Над торосами простирался пурпур полуночного неба. Хрустальные языки ледника сползали с утесов, а на горизонте виднелись тени подбирающихся к полынье медведей.
Эскимосы учили Вульфсона охотиться. Когда Таян заносил над головой руку с костяным гарпуном, Вульфсон пытался повторить движения, но смуглое лицо приятеля расплывалось в усмешке.
— Белые люди торопятся, — Таян цокал языком, — а тюлень умное животное. Почуяв твою спешку, он окажется быстрее. Ты должен стоять тихо, пока тюлень не решит, что ты…
Затянувшись «Беломором», Вульфсон смешливо сказал: «Торос».
— Торос, — согласился Таян, — поэтому опускайся на колени и жди, Николай.
Превращаться в торос полагалось на оленьей шкуре, которую Таян расстилал на снегу в иглу. Отправляясь на остров Врангеля, Вульфсон ожидал увидеть чумы, но эскимосы строили жилища из ледяных блоков. Кочевники часто навещали родню на востоке, где тоже предпочитали иглу.
— Семенчук сказал бы, что граждане СССР нарушают государственную границу, — хмыкнул Вульфсон, — и превентивно арестовал бы все стойбище.
Таян показал Вульфсону жестяные банки из-под западных консервов. Эскимосы никогда ничего не выбрасывали, путешествуя со всяким, на первый взгляд, барахлом. Вещи всегда использовались с умом.
Помешивая сытное рыбное варево, бурлящее в одной из таких банок, Таян заметил:
— Это старое, со времен, когда сюда пришла канадская шхуна Стефансона.
Вульфсон отозвался: «Вроде бы никто из ее экипажа не выжил?»
Таян отчего-то отвел глаза в сторону.
— Только одна женщина из наших людей. Белые умерли от цинги или ушли на материк и пропали. — Эскимос облизал ложку из моржовой кости. — Доедай и продолжим учиться, Николай.
Пошлепав губами, Вульфсон вынырнул из забытья. Поднеся руку к виску, он нащупал запекшуюся ссадину. Голова кружилась, но сорокаградусный мороз сделал свое дело, и смерть от кровотечения ему не грозила. Вульфсону еще предстояло понять, где он находится. Доктор плохо помнил случившееся в нартах.
Попытавшись перевернуться, Вульфсон застонал от боли, пронзившей левое колено, но все-таки довершил задуманное. Острые кристаллы льда кололи лицо. Снег не утолял жажду, но Вульфсон упорно лизал слежавшийся наст. Эскимосы учили его растапливать снег. Таян объяснил Вульфсону, что иначе в тундре не напиться.
— Летом легче, — добавил эскимос, — а зимой всегда бери с собой спички и котелок, Николай.
Вульфсон отправился на выезд в нартах, но сейчас и спички, и котелок, и сухой спирт остались где-то в ледяном просторе острова. Доктор еще не мог поверить своей наивности.
— Я понимал, что Семенчук хочет от меня избавиться. — Он бессильно заплакал. — Гита просила меня не ездить, но больной есть больной.
Так называемый вызов из отдаленного стойбища застал врача врасплох. Жена Вульфсона свалилась с высокой температурой. Сначала доктор пытался отговориться тем, что в случае его отъезда на зимовке не останется ни одного врача, но Семенчук бесцеремонно заявил:
— Ерунда, товарищ Вульфсон. Ваша жена способна принимать больных, а вы следуйте долгу коммуниста.
Маленькие глаза начальника зимовки блеснули довольством. Расписавшись на бланке командировочного удостоверения, он добавил:
— Товарищ Старцев поможет вам с нартами. Ваша нация, — Семенчук со значением кашлянул, — не приспособлена к тяжелой работе, товарищ Вульфсон.
Доктор решил пропустить очередное оскорбление Семенчука мимо ушей.
— Я сообщил на материк о его беззакониях, — сказал Вульфсон жене. — Надеюсь, что его ждет тюрьма или расстрел.
Запретив эскимосам охоту, Семенчук обрек их на голодную смерть. Вульфсон понятия не имел, что за реляции начальник отправляет в Москву.
— Наверняка, победные, — он осмотрелся, — где нет ни слова о его самоуправстве.
Перед выездом Вульфсон нацарапал записочку жене, оставив ее в ящике рабочего стола. Он помнил торопливые строки.
«Всем, всем, всем. В случае моей гибели прошу винить в этом только начальника зимовки Семенчука…»
Вульфсон был уверен, что удар по голове он получил от Старцева, когда помощник Семенчука остановил нарты.
В неожиданно ясном небе кружились яркие огни арктических созвездий.
— Я посплю, — сказал себе Вульфсон, — я так устал, но потом я доберусь до зимовки.
Снег заскрипел, и Вульфсон вздрогнул. Чья-то рука коснулась его плеча. В темных глазах Таяна отражалось сияние неба. Поодаль маячили тени. Вульфсон насчитал три пары нарт.
— Мы привяжем тебя, — Таян наклонился, — и ты не упадешь. Не бойся, Николай, мы тебя не бросим.
Он обмотал веревку вокруг запястий Вульфсона. Распухший язык врача протолкнул в горло слова.
— Вы… — Вульфсон закашлялся. — Вы идете на зимовку?
Таян покачал головой в меховом капюшоне.
— Нет, Николай. Мы идем на восток. — Эскимос протянул руку вперед. — Мы уходим отсюда навсегда.
Вульфсон хотел закричать, но только что-то заклекотал.
— Я не могу предать мою страну. — Он вывернулся из веревки. — Я должен выжить и вернуться в строй.
Постояв над корчащимся в врачом, эскимос побрел к нартам, а Вульфсон пополз к обрыву гранитных скал.