удержаться.

— Безобразие, — припечатала мама. — Ну, топайте в кровать, господин больной. «Постельный лежим», как говорит Маша.

— Э-э, Юля?

— Маша из «Маши и Медведя», — пояснила Юлька. — Когда Дед Мороз заболел, она ему сказала: «Постельный лежим», а сама пошла подарки раздавать вместо него.

— Какая прекрасная история… Только как бы теперь тебе не заразиться!

— Ничего, — крикнула мама, отправляясь на кухню. — Мы закаленные. Ты вон боялся, что мы от дождя простынем, а мы как гуси.

— Какие гуси?.. — спросил сосед, обессиленно вытягиваясь на кровати.

— С которых вода! — крикнула мама.

Он закрыл глаза, Юлька огляделась. Квартира была такая же по планировке, как и их, только не пустая, а заваленная книгами и стопками бумаг, и очень пыльная.

— Чай с лимоном! — объявила мама, входя с чашкой в руке. — Не знала, какой ты любишь, сделала, как себе.

— Прекрасный, — ответил сосед, делая глоток. — Как и следовало ожидать. А теперь вам все-таки лучше домой. Дождь ладно, но дышать с такой заразой, как я, одним воздухом — это не шутки.

Но они не ушли, пока мама не померила ему температуру, не вымыла посуду, не подмела пол и не проветрила комнату.

— Ты нужен мне здоровым, — сказала она. — Поэтому в моих интересах, чтобы ты лечился в правильных условиях.

— Ты тоже, — сказал он, протягивая к ней руку.

— Что я тоже?

— Нужна мне, — ответил он.

Мама нахмурилась и сказала Юльке:

— Ладно, Юлик, лучше нам пойти домой. Не хватало ещё, чтоб ты свалилась с соплями.

Было ещё не очень поздно, и дома мама включила Юльке мультики на своем компьютере. Днём мама на нем работала, и Юлька смотрела на планшете, а это было не так здорово, как на широком мамином экране. Мама крутанула кресло, чтобы поднять повыше, и Юлька с удовольствием откинулась на пружинящую спинку. А когда они выключили свет, то ощущение стало, будто она в кинотеатре.

Мама пошуршала коробочками из аптечки и ушла. Следующие несколько дней по вечерам у Юльки был кинотеатр вместо гулянья. Она не возражала — прогулки все равно давно были не в радость. К концу мультфильма мама обычно была уже дома. Веселая и чужая, она раскладывала диван, и Юлька засыпала, так и не решив, нравится ей новая мама или нет.

Один раз мама не успела вернуться к концу мультика, и Юлька тихо пошла в квартиру соседа. Обе двери были открыты. Юлька заглянула.

Они сидели на кухне.

— Так странно, что ты сидишь здесь.

— Мне самой странно. Может быть, это не я?

Юлька мысленно ахнула: «Значит, мама тоже это чувствует!»

— Как будто гудит все внутри… Или, может, этого не происходит вообще? В книжках в такие моменты герои себя щипают.

— Мне себя жалко, можно я тебя ущипну? — Сосед протянул руку, а Юлька пискнула:

— Мама!

Они оба дернулись и уставились на неё.

— Реальность вторглась в нашу идиллию. Здравствуй, реальность!

— Привет, — хмуро ответила Юлька. — Джинн кончился.

— Джин? Ты даёшь ребёнку джин, чтобы сбежать к бедному больному?

— Джинн — в смысле Алладин, — устало сказала мама. — Пошли домой. А ты уже не болен, между прочим.

Со следующего дня прогулки возобновились. Юлька сопротивлялась, не хотела отказываться от домашнего кинотеатра, но мама сказала: «Хватит сидеть дома, и так уже головы скоро опухнут». К тому же как-то резко повалил снег, и двор стал чистым и сказочным. Мама достала с антресолей зимние куртки. Только вышли, а сосед был тут как тут:

— Тебе бы поберечься после болезни, — сказала мама.

— Ничего, я надел три свитера, — ответил он. И больше они к этой теме не возвращались.

Через несколько дней приехал папа. Мама увидела из окна подъезжающую машину и пошла встречать к двери. Открыла до того, как он вставил ключ, взяла за отвороты пальто и втянула через порог.

— Ух, какая встреча!.. — удивился папа.

— Это ещё что! — Мама осторожно сняла с него пальто за рукава, а потом резко отшвырнула на пол, так что пальто проскользило по коридору, и потянула папу в ванную. 

— Пойдём. Пришло время смыть двухнедельную строительную пыль.

— Сейчас? Дай хоть ботинки сниму. А Юлька?

— А у Юльки будет домашний кинотеатр. Снимай свои ботинки, я пока включу. Не возражаешь, Юлик?

И мама включила «Холодное сердце». Когда она наклонилась, Юлька увидела, какими чёрными стали у неё глаза. Зрачки расширились, и от карей радужки осталась едва заметная тонкая полоска. Юльке было не по себе, она смотрела, как мама выходит из комнаты, как ждёт папу в дверях ванной, закусив нижнюю губу, а удивленный папа спешит к ней. Ванная закрылась, послышался щелчок замка и звук льющейся воды. Но из колонок заиграла песня ледорубов, и Юлька переключилась на мультфильм. В какой-то момент Юльке послышался звон из ванной, потом оказалось, это разбился стакан с зубными щетками, стоявший на стиральной машине.

На следующий день утром папа предложил Юльке взяться за замок, который она совсем забросила. С папой дело пошло на лад, и они выстроили целый этаж. Мама была задумчивой и тихой, вся в себе. Сказала, что устала, хочет побыть одна. Папа удивился, но поехал в бассейн вдвоём с Юлькой. Они много смеялись и плескались, а потом папа отобрал у неё нарукавники и учил плавать. Юлька пугалась, хохотала и без толку молотила руками по воде, но под конец научилась задерживать дыхание и проплывать пару метров под водой с зажмуренными глазами. Папа пообещал в следующий раз купить ей очки для подводного плавания. 

Юльке хотелось поделиться с папой своими мыслями про чужую маму, но она не знала, какими говорить словами, чтобы он понял. Она рассказала про Морока из «Сказочного патруля».

— Понимаешь, это такой злодей, он может принимать любой облик. И поначалу его все принимают за хорошего, пока он не сделает что-то плохое.

— Наверное, это страшный герой?

— Да… И мне кажется… — Дальше Юлька очень смутилась и сказала совсем тихо: — Маму-заменил-Морок.

— Чего-чего Морок?

Юлька бухтела под нос, но папа все же расслышал.

— Мама Морок?.. Ну ты скажешь!

— Она стала другая, — буркнула Юлька.

— Ох, Юлька… Нет, думаю, это не Морок. Просто маме… трудно. И она справляется как может. Иногда человеку, чтобы с чем-то справится, нужно стать немного не таким, как раньше.

— А тебе трудно?

— Конечно. Только по-другому. Я устаю физически — руки болят, ноги, спина. Но когда я ложусь спать, я сразу засыпаю, у меня нет сил думать. А мама устает от своих мыслей.

— Это все из-за соседа.

— Какого соседа?

— Да, гуляет с нами каждый день теперь. Маме с ним интересно, а мне скучно.

Папа выслушал Юлькин рассказ про музейного работника Евгения, сжал зубы и кулаки. Юлька подумала, не заменил ли и его Морок.

— Па-а-ап?..

Папа вздохнул и сказал:

— Поехали-ка домой.

Когда они вернулись, мама встретила их целой стопкой блинчиков.

— Отдохнула? — спросил папа.

— Да как сказать?.. Очень странно было. Непонятно, что делать, когда ничего не нужно делать. Вот, не удержалась, за готовку взялась. Но все равно приятно.

— Юлька мне выдала твой секрет.

— Да? — Мама быстро глянула на дочку и встала, чтобы заварить чайник.

— Что с вами теперь гуляет длинноносый сосед в очках, похожий на человечка из теста.

— Да? — повторила мама. — А, ну да, гуляет один. Он учёный, искусствовед. Интересные вещи рассказывает.

— Интересные, значит?

— Очень! — жестко сказала мама.

— До того интересные, что надо каждый день их обсуждать?

Мама поставила перед папой чашку и сказала:

— Ну тебя-то рядом со мной каждый день нет.

Папа посмотрел в окно.

— Я скучаю по тебе, — сказала мама. — Ищу способы хоть как-то отвлечься. Мне плохо. Кроме того, мы только болтаем, не надо меня за это расстреливать.

В этот раз папа принимал ванну один, мама гремела чашками на кухне.

Наутро Юлька проснулась от сердитых голосов.

— Если ты не можешь приезжать чаще, давай мы с Юлькой переедем туда!

— Ксюх, ну что ты несёшь, там жить невозможно!

— Ну ты же живешь как-то? Ты говорил, тёплый пол уже есть, значит, там нормальная температура?

— Я там не живу, я только работаю и сплю. Тепло, но там же вообще ничего! Электричества нет, кухни нет, все каменное. Ткнуться некуда! Что вы там делать будете днём, когда я на работе?

— Возьмем с собой лего, будем строить замок.

— Ага, супер. А есть что будете? Я обедаю на работе, а вечером ем доширак. У вас там со скуки крыша поедет.

— У меня и здесь крыша едет, не вижу разницы!

— Исключено, Ксюх, это нереально.

— Тогда сними нам там квартиру! Там же есть многоквартирные дома? Наверное, не очень дорого.

— Если бы у нас были на это деньги, я бы нанял бригаду делать ремонт, а сам мог бы жить здесь.

— Если мы переедем в съемную, то эту твоя мама сможет сдавать, будет отдавать нам аренду, и эти деньги пойдут на оплату съемной в Озерецком.

Папа тяжело опустил голову на руки.

— Я подумаю, ладно? Это очень непростая схема.

— Подумай, прошу тебя. Я могу повесить объяву на «Циане» про сдачу этой квартиры.

— Нет-нет, без мамы этого делать нельзя — ей же иметь дело с жильцами. Я ей позвоню. А сначала узнаю про съемные квартиры в Озерецком, идет?

— Как долго…

— Все будет хорошо, не вешай нос.

Папа поцеловал маму, взъерошил ей волосы, потом подкинул Юльку к потолку, прижал к себе напоследок и уехал. Пошел отсчет следующих тринадцати дней. После этого прежняя мама на какое-то время вернулась: все воскресенье валялась с Юлькой на диване, читала ей Винни Пуха, и Юлька думать забыла про Морока. Гулять они не ходили: немного строили замок, иногда делали кинотеатр, пару раз звонили папе по громкой связи. В один из таких звонков мама спросила, нашёл ли папа квартиру в Озерецком.

— Нет пока. Совсем новое все. Большая часть квартир пустые стоят, тоже без отделки. А кто ремонт уже сделал, сами живут.

— А маме звонил, спрашивал, согласна ли она?

— Неа… Какой смысл ее беспокоить, если переезжать пока некуда?

— А такой, чтобы быть готовыми сорваться, когда ты найдешь подходящий вариант. А то как начнем маму уламывать, как начнем жильцов искать, чтоб некурящие, без детей да без собак, да славяне с высшим образованием и айкью не ниже ста двадцати, так квартиру из-под носа и уведут!

— Ксюх, не начинай. Я ж говорю — непростая схема… Поищу варианты в деревне поблизости — может, какая-нибудь бабуля комнату в доме сдаёт.

— Ужас какой!

— Можно оставить как есть, Ксюх. Я движусь в хорошем темпе. Еще полгода потерпеть — и уже в свой дом въедем!

— Полгода!.. Тогда согласна и на комнату у бабули. Ну ладно. Скажи, ты приедешь на Новый год?

— Ммм… Первое у нас понедельник? Давай приеду двадцать девятого вечером после работы. Субботу проведу с вами, как обычно, а тридцать первого двину в Озерецкое. 

— Серьезно? Ну хоть праздник с нами побудь!

— Никогда не любил Новый год. Брось, Ксюх, выходные — значит, смогу больше поработать.

— А как же Юлька? Подарки под ёлкой, бой курантов и все такое?

— Ну, притворимся, что праздник — с пятницы на субботу.

— Нетушки! Либо останься на два дня (я уж молчу про четыре!), либо вообще праздника не будет. Даже с ужином заморачиваться не стану!

— Почему ты не идешь на компромиссы?

— Это ты не идешь на компромиссы! Ты всегда все устраиваешь так, как хочется тебе. Почему мы не купили двушку на окраине, в которую смогли бы сразу переехать? Дом — это твоя идея! Носишься с ним, возишься и счастлив! Тебе просто удобно, когда семья обременяет тебя не чаще, чем раз в две недели!

— Ты несправедлива! Мы вместе решили, что собственный загородный дом — это здорово! И для Юльки, и для нас. И я тут не развлекаюсь! Именно потому так ценю каждый выходной, в который можно что-то сделать — я вижу, как дом становится домом.

— Ну а я не вижу. Я вижу только, как семья перестает быть семьей.

— Не говори так…

— Как хочу, так и говорю. Ладно, пока. Увидимся в пятницу.

Мама выключила телефон.

— Папа, наверное, расстроился… — сказала Юлька.

— Я тоже расстроилась, — сердито ответила мама. — Пошли на улицу!

Она кинула Юльке теплый свитер с высоким горлом, и через пять минут они вышли во двор. Снег казался оранжевым в свете фонарей, а в тени, за пределами площадки — голубым. Было очень тихо. Юльке было тепло, она двигалась медленно, будто закутана в одеяло. Не успела она подумать о том, выйдет ли на улицу сосед, как он уже махал им рукой.

— У тебя есть жилетка? — спросила мама, не здороваясь. — Я буду в неё плакаться.

— Плачься на здоровье, дорогая, — ответил он. — Жилетки нет, но мы притворимся, что она есть.

— Проверь горку, Юлик, — сказала мама. И по её улыбке Юлька поняла, что чужая мама снова здесь.

Папа приехал, как и обещал, в пятницу. Привез пиццу, попросил Юльку показать кино про Сказочный патруль. На мамином экране и в темноте они смотрелись ещё волшебнее, чем на планшете. На следующий день они вдвоем съездили за елкой. Их осталось совсем мало, выбрали лысую, неказистую, но когда установили ее дома, оказалось, что от неё идёт чудный запах. Днем вешали игрушки и лампочки, а вечером папа отвез их в парк — там играла музыка, вдоль всех дорожек висели гирлянды, а некоторые деревья были обмотаны лампочками, так что казалось, это у дерева светящиеся ветки и листья.

— Ну что, праздник удался? — спросил папа, купив всем по хот-догу.

— Да! — крикнула Юлька.

Мама пожала плечами. Потом улыбнулась:

— Ладно, я ценю, что ты стараешься для нас.

— Постарайся для нас тоже, я тебя прошу. Ты же мой товарищ. Мой лучший боец. Моя самая сильная… — Папа притянул маму к себе и обхватил полами пальто. — Ну что, мир?

— Мир, — глухо отозвалась мама из своего укрытия.

Утром папа уехал. День был белый-белый, и лампочки на елке поблекли. Мама с Юлькой сходили в магазин и взялись за готовку — сделали пирог с яблоками, запекли целую курицу в духовке, нарезали салатов. Вечером заскучали: есть почему-то не хотелось, и странно было, что они приготовили такое угощение только для самих себя. Убрали все по контейнерам. Юлька предложила маме почитать или пособирать замок, но мама отказалась:

— Неподходящие это занятия для тридцать первого декабря.

— А какие — подходящие?

Не успела мама ответить, как в дверь позвонили. Это был сосед Евгений с большим пакетом в руке.

— С наступающим! Представьте, мне не с кем отпраздновать! — сказал он и протянул маме пакет. Она будто и не удивилась.

Сказала:

— Проходи, будь как дома, — и понесла пакет на кухню.

Юлька топталась в прихожей. Ей казалось неловким бросить его в прихожей одного и бежать смотреть, что в пакете. Наконец, они все оказались на кухне. Сосед принёс двухлитровую бутылку кока-колы и еще одну — стеклянную, зеленую, с золотой фольгой. И шоколадные конфеты. И две лохматые шапки с заячьими ушами торчком — одну взрослую, другую детскую.

— А это что? — спросила мама про целую стопку разрисованных звёздами коробок и палочек.

— Фейерверки, хлопушки, бенгальские огни. Поедим и пойдём на улицу. У вас найдется что-нибудь на прокорм голодному страннику? 

Юлька с мамой бросились доставать контейнеры из холодильника. Аппетит сразу проснулся. Сосед разлил по чашкам кока-колу, Юлька сделала большой глоток, и у неё зашипело в носу.

— А шампанское? — спросила мама.

— Потом. Под бой курантов!

После ужина Юлька помчалась надевать сапоги и куртку и нетерпеливо поджидала, пока они соберутся. Мама натянула на нее заячью шапку — великовата, но мягкая!

— Мам, ты тогда тоже!

Когда чёрные волосы спрятались под белый мех, мама стала милой, как Снегурочка.

— Спасибо, — сказала она и повернулась к соседу. — Хороший подарок. А у нас для тебя ничего нет…

— Ну и ладно, — пожал плечами сосед и спел голосом Волка из «Ну, погоди»: — Лучший мой подарочек — это ты!

А дальше был настоящий праздник. Сосед запускал фейерверки один за другим, они грохотали и взрывались разноцветными огнями. Когда фейерверки кончились, в ход пошли хлопушки, а потом сосед раздал им бенгальские огни, и они сидели рядом на лавочке и смотрели на тонкие ломаные искры.

— Как красиво, — сказала мама. — Я чувствую себя счастливой.

— Это правильное чувство, — отозвался сосед.

— Еще я чувствую себя очень-очень слабой. И мне это нравится.

Юлька устала держать тонкий прутик, тем более, он становился все горячее, и пошла воткнуть его в сугроб. На снегу заплясали огоньки, и она повернулась показать его маме. Она видела их со спины. Мама прижалась левым заячьим ухом к плечу соседа. А сосед гладил рукой правое заячье ухо. Юлька не стала звать маму. Она боялась, что опять увидит чёрные, почти без радужки, глаза.

Когда бенгальские огни прогорели, они пошли в дом. Мама уложила Юльку на диван. Гирлянда на елке сияла тёплыми разноцветными точками, и было очень уютно. Но ей не спалось, и она прислушивалась к тому, что происходит на кухне. Сначала раздался хлопок — это сосед вскрыл и разлил по чашкам ту зеленую бутылку с фольгой. Потом, видимо, мама включила планшет: бубнил какой-то голос, а они хихикали. Потом раздался мелодичный звон.

— О, куранты! — сказал сосед. — Загадывай желание!

Звон кончился, и он спросил:

— Успела?

— Ага! — Юлька услышала по маминому голосу, что она улыбается. — Ещё как!

— А что ты загадала?

— Вот уж не скажу, а то не сбудется. — Она помолчала. — А ты?

— Я тоже тогда не скажу. Только… Разве это не очевидно?

Они замолчали надолго, и Юлька уснула.

Следующий день был сонный, мутный. Проснулись они поздно, позавтракали пирогом и холодной курицей. Юлька вместо чая пила кока-колу, хотя она уже не так шипела в носу.

— Пошли, что ли, погуляем?

Они вышли в заячьих шапках. На снегу повсюду были черные подпалины от фейерверков и валялись разноцветные блестяшки от хлопушек. Ощущения чистоты и сказочности, которое давал снег вечером, в дневном свете уже не было.

Они немного побродили, но мама оглядывалась на дом и не хотела уходить с площадки. Как и ожидала Юлька, скоро появился сосед.

— С Новым годом! — крикнул он издалека.

Мама поспешила к нему навстречу.

— С наступившим! Я жду тебя, чтобы сказать спасибо — вчера было чудесно.

— Сказочно… — отозвался он грустно.

— Отлично, волшебно, нереально!..

— Вот именно — нереально.

— Ты о чем?

— Ну, ты же понимаешь — дело в границах.

— А-а, ты опять об этом…

— Нельзя их нарушать. А как понять, где они? Зыбки ведь, как дворянский усадебный быт.

— И что? Ты вовсю погружен в дворянский быт. Почему бы не заниматься тем, что нравится? Если это никому не вредит.

— А не вредит ли? Дворян нет, и никогда не будет, мечтать о них совершенно безопасно. Как ни старайся, не совершишь ничего непоправимого. А мы с тобой — увы.

— Я вчера… — медленно заговорила мама, рассматривая что-то под ногами. — Была очень близка к чему-то непоправимому.

— Аналогично, шеф! — ответил сосед. — Так что… Я пойду и почитаю про визит в Кузьминки Марии Фёдоровны с царевичем Сашей. Ведь говорят, как встретишь Новый год, так и проведёшь. А я планирую весь год дышать архивной пылью и мечтать о несбывшемся.

— Может, хоть обнимемся на прощанье? — тихо сказала мама.

Он раскинул руки, длинные мягкие руки, и обхватил ее так, что она почти исчезла.

— Не горюй, ежонок, все будет хорошо. — Он закрыл глаза и спрятал лицо на маминой макушке между заячьих ушей.

Мама стучала ногой и что-то шептала ему в грудь, Юлька не могла расслышать.

— Ну все, все. Это нужно закончить. — Сосед отодвинул от себя маму, сжал вытянутыми руками ее плечи, будто устанавливая покрепче, чтобы не упала. — Пока, Ксения, дорогая гостья, рад был познакомиться.

— Куда!.. — выдохнула мама, но он, не оглянувшись, только помахал шапкой.

И мама вернулась. Побежала к Юльке, схватила в охапку, уткнулась лицом в кудри, в заячий мех.

— Юлик, ты мерзнешь?

— Нет, мне уже тепло, — сказала Юлька.

— Все равно. Ну-ка, бегом до остановки! Поедем в путешествие.

И они побежали, сели в первый же подошедший автобус, ехали, бегая от одного окна к другому, а когда Юлька закричала: «Парк!», выскочили. Это был другой парк, не тот, в который возил их папа. Совсем маленький и без гирлянд, но там тоже играла музыка, хоть, кроме них, не было ни души. Зато были извилистые узкие дорожки, скамейки с навесами, замёрзший пруд и тарзанка над ним. Они обошли парк целиком и одобрили, договорившись, что будут ездить сюда в выходные. Дома они доели салаты и вместе посмотрели «Полярный экспресс».

Праздники кончились, Юлька с мамой почти забросили прогулки. Иногда они оставались дома и делали кинотеатр, иногда читали, а еще были близки к тому, чтобы достроить замок принцессы. В один из таких вечеров по громкой связи позвонил папа и сказал маме вешать объявление на «Циан» — он нашел квартиру в Озерецком, и бабушка согласилась оплачивать ее из аренды.

Несколько раз они все же ходили гулять, и тогда на лестничной площадке мама медлила: долго возилась со шнурками и застежками, искала ключи и возвращалась за забытым мобильником. Даже придумала игру в счет машин. Юлька должна была смотреть в окно — оно выходило не на двор, а на улицу — и считать машины. Как насчитает десять, можно идти. Но соседа они больше не встретили. Наверное, теперь он возвращался с работы в другое время.

Впрочем, Юльку это только радовало. Теперь мама была прежняя, Юлькина: тёплая и плачущая по ночам.

Метки