I
Мама не вошла в квартиру — мама в неё вкатилась. Нет, даже не так. Маму вкатили. На кресле с колесами, как у Машиного велосипеда. Только вид этих колес не вызывал радостного предвкушения лета, скорости и тёплого ветра в ушах. Эти колеса были злые, суровые, безжалостные, как медсестра, которая делала Маше укол в детской поликлинике.
Тот, кто вкатил кресло и маму, наверное, тоже был из поликлиники. Ведь мама должна была пойти туда, раз заболела. Хотя у Маши были сомнения. Она, конечно, знала, что очереди к врачу бывают долгими, но чтобы целый месяц! К тому же мама не кашляла, даже насморка не было. Что это за болезнь такая?!
Маше запретили выходить из комнаты. Но дверь в прихожую была приоткрыта, и через щелку девочка рассматривала маму. Да, это была она. Но многого в ней не хватало: красной помады, ярких ногтей, а главное — пышных волос. На их месте была только бледная кожа, отчего голова казалась маленькой, как у ребёнка.
Исчезло и ещё кое-что. Раньше Маша часто спрашивала у мамы, когда у нее вырастет такая же большая грудь. Мама смеялась и отвечала, что торопиться с этим не стоит, но успокаивала, мол, лет через семь все будет. Теперь же под кофточкой у мамы ничего не выступало. Маша подняла глаза на мамино тусклое лицо и встретилась с ней взглядом. Девочка невольно отступила в темноту комнаты.
Уже потом Маша узнала, что рак — это не только животное. И что своими клешнями он может схватить любую часть тела, даже женскую грудь. Маша узнала, что ремиссия — это когда мама дома. А рецидив — когда она снова уезжает.
Маша узнала, что за лекарства нужно платить, а денег у них нет. Еще, как оказалась, у мамы нет сил, терпения, желания бороться с болезнью. Зато есть дочь. Поэтому с тех пор, как мама въехала в квартиру на коляске, Маша на велосипеде не каталась. В тот момент детство ее закончилось.
II
Мама не любит разговаривать. На самые важные для Маши вопросы она отвечает вздохами.
— Как ты себя чувствуешь, мамочка?
Вздох.
— Ты скоро поправишься, мамочка?
Вздох.
— Мамочка, а где папа?
Она набирает в легкие воздух, как будто вот-вот что-то скажет. Но вместо слов изо рта выходит все тот же воздух — выходит медленно, устало, виновато.
Где папа?
Все вокруг молчат. Мамины подруги стыдливо опускают глаза. Люди на улице с укором качают головой. Маша долго сомневается, пока учебник биологии не заявляет: размножение — это слияние мужской и женской половых клеток. Ага! Значит, если есть ребёнок, есть мама и папа. По-другому никак.
Теперь у Маши два страха. Причем второй может обрушиться на нее сразу за первым: если мамы не станет, девочка никогда не узнает, кто ее отец.
…Маше пятнадцать. Днем она взрослая. После школы бежит на подработку — помогает второклассникам с английским. Дома готовит обед, следит, чтобы мама вовремя приняла лекарства. Девочка стирает белье, иногда бегает на почту за пособием — там ее уже запомнили.
Вечером Маша хочет быть ребенком. В мечтах ей снова восемь лет: на вырванном из тетради листе она выводит печатными буквами: «Мамачка я тибя люблу» и кладёт записку маме на подушку. Услышав, что звук льющейся воды в ванной затих, запрыгивает в свою постель. А через пару минут детская наполняется легким ароматом кокосового шампуня, и мамины губы нежно касаются ее щеки. «И я тебя люблю, зайчонок», — слышит Маша и проваливается в сон, легкий и сладкий, как сахарная вата.
Но сейчас мама пользуется совсем другим шампунем. От неё пахнет лекарствами, а губы постоянно сухие и трескаются.
Перед сном Маша заходит к маме в спальню, дотрагивается до холодной тонкой руки, чувствует, как проступают на ней вены, как дрожат мамины пальцы. Однажды девочка решается вложить в них записку. В этот раз там всего два слова. Почерком отличницы и, конечно, уже без ошибок: «Где папа?»
Прежде чем мама успевает развернуть бумажку, Маша закрывает за собой дверь. Она стоит в темной прихожей, сердце стучит громче настенных часов.
Раз. Два. Три.
В спальне тишина.
Четыре. Пять.
Шелестит бумага, что-то почти невесомое упало на пол.
Шесть. Семь.
За дверью слышен мамин протяжный вздох.
III
Мама пережила прогнозы врачей на десять лет. Успела познакомиться с зятем, а свадьбу смотрела в записи, уже лёжа на больничной койке. Она то устало откидывалась на подушку, то вновь рассеянно вглядывалась в экран Машиного смартфона. «Хорошо», — прошептала мама на середине видео и уснула. Через несколько часов ее не стало.
Из подруг на поминки пришла только тетя Наташа. В свое время она единственная не испугалась маминой бедности, беспомощности, отсутствия груди и волос. Тетя Наташа не испугалась и когда после пары-тройки рюмок Маша подсела к ней:
— Тетьнаташнька, ну ведь ей на небе уже все равно, понимаете? А я так больше жить не могу. Кто он? Где мой папа? Скажите вы наконец, ради бога. Умоляю, тетьнаташнька!
И она рассказала.
Его звали… Впрочем, неважно. Все неважно, все несерьезно, все на одну ночь. Ребенок? Ну круто, мне он не нужен. Деньги? У меня их нет, прости. Тяжело? Болеешь? Не справляешься? Я тебя предупреждал. А, Наташка, узнал, привет. Умерла? Жалко. С дочкой встретиться? Да у нее вроде все хорошо, зачем.
— И всё?
— У меня есть его номер, если хочешь.
— К черту.
…Маша пару секунд смотрит на фото незнакомого мужчины и, словно обжегшись, откидывает смартфон. Она подрывается к зеркалу, резко стягивает с волос резинку и потными руками вцепляется в свои густые черные пряди. Оглушенная собственным воплем, Маша рвет их, не чувствуя боли. Выдрать это недостойное генетическое напоминание. Выдрать с корнем! Будь ты проклят, ненавижу! Ненавижу!
Девушка без сил опускается на холодный пол, утирает рукавом мокрое лицо, слизывает из-под носа соленые капли. Из дальнего угла комнаты на Машу таращится кресло на велосипедных колесах. Настенные часы передают привет из детства: раз, два, три.
В спальне тишина.