Баю-баю, баю-бай.
Спи, мой милый, засыпай.
Ходит кру́гом Тишина.
Ищет не́слухов она.
Не уснешь ты — быть беде:
Заберет тебя к себе…
I.
Павлика давно манила загадочная чащоба за околицей.
В свои пять он любил разглядывать яркие книжки со сказками, где, через одну, был изображен щербатый, больше похожий на черный забор с треугольными навершиями, лес. В этот картиночный лес совсем не злые, а очень даже красивые лебеди уносили маленького мальчика, в этом лесу жила смешная бабка с огромным носом и такой же огромной, как у его, Павликовой бабки, бородавкой на щеке, к этому лесу катился румяный, но глупый Колобок…
Павлик глупым не был. В поход он собирался с серьезностью взрослого: взял еду (яблоко), оружие (палку) и — как учила мать — сунул в карман маленький желтый свисток. Павлик понятия не имел, как тот звучит, но когда дул, краснея от натуги, откуда ни возьмись появлялся их лохматый дворовый пес.
Ушел Павлик рано утром, не скрываясь и не боясь никого разбудить: мать с отцом все равно бы не услышали.
Уже спустя час ватный мир Павлика слился с непробиваемой тишиной леса. Павлик догадывался, что все вокруг должно быть полно звуков: он чувствовал упругую податливость снежного наста под ногами, видел черно-белую сорочью рябь на деревьях, ощущал близкую дрожь проходящей стороной леса железки. Воздух был полон огуречным запахом снега, мерзлой хвои и креозота.
Но ни птица, ни мелкий зверь, ни шаг случайного человека не могли предупредить Павлика об опасности. И даже вздумай случайный путник крикнуть ему: «Мальчик, ты куда такой один? Вернись!», Павлик не обернулся бы.
Спустя еще час Павлик съел вынутое из-за пазухи теплое яблоко.
Спустя полтора часа провалился ногой в лесной ручей, промок, долго дергал ногу, в конце концов, выбрался, но валенок так и остался в глубокой, ледяной промоине.
Спустя полчаса присел прямо на снег, потому что стала очень мерзнуть нога. Подумал, снял с руки варежку, попытался натянуть на мокрый носок. Не получилось. Попробовал встать, оперевшись на снег, но руки позади Павлика провалились в холодное и рыхлое, и он упал на спину. Снег мягко обнял Павлика, приняв в свое пушистое гнездо. Павлику было тепло и уютно. И тихо-тихо, как всегда. Павлик попробовал проверить прочность тишины, как бывало, из любопытства, делал дома. Достал из кармана свисток, дунул. Потом еще и еще. Тишина, как обычно, выстояла. Только с еловой ветки над ним упал снег: большая, незнакомая Павлику птица вспорхнула и скрылась в чаще. Засыпая, сквозь приоткрытые веки Павлик успел увидеть, что почти дошел: за ближайшими соснами угадывалась избушка на кривых, омертвевших лапах, мелькали брусничные клювы лебедей, катился куда-то нарисованным солнышком упрямый Колобок… А над всем этим плыло что-то странное, щемяще-нежное и родное. Павлик не сразу понял, что это. Оно поглотило тишину и ласково коснулось его ушей:
Баю-баю, баю-бай.
Спи, мой милый, засыпай…
Спустя еще минуту Павлик спал, пряча в воротнике полушубка улыбку.
II.
Анка металась по штабу, будто ужаленная. Впервые ее назначили коордом поиска, и сразу такая невезуха: пропал ребенок, всего пять лет, зона поиска — лес, а малой еще и глухонемой. Если она не справится, Главный по головке не погладит. А как тут справиться, скажите? Она даже примет потеряшки толком узнать не может! Мать явно в стрессе, ну так еще бы… Руками машет, трясется, мычит, и отец не лучше… Хорошо бабка с ними пришла… объяснила хоть… Семья глухонемых… надо же… Она и не думала, что так бывает: чтобы и мать, и отец, и сын… А оно вон как. Господи, хорошо, девки по своими каналам нашли этого… сурдопереводчика… Только ему ехать с города час, не меньше, толку-то… Кинолог тоже едет где-то. Ладно, хоть сама догадалась лист ей дать… Хоть ясно теперь, в чем ушел. И вещь его принесли. Но, блин, как у матери руки дрожали… Так, стой-ка. А если не ушел… А если они сами его? Мать явно не в себе. Главный учил: первые под подозрением — всегда родственники… Да ну, Ань, брось, а следы? Первая же «лиса» с прочеса что принесла? Есть след, есть! Мелкий, детский, в лес идет километра на два точно… Нашли б уже малого. Да только не везет ей с первым поиском. Снег этот гребаный валит третий час, вторая «лиса» чуть сама не заплутала…
Анка вдруг представила, что где-то в этом снегу, в обволакивающей поролоновой тишине — маленький безмолвный глухой мальчик. Как искать такого? Работа на отклик — вообще мимо. Пока напрямую не наткнешься — не услышит, не отзовется. Схлопнулась ловушка. У Анки тревожно зашлось сердце. Одна надежда — на чудо. Анке впервые за свою волонтерскую работу захотелось помолиться. Она оглянулась, будто в поиске иконы, и увидела на крашеном полу их Штаба — местного клуба — мать Павлика. Та стояла на коленях и мерно билась головой о ярко-голубые доски.
Тук. Тук. Тук — стучала голова матери.
Тук-тук-тук — вторило ей Анкино сердце.
Так… Так… Так — падал с тяжелых ветвей равнодушный снег в лесу.
Анка не выдержала, содрала с себя наушники, накинула их, словно хомут, на шею только вернувшемуся Вадику из первой «лисы», и стала натягивать неуместно радостную оранжевую куртку. Вадик опытный, он справится. А она не может больше смотреть на эту мать, уж лучше туда, в лес.
III.
Его тело нашли весной, в третью или четвертую волну поиска, когда только начал сходить ноздреватый, вдруг устыдившийся своей неполноценности снег. Сибирские морозы сохранили Павлика почти таким, каким он был в день пропажи. Обманулась даже мать. Ее, узнавшую дурную весть и примчавшуюся в чем была с другого конца деревни, поначалу не хотели пускать к Павлику, но она яростно разбила цепи рук преградивших ей путь волонтеров и упала на тело сына. Задетая матерью ладошка Павлика раскрылась и на черный брезент выкатился ярко желтый свисток.
Мать положила тело сына на колени и начала тихонько качать.
До Анки донеслось еле слышное:
— Аю-аю… аю-ай…
Йы ой ы-ый… аы-ай…