Нон-фикшн литература становится популярнее с каждым годом. Спектр нехудожественных текстов сейчас как никогда широк — от постов в социальных сетях до масштабных биографических исследований. Секретами писательского мастерства в жанре нон-фикшн делится филолог, историк литературы, публикатор и исследователь мемуаров, дневников и писем русских дворян и членов императорского дома, профессор НИУ ВШЭ, один из авторов онлайн-курса «Нон-фикшн» Creative Writing School Екатерина Лямина.
Широкий веер нон-фикшн
Нон-фикшн — это работа с личным опытом, с тем, что когда-то задело, заинтересовало и продолжает задевать и интересовать. Этот опыт просится на бумагу и при этом не переплавляется в художественную литературу. В то же время, звуки одной и той же «биографической струны» могут быть переданы в совершенно разном формате: автобиографическом, собственно биографическом, «профессиональном» (связанном с профессией), в виде лонгрида или рецензии. Струна вибрирует и заставляет думать и писать. Вы можете чувствовать, что какие-то жанры ваши, а по отношению к каким-то ощущать себя strangers.
Начните с себя
Работать с собственным опытом на самых разных уровнях — это базовые и умение, и потребность. Человек увереннее всего чувствует себя с тем материалом, который он прожил, который случился лично с ним. Это не значит, что не надо выходить за его рамки. Нет, надо, но стартовать с того, что тебя окружает, совершенно естественно. Поэтому такое огромное количество нон-фикшна, в том числе современного, носит автобиографический характер. Моя жизнь, мой век, мои друзья и подруги (здесь мы вспоминаем мемуары Анатолия Мариенгофа), мгновения, главы, фрагменты моей жизни — кажется, что это банальный прием. С одной стороны, да, с другой, ни у кого из нас нет ничего, кроме нашей собственной жизни, поэтому ценить ее и как-то пытаться расставлять в ней акценты и о ней рассказывать — это нормально.
От первого лица
Нет ничего плохого в том, чтобы писать книгу, где прототипом главного героя являетесь вы сами. Не нужно думать, что такое повествование выйдет нарочитым, принужденным. Напротив, если этого испугаться и передать свои рассуждения, мысли, действия третьему лицу, может получиться скучно. Можно сделать героя третьим лицом и назвать его своим именем, но это уже техника, отчасти напоминающая технику художественной литературы.
Существует много хрестоматийных нон-фикшн-текстов, в которых герой рассказывает о себе. Классический пример — Джеральд Даррелл. Когда мы видим фотографии семьи Дарреллов с острова Корфу, мы узнаем на них маму, Джерри, Марго, находим всех. Чувствуется ли, что это искусственно? Нет! Хотя он пишет от первого лица. Другое дело, что герои выходят у него не такими, какими они сами себя видели. Например, брат Ларри, писатель, выглядит скорее графоманом, невротиком, который больше всего ненавидит, когда трогают его бумаги, и устраивает скандал, когда кто-то из животных Джерри пробирается к нему в комнату, после чего мама приносит ему успокоительные капли. Такая поэтика не случайна — Даррелл выбирает рассказывать о своих родственниках и зверях в одном регистре: Му Family and Other Animals, что и задает комический эффект. При этом в жизни Лоренс Даррелл — один из серьезнейших англоязычных писателей, его книга «Александрийский квартет» неизменно присутствует на полках читающих людей (кстати, теперь она есть и в русском переводе).
Замещать себя кем-то в нон-фикшн-повествовании не стоит. Однако можно попробовать варианты и от первого, и от третьего лица. Написать и так, и так, и потом выбрать. Если хорошо идет с «я» — отлично.
Нон-фикшн — не фотография действительности
Никто не говорил, что любой нон-фикшн обязательно на сто процентов должен быть протоколом жизни. Таким протоколом, какой бывает в судебном заседании, или как осмотр с места ДТП, с печатью и т.д. Нон-фикшн — это литература, основанная на фактах. Но вокруг этих фактов очень часто выстраиваются, как мозаика, не совсем соответствующие тому, что было, обстоятельства.
Нон-фикшн — это не фото-, не кино- и не видеодокумент, протоколирующий то, что произошло. Это всегда восприятие того, что произошло, каким-то конкретным человеком.
«Недопрожитая» боль
Вопрос, как быть с «недопрожитой» болью, часто волнует начинающих авторов. Здесь нужно принять художественное, композиционное решение: пускать ее или не пускать в текст. Если масса текстов, написанных именно о боли — личной, о боли некоторого сообщества (например, воспоминания о холокосте). Сравнительно недавно, в 2015 г., новым изданием, с комментариями и фрагментами бесед с автором, были выпущены воспоминания одной из узниц Вильнюсского гетто Маши Рольникайте. Маша Рольникайте от первого лица рассказывает о том, как она была девочкой-подростком и оказалась в гетто, описывает, как она там жила и что там происходило. Очевидно, что в таком тексте не может не быть боли. В том числе, за тех и как бы от имени тех, кто не смог это написать — кто не дожил или дожил, но вышел оттуда настолько измученным и переломанным, что не нашел в себе слов. Она нашла слова, и более того, книга называется «Я должна рассказать». «Должна» здесь указывает на внутреннюю потребность. Вскоре после выхода этого расширенного издания книги Рольникайте умерла. Она была очень пожилым человеком, здесь нет ничего удивительного, но это была история о непрожитой боли огромного числа людей.
Вы скажете: ну, это про 20-й век, про его кошмары, про это все должны знать, про это нужно говорить, а я — подумаешь, у меня болит, и я про это говорю, это никому не нужно. Это правильные вопросы, и они должны быть заданы. Что можно сделать? Написать текст-концентрат и все туда выплеснуть. Да, возможно, это годится только для вас или вашего психоаналитика. Но дальше из текста-концентрата можно отфильтровать, вынуть какие-то важные вещи. Они уже не будут таким концентрированным раствором, из которого кристаллы соли выпадают.
В основе всегда лежит первичный опыт, а дальше его можно фрагментировать, облегчать. Сюжетная, композиционная, нарративная линия не выстраивается сразу, придется пробовать несколько вариантов. Так всегда бывает. Решение о том, какая композиция лучше всего соответствует тому, о чем вы хотите говорить, принимаете только вы. Однако не стоит пренебрегать мнением со стороны, и поэтому, если возникает возможность, показывайте свой текст другим людям.
Говорить или молчать о личной жизни
Личная жизнь — довольно растяжимое понятие. Если читателя нестерпимо интересует вопрос о вашей жизни в формате private life, то есть того, что лежит в сфере глубоко личного, это любопытство не обязательно удовлетворять. При этом вопрос «как будет звучать книга совсем без информации о личной жизни?» автор должен себе задавать. Если вы рассказываете о том, как строили семью, и отрезаете фрагменты, повествующие именно о тех, с кем вы живете повседневно, это будет выглядеть странно. Зачем помещать такой разговор в центр книги, если об этом не говорить? Но люди, которые пишут мемуары, как правило, без личной жизни не обходятся, потому что многое на ней построено.
Если же вы выбираете какую-то отдельную сторону своей жизни, например, вы как преподаватель (есть, кстати, интересные мемуары профессоров и преподавателей), в таком повествовании о себе как о профессионале можно не то чтобы полностью отсечь личную жизнь, но ограничиться короткими включениями, аллюзиями. Все зависит от того, как вы выстраиваете сюжет и каким языком разговариваете с читателями.
Приведу пример. Жившая в Париже русская художница первой половины XX века Мария Воробьева-Стебельская, известная под творческим псевдонимом Маревна, в своих мемуарах довольно откровенно повествует об интимном общении с Диего Риверой, музой которого она была. При этом она пишет как будто бы не совсем от своего имени, а от имени другого персонажа: т. е. Маревне позволено то, что нельзя Воробьевой-Стебельской.
Это довольно частый прием, им можно пользоваться. Конструируется некто, которому можно абсолютно все. Пусть даже его зовут так же, как вас, но все-таки это не вы, это некто, кому вы вручаете рупор.
Об этике в нон-фикшн
Факты в нон-фикшн могут обрабатываться, но они не перекраиваются полностью. Мы их выстраиваем, но стараемся сохранять какую-то близость к реальности. Встает вопрос о том, всем ли эти факты приятны. У рассказывающего есть цель: выстроить идею, заполнить ее фактами. Если речь идет о давно или недавно умерших людях, которым, строго говоря, уже все равно, это одно. Хотя и здесь могут найтись родственники, которые спросят: «Какое ты имеешь право так о нем писать?» Да, нужно, извините за жаргонизм, «фильтровать базар» и задавать себе вопрос о том, насколько упоминание тех или иных подробностей уместно. Если факты касаются людей живущих, даже если вы их не называете прямо, вопрос об этике встает еще более остро. Не стоит исходить из предположения, что они вряд ли прочтут то, что вы написали. Мир полнится слухом, и всегда есть вероятность, что совершенно неожиданный человек откроет вашу книгу.
Здесь нужно принять решение с самого начала: вы обрабатываете факты или называете все вещи своими именами, расставляя точки над «i»? Наверное, второе не совсем корректно. Все-таки что-то нужно вуалировать, ретушировать, хотя все зависит от вашей цели.
Следующая дилемма: то, что вы пишете — для публикации или нет? Чуть ранее мы говорили о том, что зачастую нон-фикшн-письмо — это процесс осмысления недопрожитой боли. Иногда достаточно написать в стол. Может быть, будучи написанной, боль из вас уйдет. Может быть, прочитав, вы решите, что это не стоит публиковать. Или наоборот.
Однозначного ответа на вопрос об этике нет, но когда нон-фикшн содержит повествование о реальных живых людях, нужно включать радары возможных этических затруднений на полную мощность. Это зыбкая почва, продумайте, стоит ли игра того риска, который вы берете на себя.
Фикшн, автофикшн и художественная проза
Сам жанр автофикшн я пока воспринимаю несколько настороженно. Пусть будет область, которая себя так называет, но в чем ее отличие от беллетристики? Возьмем всем известный роман «Над пропастью во ржи». Это фикшн или автофикшн? Мы знаем, что там огромное количество сведений, фактов, переживаний из жизни автора, Джерома Дэвида Сэлинджера. Это автофикшн в итоге или художественная литература? А важно ли ставить этот вопрос? Важно, если вы литературовед, историк литературы, изучаете художественные тексты и архивы, соотношение между фактом и вымыслом. При этом надо отдавать себе отчет в том, что не существует приборчика вроде пульсоксиметра, который можно было бы нацепить на художественную прозу или автофикшн, и он показывал бы вам точную цифру — вот здесь 93% фактов, а остальное вымысел, или наоборот.
Насколько можно художественно обрабатывать нон-фикшн? Оптимальный путь — писать так, как пишется. Это живое дело, что-то захочется описать, передать, выразить почти кинематографически, а что-то захочется упомянуть обиняком или вовсе не упомянуть, применив «минус-прием», значимое отсутствие.
Лучше, наверное, говорить себе «я пишу», чем «я пишу автофикшн» или «я пишу автобиографию в художественной обработке».
О чем писать
Насильственно что-то высечь из жизни, как огонь из огнива, не удастся. Тема сама найдет вас. С другой стороны, сидеть и ждать, пока она вас найдет, тоже не совсем продуктивно. Что делать? Рыться в разных артефактах. Если хочется написать произведение на документальной основе, нужно ответить себе на вопрос: это автодокументальная вещь или нечто, тяготеющее к биографическому жанру. Автодокументальное связано с жизнью вашей семьи, ваших друзей, знакомых, биографическое — с жизнью менее знакомых или вовсе незнакомых вам людей. Как только вы ответите себе на этот вопрос, у вас появится направление.
Дальше вы начинаете рыться в семейных, домашних архивах, в забытых ящиках электронной почты, кучках бумажных писем, фотографиях. Вспомните поездки, порасспрашивайте старших родственников, особенно тех, с которыми вы редко общаетесь. Из-за редкости общения может возникать эффект «хочу рассказать тебе о том». Вообще это надо ловить, как Набоков с сачком ловил своих бабочек. Накапливая материал, надо стараться ощутить некую тягу, услышать нечто, что звенит в ушах, когда вы думаете о какой-то теме, о каком-то событии. И тогда, может быть, из этого начнет вырастать сюжет. В эпопее Пруста про утраченное время все начинается со вкуса печенья, которое герой запивает липовым чаем. Я не призываю непременно идти от этого типа вспоминания, хотя такие ольфакторные (обонятельные), слуховые, тактильные впечатления и впечатления музыки, которая звучит и которая переносит вас в прожитые времена, самые сильные. Но это может быть и что-то другое, например, закладка в книжке или бумажный билет на электричку в Париже.
Как сделать семейную историю небанальной
Чем более непохожими друг на друга и на вас как автора предстают члены семьи, о которых идет речь, тем лучше. Многие семейные истории, увы, грешат автороцентричностью. «Моя бабушка, дедушка, дядя, все родственники родились и жили для того, чтобы я стал таким. Посмотрите, какой я отличный. Я отличный еще потому, что сижу и все это описываю», — иногда такое прослеживается в семейных историях. Чем экстравагантнее герои, тем лучше. При этом не нужно нарочито делать их чудаками и приписывать им странности, которых не было. Но попробуйте увидеть их со стороны, не только своими глазами, поскольку свой взгляд затирается, «замыливается», услышать или представить себе, что они говорят друг о друге. Представить себе тоже иногда достаточно. Успех удачной семейной истории — отстранение, легкое отодвигание, дистанцирование от того, что происходило с вашими родственниками. Но, конечно же, никуда не должно исчезать обязательное условие — уважение к их жизни и тем смыслам, которые в ней были.