Если бы мечты девочек сбылись, Муслим давно бы ходил совсем лысый. Пока же черные упругие локоны украшали красивую голову мальчика, а не хранились в воображаемых нагрудных медальонах одноклассниц и всей параллели. Карие глаза с неприлично длинными ресницами — предмет зависти все тех же девчонок — были опущены вниз. Муслим шел в колонне 8 «Б», приехавшего на каникулы в Москву, и напряженно думал, ведь от его решения зависела вся его дальнейшая жизнь. Лишь изредка он бросал взгляд на Машеньку, идущую перед ним. Изумительно хрупкая девчушка с медовыми волосами весело болтала с подружками.
«Как ее волосы могут так пахнуть летом? Бабушке Машенька точно понравится, она сразу кинется откармливать ее моими любимыми чуду. С отцом, конечно, будут проблемы. Но я сразу скажу про то, что у дяди Дауда-то жена русская! Примет ислам и нормально. Ох, как все мне будут завидовать. А дети-то какие будут! Два мальчика и девочка… как минимум. Скоро она увидит, какой я мудрый человек! А вечером позову ее и между делом спрошу…» Дуновение июньского ветерка и развевающиеся волосы Машеньки прервали размышления. «Как ее волосы могут так пахнуть летом?» Машенька же прекрасно знала, как сделать так, чтобы ее волосы пахли чем угодно. Все зависело от предпочтений мальчика. Лето, море, дождь, любимая игрушка из детства, футбол, компьютерные игры? Да пожалуйста!
Всю информацию о мужчинах Машенька черпала из-под щели кухонной двери. Именно оттуда долетали секретики маминых подруг о том, как сводить мальчиков с ума. Например, когда он рассказывает о чем-то дорогом — надо коснуться его руки. И тогда следующее твое прикосновение будет ассоциироваться с этими приятностями. Машенька была изобретательна и трюк доработала — она словно невзначай коснулась Муслима, рассказывающего про лето в ауле, еще и волосами. После этого, по ее расчётам, он должен был навсегда перестать смотреть на противную Лизу Филатову.
Ребята шли по Кремлёвской набережной. Справа скучали в пробке автомобили, изредка сообщая об этом звуками клаксонов. Мальчишки взахлеб обсуждали желтенький порше, рычавший в этой консервации от бессилия. Муслим же смотрел на речные кораблики, неспешно двигающиеся по реке. Вот бы оказаться там с ней, среди этих людей, нежащихся под солнцем на палубах, среди этой заводной музыки, среди этого счастья.
«Главное, чтоб отец не узнал! На собрании, конечно, может всплыть информация! Но мать точно не сдаст. Остается одна проблема — Вахид! От этого можно ждать чего угодно. Этот дурень непредсказуем».
— Вахид, иди сюда! — крикнул Муслим.
Вахид был на голову выше всех в классе. Он был не похож ни на своих, ни на чужих. За рыжие волосы и голубые глаза его прозвали Ирландец. Вахид говорил, что это древние корни и что во времена Имама Шамиля почти все такие были. И что люди, изменившись внешне, остались все теми же внутри. Впрочем, он всегда говорил что-то непонятное, поэтому прозвище подходило ему как нельзя лучше.
— Слушай, ты в храм пойдешь? — спросил Муслим напряженно.
— А ты в гости к своему другу Максу ходишь?
— Ну, хожу…
— Кстати, видел у входа в Александровский сад Могилу неизвестного солдата? — непринужденно спросил Вахид.
— Ну, видел… Это здесь при чём? — недоумевал Муслим.
— При том что однажды кому-то снова показалось, что он лучше других!
— А, понятно… Слушай, ты моим не рассказывай, что я ходил! — виновато попросил Муслим.
— Я тебе так скажу: все тайное, не ставшее явным — живет в твоей душе. Слушай свою совесть. А совесть — это и есть твоя душа…
«Началось!» — подумал Муслим. Он так и не понял, можно положиться на Вахида или нет, но на всякий случай сказал: «Спасибо, брат!»
«Совесть… Душа… Отец из меня вытрясет и то и другое, если узнает. Но что я буду один стоять там, как дурак. И сегодня последний вечер. Сегодня! Позову ее… то да се, и я такой: «Слушай, а ты уже целовалась?» Она такая покраснеет, глаза опустит, а я подойду к ней и… Ну, где уже этот храм?»
Они шли от Красной площади пятнадцать минут, но для Муслима это было вечностью. Как и для Инны Борисовны, которая из-за плохого самочувствия учителя физкультуры, оставшегося в гостинице, одна должна была все это время нести на себе груз в виде двадцати двух непредсказуемых подростков.
«Почему мы идем в храм, а в мечеть экскурсии нет? — Неприятная вязкая субстанция появилась где-то в горле. — Получается, что я предатель? Отца, семьи, Аллаха?»
Муслим так был захвачен размышлениями, что не заметил, как прошли Большой Каменный мост, Берсеневскую набережную и только у Патриаршего моста, ведущего к храму, он очнулся. У лестницы на мост было кафе с красивейшей верандой, которая утопала в зелени. Растения в горшках — напольных, подвесных, — цветочки в вазах на столах. Аромат крепости кофе, перемешивающийся со сладостью дорогих духов и не менее дорогими выхлопными газами. Фирменный запах столицы пришёлся Муслиму по вкусу. Вот бы оказаться за одним из этих столиков с ней!
В воображении всплыла картина — Мухаммед и Иса сидят на небесной веранде.
— Чай? Кофе? — вежливо интересуется Мухаммед.
— Немного вина! — задорно отвечает Иса.
— Пора бы запомнить за эти века, что со своим нельзя! — шутливо хмурится Мухаммед.
— Я тут пахлаву принес, но раз со своим нельзя… А про века ты прав, мало кто что запомнил… Кстати, ты видел, что твой удумал? — вскинул брови Иса.
— Муслим-то? Я спокоен. Тут и мое вмешательство не нужно, там отец все уладит. И о Машеньке не волнуйся, примем как свою, — бесхитростно улыбается Мухаммед.
— Ладно, давай чай пить. Ты Пророк, и я Пророк! И в этом мы едины. Нам-то уж точно делить нечего.
— Ну, раз делить нечего, тогда последний кусочек пахлавы я забираю себе! — смеется Мухаммед.
«Аллах Акбар! Привидится же такое! Странное все же дело. Бог создал все. Но люди рождаются разъединенными. И выбора у них нет. Одни рождаются в правде, другие во лжи. Почему неверные? Они же не выбирали. Вот князь Владимир, например, выбирал. Волжские булгары и ислам ему-то понравились. Но потом… “Что? Нельзя вино пить и свинину есть? Нет уж, спасибо, мы во что-нибудь другое верить будем!” А ведь как все могло быть!» — Муслим покачал головой.
С Патриаршего моста были видны и машины, и кораблики, и река, и зелёная веранда кафе! А впереди, над всем-всем, над суетой, величественно и степенно возвышалось бело-золотое воплощение Православной Веры — храм Христа Спасителя во всем своём великолепии. Здесь учащенно, в такт мечущемуся сердцу Муслима, бились все сердца.
Остановились у входа.
— Ну что, все готовы? — спросила Инна Борисовна.
Машенька повернулась к Муслиму и, уловив его взгляд, направленный в сторону Лизы Филатовой, выпалила: «Сейчас один баран точно упрямиться будет!» Фрейлины захихикали.
«Что? МАША!» — Муслим не мог собрать мысли и понять, что происходит.
«Без свиньи разберусь! Нет, я не иду!» — почти закричал он.
Что-то сжалось в груди, оборвалось и с грохотом рухнуло вниз. Муслиму показалось, что оторвалось сердце. Но это были всего лишь мечты о детях, Маше, речном кораблике и зелёном кафе. Было трудно дышать, Инна Борисовна беззвучно открывала рот, в ушах звенело.
— Ну, начинается, — закатила глаза Инна Борисовна. — А раньше нельзя было сказать? Что? Вахид, ты тоже? Так, Муслим, Вахид, отсюда ни ногой! Все, ребята, заходим, живее!
Муслим стоял совсем один среди суетящихся людей и не понимал, как летом может быть так холодно.
— Все временно и относительно, — откуда-то из тумана донесся голос Вахида.
Только его не хватало, разозлился Муслим.
— Отвали!
Муслим отошел в сторону и отвернулся. Надо было держаться, мысли унеслись в аул, лето, к теплым рукам бабушки. Лучи, отражаясь в куполах, сыпали в глаза солнечными зайчиками. От этого и от того, что очень стало жалко старенькую бабушку, которая там совсем одна, глаза начало пощипывать.
— Мусли-им! — Машенька неслась со всех ног, без оглядки на то, что «за мужчинами бегать нельзя ни при каких обстоятельствах». — Муслим!
Пока Муслим возвращался в реальность, его сердце уже все осознало и отбивало дробь из фламенко! В висках пульсировали кастаньеты.
Вахид в сторонке наблюдал за разворачивающейся драмой и думал, что будет очень символично, если эта девчонка доведет Муслима до сердечного приступа именно здесь.
— Муслим, извини. Я же не то имела в виду. Я просто хотела, чтоб ты пошел. Там так красиво! Я не хотела так. Я с тобой тут постою. Можно? — умоляюще тараторила девочка.
Муслим простил ей, а заодно и князю Владимиру все, лишь только услышав, как она кричит его имя.
— Слушай, все нормально, я и не обиделся, просто не хотелось идти. Ты тоже извини меня. Красиво? Да ты еще не видела мечеть шейха Зайда в Абу-Даби. Я тебя потом туда отвезу!
Маша захихикала.
«Так, скажу, что заставили и что на иконы не смотрел». — Муслим пытался додумать план, но все мысли расплывались в улыбку.
Инна Борисовна бежала навстречу: «Маша, это что такое? Так! Муслим, Вахид, уже идем? Прекрасно! Вы меня с ума сведете!»
Муслим взял ручку Машеньки в свою большую влажную ладонь. И они, забыв о Вахиде, Инне Борисовне, месте, времени, шли в своем параллельном мире, оживленно рассказывая что-то друг другу.
— Бог есть любовь! — кивнул Вахид вслед впереди идущей счастливой парочке.
— Иди уже, умник! — с облегчением выдохнула учительница.