I
Сорок шесть, сорок семь, сорок восемь, сорок девять…
Кран ванной, как метроном маминой сестры, роняет секунды в гулкую ванну. Вот привязалась песня! Можно прикольно петь под этот скучный отсчёт капель.
Ла-ла-ла-ла-ла-ла, — кап, — все будет хорошо!
Ла-ла-ла-ла-ла-ла, — кап, — куда бы ты ни шел.
Направо — трудный бой, налево — мир пустой,
Но будь самим собой, — кап, — всё будет хорошо!
Капает с неделю, наверное. Днем, если не заходить в ванную, капанье растворяется в звуках дома — в мамином грохотании посуды, в чириканье попугая, в криках соседей сверху, в плаче Васьки. Я сам звуков особо не произвожу, привык делать все тихо, насколько это возможно.
Мама привязала к крану бинт, спустила его к стоку, чтобы капало тише. Но когда она купает Ваську или моется сама, или я моюсь, приходится этот коричнево-желтый скользкий хвост класть на борт ванной; потом мы постоянно забываем его опустить на место. Некогда. Слишком быстро капает время, слишком много дел. Вот и сейчас хвост лежит на борту пожилой ванны, под ним образовался жёлтый кровоподтёк.
Такой же, как на моем лице.
Зеркало мутное, плохо видно. Синяк под глазом теперь уже желтяк. Недавно веки и щека напоминали баклажан, а теперь — сырую картошку с глазка́ми. Глазки́ — это прыщи мои. Когда Мороз мне врезал, глаз заплыл, красный стал, как томатный сок с молоком. Овощной отдел я, короче.
Попугай, блин, опять запричитал. Васька проснулся, мама его кормит…
Вот и Кешка еду просит, гундосит: «Били Гену! Били Гену! Били Гену!»
Неделю назад, когда я пришел со школы с огромным фингалом, мама кинулась не ко мне, а к телефону. Позвонила завучу, тете Наде, дяде Коле, Александру Степановичу, и всем сообщала трагически, как будто она на сцене: «Били Гену!»
Так-то ей и поговорить не с кем, подружек нет, нового ничего не происходит. Просто так же людям звонить не станешь, а тут новость какая-никакая. Мама сидит, получается, уже сколько в декретном отпуске с Васькой? Отец Васьки свалил, как только она ему сообщила, что беременна.
Когда мама всех обзвонила, мы пошли с ней на кухню, пить вторяк.
— Били Гену! — сказал тогда Кеша и посмотрел на нашу с мамой реакцию круглым черным глазом. Мы чуть не подавились от удивления. Клетка с Кешей стоит на кухонном подоконнике. Кеша, как и я, тоже постоянно хочет жрать. Когда ужинаем, высматривает сквозь прутья, что мы едим, шебуршится, а попросить не может.
— Били Гену! — повторил попугай уверенно. Мама встала и дала ему фундук. Тетя, мамина сестра, приезжала, привезла нам орехи, гречку, коробку чая «Липтон» и булки с сахарной пудрой. Раньше Кешку мы, как ни старались, не смогли научить говорить, а вот сейчас он очухался вдруг. Зараза, хоть бы сказал «доброе утро» или «здрасьти», или «кушать подано». Почему ему в башку втемяшилась именно эта фраза?
Ну говорил бы просто мое имя — Гена. А теперь он постоянно напоминает, что меня били. Били, били, и будут бить, потому что я толстый.
Да и хорошо, что мамин хахаль ушел, придурок и урод. Напьется каждый вечер, и за базаром не следит. Обзывал меня жиртрестом и свинофермой. Интересное дело, мама тоже не худая, но ее он не обзывал, а наоборот говорил: «Иди сюда, фигуристая моя», мерзко смотрел на нее и одной рукой обнимал за талию. Второй-то рукой он рюмку держал. Короче, здорово, что свалил. С его появлением тоже денег не прибавилось, свою зарплату он пропивал, а на материнские мы все жили.
Своего родного папку я не помню. Он погиб при выполнении боевого задания в Чечне, в последний год войны. Блин, лучше бы я в него пошел, на фотке он такой классный, поджарый… Сидит на стволе дерева, держит железную чашку, улыбается, папка мой…
Жрать хочется… Почему-то про таких, как я, думают, что они едят много. А я ем мало, просто у меня, как это… Организм косячит. Это маме сказали, когда она в больницу ходила беременной. Я с ней ходил и слышал. Мол, женщина, надо вес снижать, у вас инсулино-бла-бла-бла, а скоро будет сахарный диабет. Ограничивайте, мол, потребление сладкого, мучного. Значит, у меня тоже, я же в мамку пошел. А что жрать-то еще, если дома только картоха, хлеб, крупа, конфеты иногда, по праздникам…
— Били Гену! Били Гену! Били Гену!
— Гена, положи бинтик в ванну, а то капает. И насыпь Кеше зерна! Ты в школу не опоздаешь?
Мама кричит с кухни, а ей-то ближе дойди до клетки.
Да, желтяк под глазом превратился из баклажана в картошку. Горячую, рассыпчатую… Картофельное пюре с маслом. Масло лежит на сугробах желтой горячей лужицей. Ещё с соленым огурчиком. И куском вареной колбасы. И чай с сахаром, и с пирожным «Картошка», эх.
— Мам, я ушел, закройся!
II
— Геннадий, Геннадий, щеки как оладьи!
— Ну че, Генка, в рыло хочешь?
— Куколка, иди ко мне, сладкая моя, вытри тут, я сплюнул!
Слава богу, перемена закончилась. Можно отдохнуть на литре.
— Куклин! Иди к доске, перескажи нам один из рассказов по внеклассному чтению. Перескажи Рытхэу «Сегодня в моде пиликены». Не читал? Ну что ж, садись, Куклин, мне придется тебе поставить…
— Гена скушал пеликена!
— Морозов, шутки-прибаутки на перемене! А кто вообще читал этот рассказ?
Блинский… Двойку влепили. Еще и Мороз придумал мне новое погоняло. Поэт недоделанный. Что это за пеликен? Надо будет почитать, за кого мне двояк поставили.
III
— Били Гену?
— Нет, Кеша, сегодня не били. Спасибо, что спросил.
Хорошо, что мамка купила на компенсацию за смерть отца мне комп. Хоть дорого платить за инет, она хочет, чтобы я спас всю семью, поступил на программиста.
— Кеша, оказывается, пеликен — это символ Чукотки, оберег. Национальный герой, можно сказать. Тетка одна, художница Флоренц Претц съездила в Японию в начале двадцатого века, и стащила образ Будая, бога счастья в японской мифологии. Будай еще похож на буддийского бога счастья Хотэя.
— Гену! Гену!
— Тебя бы на выборы старосты класса в клетке принести, сразу все за меня проголосуют. Позырь, Будай этот на картинке толстый, улыбается, придурок. Его, наверно, в школе не били.
— Били!
— Не спорь со мной, Кеша! Ну да, если он божок, значит, и в школе не учился. Хорошо им, божкам… Короче, тетка эта приехала домой из Японии, нарисовала божка по-своему, назвала его Билли Кен.
— Билли!
— Да, Билли. Она запатентовала рисунок (ушлая какая!) и продала какой-то крупной американской компании. А он взял да понравился сильно всем водилам Америки, они стали его на зеркало в машину вешать. Билли Кена богачи носили в виде сережек, булавок для галстуков, в домах ставили статуэтки пеликена.
— Кена!
— Билли Кена. Кто-то из американских водил приехал на Аляску. Аляскинский косторез по прозвищу Счастливый Джек его вырезал из кости, которую он давно запиндюрил на полку. Кость была узкая, пришлось упростить немного. В итоге, божок стал напоминать местных жителей или статуэтки, найденные при раскопках в тундре. Счастливый Джек принялся делать толстячков на заказ и сильно разбогател. Это увидели другие косторезы и тоже стали вырезать на продажу Билли Кена.
— Били, били Кену!
— Прикинь, потом он попал с Аляски в Якутию и там прославился! На Чукотке его называли не Билли Кен, а пеликен (ха, слышу звон — да не знаю, где он), хорошо еще, что не пеликан. В одном из сел Чукотки ему даже памятник установили. Написали, что пеликен — это языческий символ, дух тундры, хранитель домашнего очага. Что он пожирает человеческую зависть, глупость, нехорошие мысли, неприятности. Переваривает в животе это все, при этом сам остается хорошим человеком, ну то есть божком. Приносит радость, удачу, если гладить его пузико по часовой стрелке.
— Били Гену!
— На Чукотке его вырезают из слоновой кости, туристы со всего мира пачками покупают пеликенов. Он символ, типа матрешки у нас. Символ счастья, которое все хотят… Получается, божок сжирает все дерьмо своего хозяина — того, кто его купил или кому его подарили. И хозяин становится чистеньким, безгрешным. Бабуля говорила, что люди все грешны, а грехи уменьшает только исповедь с раскаянием и молитвы. Выходит, что грехи забирает этот пеликен.
— Били Гену?
— Да заткнись ты, Кеша! Только мало кто знает, что его надо потом, после того, как передашь ему все плохое, что есть в тебе, выкинуть на помойку. Нельзя его хранить дома. Он типа плевательницы, которая стояла раньше в барах, где мужики жевали табак.
— Пили Кен?
— Опа! Ты как будто понимаешь, о чем я говорю! Слушай, Кеша, а что если я… Что если я живое воплощение этого Билли Кена, пеликена? Меня щас только осенило! Я толстый, как и он? Толстый? И зовут меня Гена. И ты не случайно заладил… Только я не улыбаюсь никогда. Значит, тебя бабушкин Бог послал сказать, что выбрал меня в помощники? Назначил божком? Поэтому меня пацаны бьют в школе, да?
IV
— Эй, пеликен толстомордый, иди сюда, козлина! Деньги есть на жрачку? Нету? Ну так получай люлей! А ты че лыбишься, свин? Че лыбишься, придурок?
— Хомячина, ты че тут за школой делаешь? Ой, тебя опять отмутузили? Бе-е-едненький ты наш… Ну давай мы тебя пожалеем. Иди сюда, куколка…
— Куклин, хватить спать на уроке! До экзамена тебя не допускаю, на второй год останешься. Чему ты улыбаешься? Ты что такой грязный? Грязный-то что такой?
V
Я грязный. Я грязный. Я очень грязный.
Это хорошо. Хорошо. Хорошо, что в меня все плюют, как в плевательницу. Хорошо, что я, Гена-пеликен пожираю злость пацанов, училок. Запор, правда, на нервной почве, неделю не могу сходить…
«Пеликены нынче в моде»… Да они не то что в моде, они просто необходимы, живые пеликены, как я! Чистильщики мира. Бабуля рассказывала, что Иисусу за людей умереть пришлось, а папке за Родину.
Соседи на девятом этаже постоянно ругались, потолок у нас ходуном ходил. А сейчас вроде помирились. Я пришел к ним с ведром воды, когда они орали друг на друга, и вылил на телевизор. И они, и телевизор их орущий заткнулись, наконец. Васька поспать хоть нормально сможет. Правда, мама на меня до сих пор орет, ей сказали новый телевизор покупать. Хорошо, что мама орет… Выорет всю свою обиду на жизнь. Чистой станет. Я ее попросил погладить меня по животу, по часовой стрелке, но она не стала.
Кто-то в дверь ломится…
VI
— Привет, свиноферма, мать где? Ты че, пацан? Цепь-то сними с двери, а то я дверь выломаю. Ах ты шкура, дверь закрыл! Я не к тебе пришел, а к матери твоей, вернуться решил! Открой, говорю!
…Скоро, уже скоро. Скоро я очищу всех вокруг. Мне нужно потерпеть, никто не знает о моей миссии. Но знаю я. Живот болит, долгий запор какой-то. Может, выпить слабительного? Мамы нет, придет — спрошу.
Я как человек-паук, меня наделили суперсилой. Я особенный. Русский герой, тайный агент Счастливого Джека. Меня послали в самый засранный город, в самый засранный район, в самую дерьмовую школу, к самой несчастной маме из всех. Скоро мне надо будет уйти от мамки, чтобы рядом с ней не было этого сгустка зла, этой вонючей толстой плевательницы. Меня.
V
— Гена, сходи в магазин, у Васеньки зубки режутся, плачет весь день. Гена, а что окно открыто нараспашку, не лето же. Ты что, опять в наушниках сидишь? В магазин сходи, говорю! Слышишь, нет? А ты где?..
— Били Гену? Били?
— Гена!!!
VI
— Мам, ты чего в окно высунулась? Ты чего плачешь, мама? А я кран починил…