Весной 2023 года в Creative Writing School проходил конкурс на получение стипендий для участия в онлайн-курсе Майи Кучерской «Проза для продолжающих». Представляем текст победителя конкурса.
Конкурсное задание
Выбрать одно чувство — гнев, страх, радость, удивление — и написать рассказ, в котором герой это чувство очевидно испытывает. Объем работы не больше 3000 знаков с пробелами.
Наталья Бакирова. Сын
Из крематория Васька Полозов возвращался электричкой. Притулился в углу возле окна. Рядом с ним никто, конечно, не сел — дух от него шёл тяжёлый. Да и некому, в общем, было садиться, электричка из города ходила почти пустая: добрые-то люди на автобусах ездят, о машинах не говоря. А взял бы он автобусный билет, так не хватило бы на чекушку.
Глоток тяжело упал в желудок, защипало глаза. Васька глянул в окно, за которым с железным перестуком уносились от него белые заснеженные сосёнки.
Сквозняк рвал на полосы ветхое вагонное тепло, но Васька не чувствовал холода. Эх, мамка-мамка! Что я без тебя буду? Кто мне теперь борщику горячего нальёт? Да и сама-то ты, мамка, что хорошего в жизни видела? Сосед, говорила, мусор тебе под забор кидал… Убью тварюгу, — выпятил челюсть Васька и снова глотнул из бутылки, — кишки на уши намотаю. Будет знать. У-уу, сука! Мамка ты, мамка… Помнишь, как за покупками перед школой ехать — так на электричку тоже мы шли? Шило в заднице, — говорила ты… Книжку мне читала…
Васька, и правда, ребёнком вертлявым рос, минуты не посидит. Поэтому Нина Игнатьевна книгу брала, читать в дороге. Специально ходила в библиотеку, просила, чтоб дали хорошую книгу, с приключениями. Да разве этого варнака книгой уймёшь? Знай вертится, будто шило у него в одном месте: то чая ему из термоса налей, то пирожок дай. Сказано: на обратный путь! Но Васька никогда до обратного пути дотерпеть не мог: я только один съем, мам! Да там ещё много останется!
И вот опять они едут вместе: Васька и мамка.
Он погладил через шершавую ткань хозяйственной сумки пузатый бок урны с прахом. Сделал ещё глоток — горячий жидкий шарик прокатился по пищеводу — и вскоре уснул, навалившись на стенку. Из угла рта потянулась липкая струйка.
Сумку его уже минут десять буравили водянистые близко посаженные глазки. Согнутая старушка, маленькая, худая, с крючковатым носом, перенеслась на скамью напротив, как лёгкий сухой лист. Зыркнула на алкаша этого — спит-поспит! Ну и сам виноват, что проспал своё барахлишко. А может, и не его это, может, кто другой забыл. Там, в сумке-то, добра, знать, не много — ну да нам всё сгодится. Вон, какой круглый бочок. Банка, может, с огурцами. Оно хорошо будет, огурчиков… И старушка, ухватив не своё, посеменила прочь.
Васька про сумку не вспомнил. Продрав глаза и вывалившись из вагона, нетвёрдо зашагал вдоль невидимой силовой линии, которые чуют одни только пьяницы да перелётные птицы. Линия вела его к дому матери.
Борща у мамки поем… Мамка борща нальёт… Виделась уже и тарелка, как мать ставит её на стол: белая тарелка, ободок голубой по краю, скол на ободке. В тарелке борщ мясным духом исходит, пар от него. Хлеба ломоть. И лучок-репка, на четвертинки порезанный, — как он, Васька, любит.
Такой лучок у матери! — сладкий.