Мы встречаемся на озере Войсо. В справочнике напишут — извилистая береговая линия, полуострова и заливы, максимальная глубина — девять метров. А я бы сказала — темное в центре, хранящее тайны, хлюпающее и взбивающее пену у берегов. Его водоросли — джунгли, бело-розовые нимфеи — короны холодных рыб. Озеро очень похоже на наше, литовское.
Пим-пирим-пим. Мой айфон то и дело принимает письма и сообщения. Трудно быть незаменимым сотрудником в компании, где все нервно и запутано. За тобой вечно тянется шлейф согласований-уточнений, на которые не хочется отвечать, но отвечать нужно. Только после деревни Дрозды можно будет забыть про работу.
Покидать зону действия сети — какой кайф — как будто сбрасываешь лет пятнадцать-двадцать. И сразу со всех сторон подступает прошлое, которое я знаю по рассказам. Указатель на Витебск — там родилась прабабушка. Указатель на Глубокое — там в 1940 году дедушка читал в городском парке только что напечатанного «Тимура и его команду». Потом белорусская тема проявится еще не раз, например, буквой i в письме деда-школьника отцу: «Мама купила свiнку».
Я заезжаю на заправку и говорю: девяносто пятый, полный бак, пожалуйста. Евро? Нет, обычный. В кафе дальнобойщик в тапках «Пума» на шерстяные носки жует датский хот-дог, запивая газировкой.
Даже маленькая остановка в пути сбивает настройки. Надо ехать, ехать в правильную сторону, тогда снова накроет прошлое. Прошлое, которое я уже прожила сама — в квартире дедушки и бабушки в Литве. Раньше мы возвращались туда из России, Латвии и Англии. Теперь из-за усложнившихся границ и запретов семейные встречи проходят в Белоруссии. На пятьдесят километров восточнее. В детстве мы говорили «вправо по карте».
Я ночую в Полоцке. Быстро заселяюсь в аккуратный мини-отель. На полу шестиугольный кафель, в комнате вельветовый диван из «Икеи», у входа зеркало с полкой, а на ней глиняная миска с винными пробками и буклет. В буклете говорится, что отель находится в восстановленном доме конца XIX — начала XX века, который определял ансамбль улицы и скрывал подземные иезуитские ходы.
Я смотрю на свое отражение. Все-таки треники сидят на мне лучше рубашек, а кофейный стаканчик с остывшим американо можно уже оставить в покое. Я оставляю его на подзеркальнике, беру пробку от шампанского, чтобы было что-то в руке, и выхожу пройтись. Спускаюсь к Двине, пересекая границу, она станет Даугавой. Я бросаю пробку в реку — доплывет до Балтийского моря. На поверхности воды длинные и дрожащие следы редких огней.
Сумерки смешиваются с темнотой, машин мало, но все знакомые — старые «Ауди», встречаются даже «бочки» и «селедки», «Пассаты», «Гольфы», мои ровесники или чуть помладше. Я прекрасно знаю эти силуэты с деликатным светом фар. За окном нашего литовского дома проносились такие же. Однажды БМВ вылетела в канаву прямо под нашим балконом, и я несколько часов следила за увлекательным шоу с матом и трактором. В те годы с особым значением говорили: «Перегонщик машины из Германии».
На берегу бар «Братчина», за парком спортивный клуб «Стимул». Много старых домов — одноэтажных, деревянных, вытянутых вдоль дороги. Один из них провалился куда-то под тротуар. Вокруг него дрожат облака зеленых метелок, такие же росли на клумбах у бабушки. В детстве не понимала их красоты: никаких цветов, только оранжевые ягоды.
Мимо такого же дома мы с сестрой проходили каждый вечер за молоком. И если было жарко, то дом проветривали и дверь была открыта. Мы заглядывали внутрь — сбитый вязаный ковер и красные сабо на толстой подошве, один тапок зашит фиолетовой ниткой. Вот чья внучка — наша вчерашняя знакомая со школьной площадки. И тут раздавался крик — а-ну-пошли-отсюда-кого-вам-надо-любопытной-варваре!
Когда в доме поменяли окна и вставили стеклопакеты, оставив пузыри герметика? Возвращаюсь обратно — это не дом в литовском поселке, этот я вижу впервые, он просто слишком похож.
От реки по лестнице можно подняться к музею-собору, побывавшему и православным, и униатским. Белые башни стоят как свечки на фоне черного неба. Виленское барокко. В нашем поселке костел был деревянным, то зеленым, то желтым, то бежевым, смотря какой краской его красили в таком-то году. А по пути к озеру стояла вечно запертая на замок старообрядческая молельная. И я все думала — кому она вообще нужна? И было совершенно неясно, как это папа в детстве жил в бывшей синагоге, которая выглядела как самый обыкновенный поселковый дом…
Пусто, тихо, хорошо. На тротуаре узор из кленовых листьев. Но из всего этого выдергивает звонок с работы. Я говорю — да, нет, какое неожиданное предложение, я подумаю, дайте пару дней, я же взяла за свой счет… Мне говорят — давай ты решишь завтра, и мы больше не будем тебя трогать.
На следующее утро я еду к озеру Войсо. Это уже озерный край, иногда вода подступает совсем близко к дороге, а иногда я проезжаю мимо облезлых железных переодевалок-лабиринтов. В октябре они выглядят дико и нелепо. За холмом притаился каменный костел. Мой айфон выключен.
Пустой октябрь без излишеств: ни солнца, ни дождя. Кругом все больше и больше воды. Вода здесь холодная и безэмоциональная. Озеро рябит только сверху, а внутри оно хранит все, что было. Я ныряю и вижу другой телефон. Серый, дисковый, он молчаливо стоит в углублении стенки среди шахматных журналов. Сбоку географическая энциклопедия, сверху полное собрание сочинений Салтыкова-Щедрина. Внутри поселка простой номер — 280.
Часами, а иногда и днями телефон не обращает на себя ни малейшего внимания, и вдруг — звонок! Трубку возьмет бабушка или дедушка, но если это родители, то меня позовут к телефону. Я вбегаю в подъезд в предвкушении новостей. Бетонные ступеньки не успевают холодить босые ступни. Мимо почтовых ящиков, мимо горшков с цветами на второй этаж. Из двора раздается — «сметана!» — у приехавших из Москвы все еще слишком белые ноги.
Я беру трубку старого телефона и говорю: «Алло».
Играет радио. Karma police. I lost myself, I lost myself. Дорога упирается в небо. Я еду по золотому тоннелю из березовых листьев — неизвестно, по какой стране, неизвестно, по какому году. Еду в правильную сторону. На границе меня никто не остановит, шлагбаум откроют, дорога пойдет в гору, а потом резко вниз, я доеду до нашего поселка и поднимусь в квартиру. Ключ будет лежать в левой калоше, а на вешалке будет висеть клеенчатая сумка, с которой мы ходили на озеро.
Давайте и правда вы больше не будете меня трогать.