Весной 2024 года в Creative Writing School прошел конкурс этюдов «Секс, печеньки и волейбол» в преддверии традиционного летнего интенсива по «Литмастерству». Считается, что три самых сложных задачи, с которыми может столкнуться писатель, — это постельная сцена, спортивный эпизод и прием пищи. Мы предложили участникам конкурса решить одну из них в небольшом этюде. Представляем работы финалистов.
Кристина Пестова
Белое заняло почти всю комнату. Оно тянулось, кричало, кривилось хлопковыми складками, не оставляло возможности смотреть куда-то за, вне, мимо. Не думать.
Она не могла оторвать глаза от белых пятен, занимавшихся теперь то здесь, то там на обоях, окнах, постели, и не только, — еще на полоске от уха вниз по шее, в отвороте рубашки, в ямочке. Белое оттолкнулось от невидимых ей пока ключиц и прыгнуло. От того он будто не удержался, качнулся от удара белых лапок, подался от окна — к ней, вперед.
Белое закружилось в сердцевине комнаты, превратило пол в белоснежную лаву. Она опустилась на островок постели. Увидела точки своих поджатых коленей — острые, худые, полупрозрачные кожей, как внутренняя часть его запястья. На плече.
Белое разлилось, засияло совсем близко перед глазами. Прошлось по спине волнами, разбежалось гладкими пуговицами — прочь, открыло не одну, а уже все. Ямочки, родинки, ключицы, руки от плеча вниз до сгибов, живот с шрамом от аппендицита, бедра, его колени — острые, худые, но загорелые. И залитые сверкающей белизной.
Хлопок зашуршал, забугрился. Обнял четыре руки, четыре локтя, обе головы, ее спину. Колени. Белое забилось ярче, завернуло, оплело, засверкало и вдруг распустилось. Обмягчело.
Тихо дотронулось до обоев, до прозрачного окна, до полоски от уха вниз по шее, до ключиц. Оставило двоих на постели, где в свете нового дня на хлопковых складках простыней стали проступать узоры мелких цветов и листьев.
Марина Потанина
Кто бы мог подумать, что эти маленькие рыбы станут предметом страстного желания на протяжении длиннющего года. Но вообще хорошо — странное сосущее желание «что-то сожрать, а что же сожрать?» наконец-то получило видимые очертания. И если раньше любимой игрушкой были изысканные устрицы с рислингом или улитки, то сейчас под софиты вышла фея в драном красном кринолине и подбитым глазом. Она обожала вечерние посещения, ближе к двенадцати ночи, выбирая то самое время, когда одиночество вставало во весь громадный рост и заслоняло свет люстровых лампочек. Почему выбирала именно это время? Может, еще и из-за цвета соуса, в котором она пребывала большую часть своего времени.
Я грезила этой феей. Представляла, как забегаю в магазин, хватала банку-шайбу кильки в томатном соусе, батон белого хлеба и запускаю обратный отсчет до первых мгновений попадания в рот.
Килька и соус перемешивались с желанием вернуться в вернуться. Я представляла, как заскакиваю в квартиру, кидаю чемодан, снимаю всю эту уставшую за время езды в автобусе одежду, ведь феи с глазам требуют обнаженного тела, фарфоровую тарелку и серебряную вилку. И никакого алкоголя! Требуется чистота!
Банку с килькой всегда страшно открывать, но страх, что края крышки порежут руки или острая часть отскочит тебе прямо в глаз только усиливает желание. Крышка с чуть слышным скрежетом приоткроется и в нос как ударит желанный запах! Запах томатной пасты с килькой, и он заставит дрожать руки и наполнит слюнями рот, тягучими и сладкими.
Но, конечно, сейчас не то, что в детстве. Тогда я боялась белых шариков, сварившихся рыбьих глазок, и тщательно выискивала твердые шарики, боясь хоть бы один пропустить.
Сейчас всё по-другому. Я съем все. Я упаду лицом в тарелку и высосу томатный сок с вперемешку с кусочками килькиного мяса, хвостов, вареных глаз и жабр. Я буду долго возюкать языком по скользкой поверхности тарелки, пока в мозгу будут мирно проплывать корабли.
Елена Сальникова. Завтра
Завтра у младшенькой свадьба, у Сонечки.
А-а, как же больно!
Ничего.
Завтра я буду танцевать с внýчками. Буду. Сначала с Лизонькой, она уже так выросла, не придётся наклоняться. Вот как с Настенькой быть? Ну, там видно будет.
Слабость какая. Самой на кресло не пересесть. Потерпи. Потерпи немного.
А подарок? Вот же, лоскутное одеяло. Из дней. Натянуть до подбородка. Тепло. Так рядом. Недосягаемо.
Ничего.
Завтра свадебный торт. Сонечка говорит: похож на наш город под майским снегом. Хоть бы кусочек съесть. Один. Как раньше: скатерть накрахмалена… вилочки… ох… ластятся к взбитым сливкам. Вилочки серебряные. Тёртый миндаль. Запах орехов и кофе.
Этот запах. Каждое утро, пока Боренька был жив.
Боренька. Сядет напротив: гусар, потому что усат! Шепчет: «Ната, кофейная кантата!» Пьёт кофе. Дородный бокал. С краю долька лимона. М-м-м, выдыхает. Капнет на сорочку, посмотрит виновато. Допивай уж, застирну.
Настенька вилок не любит. Как Таня отвернётся — ох… над тарелкой ладонью. Сорвёт розочку — крем между пальчиков лепестками. Слижет, руку за спину спрячет. Таня посмотрит. Улыбнётся: «Пора дактилоскопию делать».
Хоть бы кусочек съесть, девочек моих не перепугать совсем.
А-а!
Ничего.
Завтра Родю к торту не подпускать. Ест по-басурмански. Зятёк. Крошки изо рта, как… песок из камаза в гололёд. Сонечку оконфузит.
Подарок-то? А, лоскутное одея-лоо! А-а!
Где таблетки? Таня! Танюша! Подойди!
Завтра. Торт. Кремовый.
Розочки в мае под снегом.
Под одеялом.
Танечка!
Тата! Кофейная кантата.
Боренька, родненький.
Борень…