Теодор Ильич был человек неплохой. По его собственному мнению — даже хорошенький. Был ласков к собакам и женщинам, внимателен к друзьям, ответственен на работе и никогда не появлялся в гостях с пустыми руками. Волосы и скулы были у него по-девичьи нежные, глаза чуть раскосые, а нос — плотной такой картошкой. Сложением Тео был в меру цепок и крепок, спиной прям, а ногами чуть короток. Теодору нравилось изобретать на собственной кухне супы, кататься на велосипеде и пить вино под хорошую музыку. Еще ему нравилось делать так, чтобы жизнь других была с ним легче и веселей, свою он стремился делать приятственной.
Была у Тео даже не слабость, но, яркая, скажем, особенность — со временем он совершенно был не в ладах. Бывало, знаете, проснется Теодор Ильич, побродит по дому, помоет посуду в раковине, да и решит проехаться до рыночка с ветерком за ароматной горячей лепешечкой к завтраку. Возьмется за велосипед, смажет цепь, подкрутит педали, проедется живописной дорожкой до магазина — а тот закрыт. И замок висит, и делать ему там нечего. Спросит тогда у сторожа время, а тот усмехнется: «Куда ты, ночь на дворе, рынок-то до заката работает, все уже третий час как разошлись по домам — ужинают». Так и останется Тео без завтрака, будет весь день ходить голодный, смурной, недовольный.
Или вот соберется Теодор в гости на день рожденья, в приглашении скажут — к семи. Он утром обрадуется, как замечательно — проснулся рано, еще так светло. Займется завтраком и зарядкой, соберет костюмчик с изюминкой, подберет галантно к нему носки, и неспешно пойдет к магазину смотреть закусочки. Что наш герой умеет, так это закусочки. Очень он отличает перчики запеченные, оливочки греческие и хороший, с запашком, сыр. И винишко, конечно, к этому симпатичное. Походит, посмотрит по магазину, наберет всякого разного, потом думает, много ли, мало ли взял, так ли любит он тех, к кому понесет все гостинцы. Застесняется своей скупости, положит еще пару вкусных и славных баночек, спрячет в рюкзак, и решит добавить к этой истории чиабатту. А чиабатта хорошая знаемо где — в пекарне, что за Затоном, туда-то мы и поедем, на любимом трамвайчике, а потом через парк. Доберется Ильич до гостей, а там все ушли спать, только Степка пьяно и понуро тычет в торт ножичком. Посидит-погрустит Теодор, выпьет бокальчик вина, да уйдет понуро, оставив гостинцы у холодильника.
На работе его, впрочем, хвалили за усердие и внимательность, а чтобы вовремя на собрания приходил, приставили к нему специального человека, чтобы тот за час до собрания Тео будил и не отставал от него, пока Теодор на собрании не окажется. Чудо, не человек, придушить его, правда через день очень хочется.
Так и жил Теодор без времени, и вместе с тем без проблем, пока не случилось ему влюбиться в отличницу Верочку. Отличница Верочка жила по часам, точнее по минутам и изредка — по секундочкам. Эта девушка знала, что завтрак занимает от 7 минут 23 секунд до 15 минут с 26 секундами, если яйцо к сковороде все-таки пригорит, поэтому закладывала на него среднее арифметическое. У нее все в жизни было посчитано, а на непредсказуемость реального мира была заложена погрешность: 1 час 38 минут в сутки. К ней прилагался, конечно, список из семнадцати пунктов на случай, если погрешность оказывалась ненужной, если не только она, Верочка, но и весь мир вел себя как правильно, как положено, а не как попало и как пришлось. Она была круглая, теплая, мягкая и очень конкретная. Тео был красив и хорош собой, к отношениям она была подготовлена, поэтому на предлог зайти в гости ответила утвердительно: обозначила, что ждет его в воскресенье с 15:23 до 17:05, с погрешностью на час тридцать восемь, о которой Теодору она не сказала, но почувствовала, как теплеют от планов на нее ушки.
Тео приехал в начале одиннадцатого. К тому времени Верочка уже трижды потопала ногами (пять с половиной минут внеурочного времени), написала двум подружкам о несправедливости мира и козливости мужиков (это входило в воскресный план) и теперь вышивала крестиком перед сном, тихо ругая бесконечные минуты дополнительного воскресного времени, на которые был совершенно другой расчет. Теодор помахивал велосипедом, мочеными яблочками и апельсиновым пирогом, рассказывал, как хотел к ней в гости или в кино, а потом просто грустно стоял под окном, пока дворник Петька его не прогнал.
Верочке внимание и пирог нравились, она даже думала, не просить ли его отдать пирог Пете, чтобы самой кусочек с утра попробовать, но такое неуважение Хроносу и лично ей она простить не могла. К тому же, на следующее обсуждение этого вопроса он опоздал на целых шестнадцать секунд. Что после этого можно с ним обсуждать? Так что Верочка написала ему на окне записку «невовремя» и пошла в известные места искать женихов.
А Тео наш огорчился. День не ел, три не спал, все слонялся и маялся, и ни пирог, ни багет, ни даже оливочки никак не справлялись ему помочь. Образ Верочки маял и теребил его опять и опять. Решил тогда, что хватит ему жить на свете, такому дурацкому и несуразному.
Взял он велосипед, поехал на высокую гору, снял тормоза и рванул изо всех сил, чтобы только разогнаться быстрее, да быстро, в минуту, расшибиться о какой-нибудь встречный валун. Но пока занимался уборкой, ходил в магазин, разводил последний пикник и искал урну, время смерти его давно уже истекло, поэтому разбиться о скалу он разбился, а умереть у Теодора так и не получилось.
Так оказался наш герой в госпитале в бинтах очень и очень надолго. А там, мы все знаем, все строго и выверено по часам, а еще не наливают вина, готовят пресно, а опаздывать попросту некуда: ты в гипсе лежишь, а все сами к тебе приходят по этим своим расписаниям и часам.
И, представьте себе, он не сошел там с ума, а как-то выжил с уколами в 8:12, 14:35 и 19:57 по графику. И завтракать выучился со всеми по расписанию, даже если два дня подряд одним и тем же, и на физиотерапию вовремя приходил — уж очень снова ходить Тео хотелось. Так сам не заметил, как привык просыпаться и засыпать в одно время, делать все процедуры в верном порядке, ровно 48 минут после обеда гулять, доделывать все, что начато, а в мае вдруг понял, что стал дружен и с древним Хроносом, и с мудрым Кайросом, и с собой. Тут он было подумал, что можно бы позвонить Верочке, но посмотрел внимательно на старшую медсестрицу Тамару, на оранжевый карандаш в ее тяжелых красиво уложенных волосах — и пошел собирать цветы для нее в парке. И, знаете, стал счастливым.