Пройдя земную жизнь до половины, великий поэт и итальянец Данте Алигьери очутился в городе-герое N, на ул. Силикатчиков, д. 25 в СИЗО № 3 по N-ской области.
Это произошло довольно неожиданно: спустившись в самые глубины ада и узрев трехголового Люцифера, вмёрзшего во льды, Данте, несмотря на предостережения Вергилия и призывы уважать личное пространство темного князя, подошёл слишком близко и ступил на лед. Лёд захрустел, затрещал, Данте зажмурился и окончательно попрощался с жизнью. Но не упал — слегка провалился, разве что по лодыжки.
Открыв глаза, Данте не увидел перед собой привычной адской обстановки. Впереди возвышалась кирпичная стена с зелёными проплешинами и кокошником колючей проволоки. К стене жались испуганные грешники в куцых телогрейках, а над их головами летали и курлыкали тупые жирные голуби. Данте посмотрел под ноги — они вязли и коченели в серой снежной каше, смешанной с землёй. В каше плавали две прошлогодние травинки.
Вдруг пред Данте выросло нечто огромное, трехголовое, трясущее шестью багровыми щеками. Оно рявкнуло: «Стоять!» — распалось на три равномерные болотно-зеленые части и окружило Данте.
«Ну, здорово, — сказал один из них, а другие играючи заломили за спину руки. — Из какого блока? Фамилия? Имя?»
Если бы Данте понимал язык окруживших его бойцов, он бы смог им сообщить, что он, Данте Алигьери с местом регистрации в городе Флоренции, совершенно случайно оказался на территории СИЗО № 3, и попросил бы связаться с близкими родственниками или на худой конец с Вергилием. Но Данте был вынужден молчать.
— Нерусский, — авторитетно заявил первый.
— Антох, а он вообще наш? — засомневался здоровяк, заломивший Данте руку с левой стороны. — Эти вон вроде его не узнают. И че он в халате?
— Ну конечно, наш, откуда ему ещё взяться, все охраняется, день неприемный. Надо пойти узнать, что это за хрен и куда его вернуть. — Тут Антоха запнулся и задумчиво почесал затылок под фуражкой. — В наше дежурство, блин, перед мартовскими, если начальство сейчас пойти опрашивать, а потом еще Павлу Семеновичу сообщат…
Продолжая чесать затылок, Антоха поболтал ногой в заиндевевшей луже, наблюдая, как на плаще Данте проявляются грязевые подтеки.
— Мужики, вы как хотите, а я домой. А то меня Дашка убьет.
— Антох, а мне отчет по табельному еще писать.
— Блин, а я?.. — Но напарники Антохи уже пятились, не оставляя ему путей отступления от ответственности.
— Ты сходи к Алле Санне, у нее все тут по номерам, как-нибудь разберетесь.
Антоха поволок Данте в сторону бесформенного здания, обросшего, как древесными грибами, кирпичными и деревянными пристройками, по узловатым коридорам, сквозь загадочные двери с табличками «Посторонним не входить», сквозь решетки, пункты досмотра и металлоискатели, и всю дорогу Данте оглушали бесконечный лязг отпирающихся и запирающихся железных замков, визг сигнализаций, ритмичная ругань Антохи и топот его армейский ботинок.
У одной неровно выкрашенной двери Антоха остановился, постучал и сразу вошел.
— Алла Санна, можно?
Из-за спины Антохи глазам Данте открывался кабинет со стенами цвета сырого куриного мяса и профиль женщины с внушительной грудью, безоговорочно переходящей в живот. Женщина печатала размашисто, высоко поднимая пальцы и выжимая на клавиатуре forte.
— Алла Санна, это… ну… надо определить…
Алла Санна безучастно оглядела Данте и Антоху из-под склеившихся ресниц.
— Мне некогда.
— Но у вас когда минутка появится, вы посмотрите, а то я, это, мне сейчас 120 км до дома, жене цветы еще покупать, дочке что-то, конфеты там…
— Никаких минуток. — Но когда Алла Санна повернулась снова, чтобы испепелить взглядом Антоху, тот уже исчез за дверью, оставив после себя облачко аромата старых жигулей. Посреди кабинета остался сиротливо стоять Данте. Его грустный и растерянный вид напомнил Алле Санне о ее муже — хилом, кадыкастом мужичке, который ждал ее дома, мучаясь жаждой в темнице своего зашитого организма.
Алла Санна вжала красным ногтем четыре кнопки телефона.
— Челкин? — рявкнула она. — Я сейчас к тебе конвоирую одного. Разберись. — Не выслушав ответа, Алла Санна бросила трубку. — Ну, смотри, — прошипела она Данте, — доиграешься, дойдет все это до Павла Семеновича!
Старший лейтенант Челкин тоже не был рад Данте. Посматривая для порядка в бумаги, он задумчиво ковырял пальцем поролоновую нору под правой ляжкой.
«Почему я? Почему я должен с этим разбираться? Потому что меня жена выгнала и мне некому бежать цветы на 8 Марта покупать? Ох, ты ж…»
Он принял суровый вид и по-чекистски устрашающе глянул на Данте.
«Ладно, соберись. Что тут у нас? Мужик, лет сорок, какого хрена он в халате? Шапка какая-то, лыжная, что ли? Ветки на башке. Из ТЮЗа сбежал?» — Озвучивать свои догадки Челкин не стал:
— Так, улыбочки отставить. Не в цирке. Это СИЗО. Исполнительная власть! Быстро ответил: из какого блока? Номер дела? Статья? Фамилия?
Данте и рад был бы сказать, но сказать ему было нечего.
«Ах ты, ну молчи, ладно. Так. Вон у тебя какой нос. Может, ты грузин?» Но в списке «пресеченных» не было ни одной грузинской фамилии.
«Да чтоб тебя! — мысленно выругался старший лейтенант Челкин — Расстановка, конечно, хуже не придумаешь — на охраняемом объекте бац — и мужик с носом, не разговаривает, откуда взялся неясно, никто его не узнает. Вдруг он маньяк или насильник? Или бомж? Может, его разговорить? Хотя вот я его разговорю, а журналисты пронюхают и напишут. Вон Серегу так прополоскали, теперь охранник в гастрономе. А всего лишь дубинкой по пяткам пару раз чурке какому-то. У этого ещё нос поломан — скажет потом, что я сломал. Зыркает так. Живот от тебя крутит! А что я скажу, если узнает Павел Семёнович? Да, Павел Семёнович, у нас тут неучтённый уголовник. Может, и не уголовник. Я вообще не знаю, кто это. Нет, а может, это серьёзный человек? Может, он за взятку? Или вор в законе? Господи, мне тогда Павел Семёнович оторвёт башку».
От этих мыслей душа старшего лейтенанта Челкина съёживалась в тлеющий окурочек. Он, конечно, мог бы для начала разобраться: пройтись по блокам, опросить конвой, задержанных, камеры наблюдения посмотреть. Он мог бы многое, старший лейтенант Челкин. Но почему вообще он? У него сегодня последний день смены, впереди четыре выходных. Почему он должен позориться перед Павлом Семеновичем или таскаться за всеми хвостом, чтобы узнать, откуда в СИЗО мужик в халате?
Челкин откинулся на потертую спинку стула и закрыл глаза. Данте, ежась от холода, беспокойно наблюдал за решалой своей судьбы. Поддувал в окно сырой мартовский ветер, взъерошивая и грозясь унести пожухлые листы уголовных дел. Тикали настенные часы. Рабочий день старшего лейтенанта Челкина заканчивался через три часа. Что может за три часа сделать простой смертный? Да ничего. От этой нехитрой мысли по его телу разлилось приятное тепло.
— Эй, Никитос!
В дверь, пожевывая, протиснулся конвойный Никитос.
— Отведи его куда-нибудь, где пустые нары есть. После праздников Чумаченко разберётся.
Никитос потащил Данте по двору к кособоким баракам. Вдруг началась какая-то суета: забегали, натягивая шапки, конвойные, вывалились из здания несколько старших по званию с серьёзными помятыми лицами. С завыванием начали отъезжать ворота, из-за которых показалась сначала одна, а потом и вторая пучеглазая фара бронированного УАЗика.
— Привезли… — пробормотал Никитос. — А ну, быстрее пошёл! Затормозим — меня сейчас приплетут.
Он с силой рванул Данте за руку, от неожиданности тот потерял равновесие и упал в серый снег.
Очнувшись, Данте увидел перед собой взволнованное лицо Вергилия и ощутил под ногами все-таки довольно надёжный, твёрдый и чистый лёд адского дна. Косматая красноглазая голова Люцифера над ним жевала то ли Иуду, то ли Брута.
«Слава богу, что это все хотя бы не дошло до Павла Семеновича», — подумал Данте. Но записать не решился.