Я хочу так: утром открыла глаза, и все хорошо. Летучих мышей не едят. Италия на день рождения и детей к бабушке. Отчетные концерты в музыкалке, и бог с ним, даже Детский праздник песни, который «три недели нежного балтийского лета в репетициях и концертах с утра до прекрасной белой ночи». Как там? Плюнь три раза — не моя зараза. Раз, два, три, чтобы не было беды. Ищу глазами красное. Это май прошлого года.
«Мам! Помоги! Не могу скачать, надо распечатать. Сегодня три листа». Сашин пятый класс читает на удаленке «Приключения Гермеса». На французском, без адаптации. С грамматическим разбором, синонимами-антонимами, критическим анализом и рисунками. Новая глава каждый день. И так сто глав. Работа по схеме: двадцать минут с учителем по видео, потом сами. Домашнее задание подгрузить в систему до 13:00. Жюли — строжайшая училка, повышенный тон, академический французский. Теперь и родителей держит в страхе на экранах.
Старшая, Ника, в английской школе. Их сразу посадили в zoom: все уроки по расписанию, онлайн. Подростки в пижамах, на подушках и коврах. Добраться до стола нереально. Групповые чаты в параллели с уроками, фото завучей с издевками на зумовских задниках и письменные выговоры от учителей. Большие школьные проекты теперь у нас дома. Воссоздать условия научной лаборатории, вырастить культуры бактерий на трех поверхностях: описание, сравнение, защита. И многомерная модель солнечной системы из необычных предметов. Читают «Убить пересмешника» по-английски и с анализом «расовых предрассудков в Америке в середине прошлого века».
В музыкальной школе видеоуроки введут только в октябре, а весной — задания по сольфеджио разбираем сами, учителя просят помочь разобраться с видеозвонками, сложно со звуком и изображением.
«Мам, иди ко мне, ко мне!» Кириллу четыре года, он всегда со мной, няни у нас больше нет. 13 марта закрыли и школы, и детские сады. До начала карантина мы прошли несколько кругов ада психологических обследований: в саду сказали, что Кирилл отстает от программы. Ничего не нашли, но в школе на нас смотрят косо, завели досье, мечтают отправить к психиатру. Теперь мы с ним сидим перед экраном: учительница и пять детей. У меня много вопросов: почему другие дети почти не двигаются? Раскрашиваем, вырезаем и клеим все буквы французского алфавита. Прописи, как из советского детства. Секунду, такие прописи в четыре года? «С ним все дружат, он спокойный и дружелюбный, но ему совсем не интересно работать с другими детьми», — щебечет учительница Манон. Я, кажется, понимаю, почему ему неинтересно. Поиски другого сада. Начинаем работать с Майей, специалистом по детскому развитию, конечно, удаленно. «Все изменения в ребенке идут от изменений в родителях», — говорит Майя. Отлично. Сейчас только и остается — меняться.
Сначала кажется, что это игра, все образуется. Разве можно взять и все для всех отменить? Дежурный вопрос при встречах: «А ты знаешь кого-то, кто болел?» И пока еще никто никого не знает. Местные законопослушны: возмущение очень тихое и только среди своих. Протестов мало, надежды есть: «Это на западе тяжело, там не было войны и всего. А мы справимся». Паники в магазинах нет. Запасы гречки, погреба на хуторах и морозильные камеры в квартирах. Я тоже такую поставила дома.
Но границы закрыты, самолетов нет, никаких. Муж остался в Москве. Я с детьми — в Риге. Дети все время дома. Прогулки со старшими — проще заставить их убирать и читать классику. Они чахнут и слоняются из комнаты в комнату. Все дни рождения по видео. Гвардия просит есть четыре раза в день. И Ника решила стать вегетарианкой. Постоянные уроки-задания-усталость-истерики. Оказывается, я совсем не готова к роли матери-одиночки.
Перелет Москва-Рига — чуть больше часа. Полностью на дорогу — три с половиной часа, вполне себе выезд на дачу, например, по Дмитровке в пятницу вечером. Но сейчас эта тысяча километров — путь по земле. И пока уехать и приехать можно только один раз. Этот один приезд бережем как зеницу ока. Мало ли чего.
Рига — небольшой город. Встречаться как бы нельзя, но на прогулках всегда кто-то из знакомых. Разговоры теперь об одном. «Что думаешь, надолго это?» «Ну, летом наверняка что-то изменится, а вдруг продлится аж до сентября?» Среди знакомых много россиян. Многие как мы: мужья в России, женщины с детьми здесь. Первые смельчаки едут через границу и обратно; разбираем их рассказы по ниточкам, пишем мужьям («Андрей въехал через Эстонию, проскочил на границе с Латвией, похоже, так можно»). Сохраняем телефоны водителей, пограничников, описания объездов и варианты справок.
Хочется домой. То сильней, то слабей, но все время хочется. Иногда уже невмоготу, и я мысленно собираю машину: котов в багажник, детей приклеить, что ли, к креслам, лучше усыпить, что еще? Как-нибудь дорулю, хотя бы до Петербурга. Проедем ли, какие будут погранцы, пустят ли обратно? А вдруг будет чудесное лекарство, волшебная прививка, всем расскажут, как правильно полоскать горло, и все исчезнет? Летом 2020 года в Москве пропускной режим, прогулки по графику. У нас — парки и взморье, да и маски на свое усмотрение. Значит, не едем, ждем.
Летом — прекрасная пауза: можно в музеи и театры. Ходим в рестораны и бассейн. Одичавшие старшие дочки в летнем лагере: наука, искусство и сверстники! Муж с нами, отпуск и планы на осень. Кирилла взяли в другую школу, он уже пишет буквы и рисует яркими красками все подряд. У нас купание в любую погоду, велики, белые пляжи и сосны. Все довольны и спокойны: цифры низкие — мы, что ли, справились? Ура. Теплый сентябрь и дети в школе.
Конец сентября. Кривая заболеваемости рвется вверх. Правительство в панике. Домик — карточный, все летит в тартарары. Ограничения градом. Вводят масочный режим, школьников сажают по домам. В ноябре закрывают кафе, театры, а в крупных магазинах не продают игрушки, тетрадки и носки. Уже нельзя подстричься, запрет на уроки в группах. Все как будто знакомо, но сейчас уже страшно, и все очень устали. У меня теперь навязчивый страх заболеть. Непонятно, что будет с детьми, если мне станет плохо. В новостях — карусель закрытий всего в Германии, Австрии и Франции. Похороны горнолыжного сезона. И хаос с вакцинами: в Европе их нет.
Мы до последнего держим ускользающее привычное: тренировки — ладно, по одному, учителя приезжают домой. Кириллу очень хорошо в новом садике, все интересно. И младшие не замечают взрослого безумия. Хотя у них теперь новая игра: «Ты — коронавирус» — догонялки. «Почему нельзя купить игрушку или полететь к папе?» — «Все закрыто, потому что коронавирус». Это скороговорка от всего плохого и непонятного.
В январе после праздников я теряюсь. Даже когда вводили комендантский час на каникулы, была какая-то детская надежда, что с Новым годом все должно обнулиться, поменяться. Может быть, не все, но что-то. А все остается тусклым и схлопывается в маленькую серую коробочку. Перспектив нет. Школы будут закрыты до сентября. Холодно, промозгло, освещение в парках до 18:00, не надо гуляний. В январе летят самолеты из России в Финляндию, и мы собираемся в дорогу.
Наш маршрут: Рига — Хельсинки — Санкт-Петербург — Москва. Месяц дома, и так же обратно. Я рада лететь через Финляндию: там точно все будет спокойно и продуманно. Финны логичны и доброжелательны, надежны. Кирилл обожает самолеты, мы не летали год, он счастлив. Вылет из Риги задерживается на час: если не успеем на стыковку, что дальше? Рейсы в Россию из Хельсинки только два раза в неделю. Успеваем, бежим, внимательный пограничник помогает нам с багажом: в зал получения мы не успеваем, все решается быстро по телефону.
И вот мы дома. Наверное, так себя чувствуют моряки дальнего плавания, когда приезжают в цивилизацию. После карантинного года в Риге здесь все яркое, громкое, очень много людей. Хочется смотреть по сторонам и быть в толпе. Открыты магазинчики: Кирилл трогает игрушки на полках, их можно взять и купить — забытая роскошь. Сначала сложно привыкнуть: встречаюсь с подружками, в барах много людей, все обнимаются, сидят плечом к плечу. Поездка на метро — восторг у Кирилла, девочки оттаивают. Какой у нас прекрасный город. Мы идем в гости, на выставки, в океанариум, на скалодром. Я целый год не была в театре. Замираю в темном зале: чур меня, чтобы так еще много-много раз, пожалуйста. В Москве недоверие к происходящему сменяется недоумением и мыслью: «А что, так можно было?» Нет разговоров о болезни, исчезает страх. Идет прекрасная жизнь, пусть и с пробками, холодом, чертовой политикой.
В марте мы летим обратно. «Несомненно, у нас тоже все образуется», — говорю я себе. По плану мы летим из Петербурга и Хельсинки, ночуем в гостинице в аэропорту, укладываемся в правило «транзит за 24 часа», и днем мы уже в Риге. Финляндия удивляет: пассажиров больше не выпускают из транзитной зоны, совсем, в стране новый локдаун. Хорошо, мы посидим вечером в Хельсинки: там хороший аэропорт, пограничная служба уверяет по телефону, что там есть все для ожидания с детьми. Ночью улетим из Хельсинки в Таллин, а потом — в Ригу.
В самолете другая реальность, как в начале злой сказки. Нервные стюардессы, полный самолет, декларация целей въезда. В Хельсинки нас отводят в транзитную зону: вооруженные пограничники, белые лампы в зоне досмотра. После — люди исчезают. В аэропорту закрыто все: витрины задраены, кафе заклеены ограничительными лентами. Нет никакой еды, на шестьдесят семь выходов — один распотрошенный автомат с остатками шоколадок и колы. Диспетчер по телефону извиняется и вешает трубку. Вечер, мы устали и проголодались. До Таллина — шесть часов ожидания, и я не знаю, что будет там в середине ночи. «Мам, не переживай, мы потерпим», — говорят девочки и катают Кирилла на тележках по широченным блестящим коридорам. У нас с собой пакетик блинчиков от бабушки и горсть печенья. Я нахожу аппарат с кипятком, без стаканов. Вот и горячий ужин. Мы ждем и ждем.
Таллин встречает нас тепло. Мы совсем одни. Кто-то умный и очень добрый построил в зоне ожидания кафе с самообслуживанием: холодильник с едой и фруктами, печка, кофемашина и терминал для карт. А еще там есть открытый рояль, стол для пинг-понга, большой детский домик и миллион диванчиков и пуфиков. «Это идеальное место для дня рождения», — думаю я. Дети в восторге, это лучшее завершение путешествия.
Мы опять в Риге. Сейчас май. Я хочу так: утром открыла глаза, и все хорошо. Неизвестно, что будет дальше и кончится ли все это. И, может быть, бог с ней, с музыкалкой: запись партий для симфонического оркестра на телефон и на оценку — это уже перебор. Мы точно сможем добраться до любого нашего дома, что бы ни случилось, и родные приедут к нам. Чур меня, пусть все будет хорошо много-много раз, пожалуйста.