Написать и собрать в единую подборку эти этюды помог творческий марафон, который проходил в писательском клубе Creative Writing School весной 2024 года.
Одно из заданий марафона подготовил Денис Банников, прозаик, сценарист и постоянный мастер CWS. Его тема: «Эпическое сравнение — раскалываем и побеждаем литературные штампы».
Для этого задания нужно было выбрать один литературный штамп и написать эпическое сравнение, развернув этот штамп в многоуровневую метафору с самостоятельным сюжетом внутри, так, чтобы штамп стерся.
Представляем итоги работы участников писательского клуба.
Екатерина Зброжек
— Павел, ну я жду от вас завтра хризантемы, а я уж так и быть вас поцелую, — подмигнула Ирина и поспешила скрыться из поля зрения кавалера. С Павлом они были знакомы уже более десяти лет, вместе трудились в консалтинговой компании. И очень неплохо общались, если бы не одно но: Павел был ужасно скуп, полон мещанского страха перед экономическими неурядицами и, несмотря на свой ум и высокую должность в их фирме, единственными его активами были знания обо всех акциях «Пятерочки». Ирине он давно оказывал знаки внимания, добиваясь ее расположения, но вот это Пашино крохоборство день за днем подтачивало уже было начавшую появляться симпатию. Сегодня Павел имел неосторожность пообещать Ирине букет хризантем, за что она в свою очередь побожилась наградить его поцелуем, прекрасно понимая, что ничем тут не рискует, ведь женщинам цветы Павел никогда не дарил, считая это пустой тратой денег.
Когда на следующий день Павел не пришел на работу, Ирине даже подумалось: надо же, какой необычный способ избежать исполнения уговора. Однако от коллег Ирина узнала, что Павел попал в больницу с обострением аппендицита и вечером поехала к нему, закупившись гостинцами и по пути ругая себя за свою женскую жалостливость.
В палате уже было темно. Павел лежал на кровати белым расплывшимся пятном, выступающим при свете ночника, какой-то сразу сжавшийся и осунувшийся.
— Привет, ну как ты? — начала Ирина.
— Ничего, прооперировали, вовремя успели, — через силу улыбнулся Павел.
— Я тебе тут сок принесла и мандарины, — Ирина начала раскладывать на прикроватном столике свои гостинцы, в последний момент сообразив, что после операции этого всего, наверное, больному нельзя.
— И еще… Я тебе кое-что должна, — Ирина наклонилась к самому лицу Павла и, перехватив его встревоженный взгляд, прижала губами к его губам.
— Иришка, спасибо, — через мгновение прошептал Павел. И по его щеке скатилась знакомая со всеми акциями «Пятерочки», укоризненно смотрящая на Ирину, — Ты что с ума сошла, эти мандарины стоят сто пятьдесят рублей килограмм, — в общем такая же, как и ее хозяин скупая мужская слеза.
Ольга Боженко
Спеты, кажется, все песни, текст которых я помню. Даже «Гоп-стоп». И вот, после часа укачиваний на руках, происходит чудо — глазки у Ани закрываются. Не веря своему счастью, я хожу еще минут десять — да, никаких сомнений, она спит. Я медленно, очень медленно, очень, очень медленно сажусь на кровать и откидываюсь на подушку. Может, поспать с ребенком на животе мне и не удастся, но тем не менее это прекрасное состояние покоя. Я сейчас почитаю что-нибудь! И вдруг — глаза моей девочки широко распахиваются, губы складываются так, как будто она собирается сказать «Уууу», а потом — характерный звук, и запах, и возня — и значит, надо идти мыться под краном и менять подгузник. И все, теперь давайте играть и веселиться, а спать как-нибудь потом!
Что может вообще разбудить Аню? Курьер позвонил в домофон. На кухне папа зашуршал пакетом. В соседней квартире залаяла собака (и они еще будут говорить, что собака беспокоится, когда у нас плачет ребенок!). Она взмахнула сама рукой и нечаянно ударила себя по лицу. Мама слишком громко вдохнула, или не дай бог шмыгнула носом, или ногой пошевелила, ох эта мама! А уж на улице сколько всего можно услышать, чтобы проснуться. Дети на самокатах, весело орущие, ненавижу детей. Поливальные машины, тарахтящие над коляской. Гуси, гуси, га-га-га, у нас да, в парке гуси, и они действительно именно так и вопят: га-га-га! А уж как я люблю родителей, которые через пол парка кричат ребенку: «Будешь сок?!», а ведь ребенок уже идет к ним, и даже если он будет сок, ему все равно для этого надо подойти, ну зачем же кричать.
За четыре месяца чтения статей на тему сна я узнала очень много новых выражений и аббревиатур — самостоятельное засыпание (СЗ), время бодрствования (ВБ), регресс сна, скачок роста, продление коротких снов, негативные ассоциации на сон, ритуалы и все в том же духе. И вот, в самый захватывающий момент, когда я близка к катарсису, почти любая такая статья выдает что-то типа: «А теперь усыпите ребенка и проследите, чтобы он проспал не меньше того-то и не больше того-то».
Будет легче через две недели. После первого месяца. Когда ей исполнится полтора месяца. Ну в три месяца точно. Обещает мне регулярно подруга, родившая на три месяца раньше.
Любимый вопрос всех моих знакомых, когда они интересуются моей жизнью с ребенком: «Ну как сон, как вы спите, как Анечка спит?» Ну что я могу на это ответить? Аня спит как младенец.
Софья Барановская
— Адреналин!
Спешили руки, возвращая к жизни искалеченное тело. Все в операционной для Антона было привычным: четкость и собранность, быстрые решения и скорые действия. Слов говорили мало, ничего лишнего. Без эмоций, по-деловому, чтобы ни происходило на хирургическом столе. И все же окончательно к этому привыкнуть невозможно.
— Адреналин! Атропин!
Горизонт на экране был покоен. Тело не жило уже несколько минут.
«Клиническая смерть. Бесполезно. Уже не придет… Пятьдесят третий».
Мысли затягивали как зыбучий песок, а он продолжал уверенно отдавать распоряжения бригаде.
— Адреналин!
Горизонт сломался, на экран вползла дерганная кривая. Антон замер, не отрывая от нее взгляда, продолжая ее дыханием воли. Его собственное сердце было готово выпрыгнуть из груди, в унисон с ожившим сердцем напротив.
Постороннее — голоса медсестер, белые стены и белый свет операционной, холодившая лицо испарина — все вернулось к нему. Он завершил свою работу, оставил несколько указаний по пациенту и вышел.
В коридоре устало присел на стул перевести дух. Достал маленький блокнот, раскрыл посередине — на левом листе вверху стоял крест и в две линии черточки под ним, — и на противоположном, правом, заполненном почти полностью, поставил еще одну, новую черту.
Жанна Исламова
В его черепной коробке, как в доме, в котором сломалась проводка, свет не работал то здесь, то там. Иногда он помнил, что я давно работаю и вышла замуж, а иногда помнил только то, что я ушла из института. Всегда было не ясно, в каком из его воспоминаний я могу оказаться в следующий раз. Если он вообще меня узнает. Что он и перестал делать со временем. Я показывала фотографии, рассказывала о событиях, что мы вместе пережили. Все мои попытки были как фонарь в сумерках, я могла подсветить лишь детали, но полная картина в его голове никак не собиралась. Единственное, что он помнил точно, что у него была дочь. Не я, а моя давно погибшая младшая сестра. Он помнил о ней все, кроме того, что ее больше нет. В его голове ее комната всегда была залита светом. Он узнавал ее в моих подругах, а потом в сиделках, которых я нанимала снова и снова. Я устала слушать, как он по ней скучает, в то время как совсем не узнает меня. Я была уверена, что во мраке его сознания просто обязан вспыхнуть свет и в моей комнате. Я надеялась, но темнота навалилась, накрыв его лицо белой простыней, сдавив мои надежды.
Алена Федотова
Саша лежит в узкой постели в бабушкином доме и вслушивается в размеренное тиканье часов. Стрелки с острыми голодными краями шагают по циферблату, разрубают ее жизнь на куски.
Тик. Пахнет жарой и малиной, Саша пробирается по огороду, как исследователь по открытой им новой земле. Заглядывает под купол теплицы, обходит тонконогие яблони, забирается в колючие кусты, где вместе с ней прячется тень и прохлада. Впереди еще целое лето — как целая жизнь.
Так. Звонит мама, и Саша плачет, прижимая к покрасневшей щеке телефонную трубку. «Когда вы меня заберете?» — спрашивает она снова и снова. Потом вытирает слезы, возвращается в комнату. Бабушка улыбается и делает вид, что разговора не слышала.
Тик. Саша слишком взрослая для лета в деревне, целыми днями читает и переписывается с друзьями. Бабушка вытирает руки о фартук, говорит: «Сходила бы хоть погулять». Саша закатывает глаза. Чего она там не видела?
Так. Ландыши в палисаднике, черника в лесу, рогозовые заросли с похожими на эскимо початками. Саша возвращается домой, когда на темно-синее небо уже просыпаются звезды, как крупа из пакета.
Тик. Наступают старшие классы, и Саша думает — приеду снова, когда поступлю.
Так. Приеду снова после летней сессии.
Тик. Саша лежит в узкой постели в бабушкином доме, и стрелки отсекают тяжелый шмат времени. Он исходит мясным соком, и от этого у Саши слезятся глаза.
Так. Бабушка лежит в соседней комнате на старых табуретах, желтая и непохожая на себя.
Тик. Саша поднимается и вытряхивает батарейки из часов.
Так уже никогда не будет.
Елена Бобровская
Когда дочь решила купить кролика, я посчитала это плохой затеей. Дополнительные обязанности не вписывались в день. И так уже приходилось экономить на сне.
Белые кролики нам совсем не понравились: слишком большие, с красными глазами, жесткой шерстью. А вот рыже-коричневые, пушистые, с милыми мордашками очень даже.
Из двух крольчих выбрали ту, которая не сбежала сразу в клетку.
Лапушка поначалу была слишком пугливая. Просто боялась шевелиться, но дочку полюбила. Они оказались похожи: шерсть и волосы в цвет, обе привередливые в еде и с характером. Поддавались ласковому, но упорно-методичному воспитанию.
Оказалось, что кроличье тело может быть собранным и тягуче-расслабленным, она умела растечься по клетке как часы Дали и навостриться всем телом, особенно ушами, которые становились подтянутыми, как солдаты на параде. Следили за каждым шумом и движением вокруг. Когда шумов было много (а для кроликов так бывает почти всегда), уши переставали работать синхронно.
Когда у Лапушки было хорошее настроение, она поддавалась на игры: бегала за мной из комнаты и обратно, на перегонки; или просто ко мне за вкусняшками, и обратно в клетку. Наша крольчиха любит огурцы, яблоки, бананы, малину, грецкие орехи. А когда она наедается, то убегает синхронно-быстро. Ее стопы на лапках белые, а сама она в зависимости от времени года уходит цветом то в рыжину, то темно-коричневый цвет. Поэтому, когда она от нас убегает, то кажется, что пятки ее сверкают.