Татьяна задохнулась после быстрого подъема, пролеты оказались высокими. Ее успокаивало, что это не навечно, они же быстренько все поменяют, а пока поживут здесь или даже в малюсенькой квартире мужа.
«Ради семьи готова на коммуналку. Подумаешь — коммуналка. Там же люди живут. Ну и что? Буду ванну и сортир чаще мыть, да и только. Это же Москва, не Сибирь, мотаться по самолетам не придется, смены часов не будет, с едой проще».
Сиротливая ободранная дверь. Общий звонок. Она и забыла, что это утро воскресенья, а когда она еще могла прийти? На работу кто будет ходить — Вася Пушкин? Терпите, ребята! Дверь открыла хмурая женщина в байковом халате с котом на шее.
— Вы к кому? К Ивану? Он еще спит. Паспорт покажите! — Таня молча полезла в сумку. Возвратив документ, женщина бросила, удаляясь в недра коридора: — Подождите на кухне.
Как в старом кино. Замызганное место — темно-зеленые стены, прокопченный потолок, три хозяйских разделочных стола и один круглый, общий, с затертой клеенкой. Сиротская голая лампочка. По коридору в трусах прошел большой молодой парень, заурчал унитаз, проходя обратно, он бросил: «Щас буду!» Минут через десять вошел в кухню уже одетым в джинсы и футболку. Его лицо и даже плотное тело выражали похмельное страдание. Он взял холодный чайник, закинул над головой, забулькал из железного носика и бухнул его обратно на конфорку.
— Иван! — представился он, отдуваясь. — Из Академа? Готовы на обмен? Документы все? У меня одна проблема. — Быстро глянул в ее папку, перевернул листочки. — У нас с бывшей женой ребенок живет в интернате, родился с отклонениями. Нужна справка, что он находится на обеспечении государства, — произнес он официальным тоном. — Я ничего делать не буду.
— А жена? — спросила Таня осторожно.
— Жена здесь не прописана, брак расторгнут, к обмену отношения не имеет. Ребенок в отказе. Вот адрес интерната и имя, справку возьмете сами. Из Сибири вы, а не я, вам больше надо. — Он страдальчески прикрыл глаза и потер виски. «С такого перепоя ему ни до кого дела нет», — поняла она. На бумажке был адрес в незнакомом месте, год и дата рождения, близкая к дате ее сына.
Медленно спустилась, не заметив пятого этажа. Нужно собраться и достать эту бумагу. Мысль о том, какая такая нужна справка, о каком-то больном и брошенном ребенке кольнула и отступила. Лето, жара, воскресенье. Сегодня справок не дают. А когда она теперь полетит домой? Сдать билет на сегодня можно только в кассе «Аэрофлота» в аэропорту, придется звонить из автомата и проверять, так ли это.
Неожиданно оказалась открыта касса на Дзержинке, в честь летних отпусков. Очередь небольшая, обошлось без больших трат и мотания в Домодедово. Обратного билета на руках не было, от этого в животе холодело. С няней легко договорилась по телефону. Ей везло в тот воскресный день — междугородние переговорные кабинки на Центральном телеграфе пустовали, как и город в целом. Няня будет днем, ночью с малышом отец, утром — старшая сестра. Начальнику позвонила, сказала как есть.
Все устраивалось. Но сердце ныло, грызло беспокойство. Татьяна впервые так надолго оставила своего маленького сына. Ее с ним не будет уже три ночи подряд, даже если она улетит домой в понедельник вечером, ночным рейсом. Это возможно, если справку выдадут без проволочки. И если на самом деле существуют на свете тот самый интернат и больной отказной ребенок.
Мутная какая-то история. А может, этот Иван, ее обменщик, не хочет обратно в Сибирь, это инициатива его родителей, а он хочет оттянуть возвращение. Они же нашли ее по объявлению, они жаждут его возвратить под свое крыло. А он тут бы и дальше жил, как ему хочется. Мать жаловалась, что за три года парень женился четыре раза, и ничего не получилось. А у них в Новосибирске в нем срочная нужда — не на кого приватизировать машинный парк, которым заведует отец.
Про приватизацию она слышала, но ее это не касалось. В академическом Институте истории приватизировать, кроме бумаги и ленты для пишущей машинки, было нечего. Ну разве еще мамонта, вернее, его чучело. Но на него многие претендовать будут, наверное, а потом — где его хранить, да и зачем? На ежегодных субботниках она старалась заполучить именно этот участок для уборки — с мамонтом, он ей был приятен. Да это был вовсе и не он, а она, девочка-мамонтенок. По ее понятиям она стояла на своем месте, тут она всем видна, всем нужна, приватизации не подлежит. «Вот и хорошо, — подумала Таня, — а то и ничейных мамонтенков на государство будут вешать. Дурь какая в голову лезет».
А если она завтра не найдет этот интернат, не получит справку, то вся обменная цепочка рухнет, и они опять не смогут жить все в одном месте.
Муж по телефону ничего не понял: какой ребенок, какая справка. Она тут расшибается, мотается, готова родительскую квартиру в хорошем месте обменять на комнату на пятом этаже в старом доме, а он даже не собирается вникать в детали. Но она решила не обращать на это внимание, может, ей показалось. В телефоне треск, связь так себе. На него, на мужа возлагается большая ответственность, это хоть и третий у него ребенок, но с малышами он дела не имел. Да и мальчик первый. Вот и отстранился от понимания ситуации. Обиделся, что она застревает в Москве еще на сутки.
Занятая мыслями, Татьяна добралась до Медведково, где уехавшие родственники оставили ей ключ у соседей на всякий случай. Хорошо, что она им позвонила, договорилась, организовала пристанище про запас. Собиралась же обернуться без ночевки в Москве.
Ранним утром она уже была в Раменском. Это не центр, но и не глухая окраина. Нашла в квартире родственников старую карту, протертую на сгибах, и отправилась пешком от метро.
Начиналась влажная московская жара. Позавтракать не успела, боялась не добраться вовремя. Интернат оказался в типовом больничном здании в глубине зеленого парка. Внутри было прохладнее. Ее пропустили через вахту, и ей пришлось ждать у двери директора, на деревянной скамейке. В здании стояла гулкая тишина, пахло больничной едой, в глубине звякали посудой.
От жары, долгой дороги и голода она боялась не выдержать, начать качать права, чтобы быстрее ее принял директор, подходила к секретарю и объясняла, что ей нужна только справка. Наконец ее вызвали.
За столом сидела усталая симпатичная женщина средних лет. Крепко пахло кофе, но ей ничего не предложили.
— За справкой? Вы родственница? — Татьяна кивнула и улыбнулась, стараясь расположить директрису. — Фамилия ребенка? — Таня назвала.
Женщина откинулась, выпрямилась, лицо ее изменилось. Она глянула в упор.
— У нас заведение для очень тяжелых детей, — начала она медленно. — Таким детям, как ваш Денис, наше заведение не подходит.
— Это не мой ребенок! — воскликнула в отчаянии Татьяна.
— Вы же сказали, что родственница.
— Меняю жилплощадь с его отцом, — устало сдалась она. — Новосибирск на Москву, — зачем-то добавила, как бы оправдываясь, что не в курсе того, что у них здесь творится.
— У нас дети с разными поражениями центральной нервной системы, большинству все равно, где они. Но у вас особый случай, — словно не слыша Татьяну, продолжила директриса. — У Дениса ДЦП и глухота, мозг не поражен. Ему нужна семья и материнская ласка. За два года к нему ни разу никто не пришел. Он вполне может компенсироваться при нормальном уходе. В условиях интерната он не будет полноценно развиваться.
— Я не знакома с его матерью, — жестко произнесла Татьяна. — Мне нужна справка о том, что он находится в вашем заведении.
— Вы хотите пройти к Денису? — безнадежно, как будто для проформы, спросила женщина.
— Нет, — испуганно отшатнулась Татьяна, — мне уже нужно в аэропорт. Меня дома сын ждет.
Не глядя на Таню, директриса расписалась, поставила печать, отдала бумагу.
По дороге в Домодедово Татьяна успела заскочить в Банный переулок, сдать теперь уже полный пакет документов. Злилась на своего обменщика, ну и мужик, не мог все подготовить. Ребенок случился. Первый раз об этом услышал. Сообразила, что его родители про ребенка, которому два года, и не слышали.
Дома, глядя на жизнерадостного своего двухлетнего пацана, она первое время вспоминала другого ребенка, которого отказалась видеть, который плохо ходит и ничего не слышит. Пробовала рассказать мужу, но он слушал рассеянно и куда-то торопился. Подругам было рассказывать страшно. Отвалялась три дня с больной спиной и занялась сборами для переезда. Дел было много.