К

Козлиная правда

Время на прочтение: 4 мин.

Это была хорошо оборудованная ступа 22–200. Новая, гладкая, намытая дождем. У ломавших об нее челюсти еще долго в пасти был освежающий металлический привкус. Я наткнулся на нее, нелепо смотрящуюся из-за кустов весенней сирени. Ее припарковали, не спрашивая, прямо на молодую поросль. Хотя этого и следовало ожидать, когда собираешься выйти прогуляться по вечернему лесу и, залюбовавшись на переливавшуюся лунным серебром лужайку, не замечаешь, как пробегающие в прямо противоположную от тебя сторону звери округлили глаза, в разной степени закрытые шерстью. Незаметно поднялся легкий ветерок, я, привычно задирая голову, посмотрел на звезду — она была на месте, но в то же время перестала мерцать. Небо мертвой крышкой накрыло весь лес и его окрестности. Лужайка не дрожит росой, она выпукла, зелена, беспомощна под грузом топтавших ее копыт. Еще не до конца узнавая грязно-коричневые конечности с черными проплешинами грубой зернистой кожи, не различая гортанную «р», на стыке сознания мигнула догадка. На лужайке черти! Засуетившись, попеременно роняя то честь, то достоинство, я достал козлиный паспорт. Тоже новенький, пахнущий нагрудным карманом, заряженный молодым, энергичным сердцем на долгую службу. От вечерней влаги и бегущих мурашек шерсть предательски быстро кудрявилась на спине, запотевали очки, становилось мутно в глазах. Выжимая мох под копытцами, как мочалку, я невозмутимо начал пересекать лужайку. 

«Молодой козел, можно вас на минуточку?» — обратился ко мне крайний черт, отклонившись перпендикулярно от черно-коричневой массы. 

«Вы мне?» — зачем-то проблеял я, хотя уже достал документ. 

Видимо, первый удар пришелся в плечо, второй догнал в голову, еще несколько встретили сбоку — повалившись под крики «задай этой морде!», я перестал их считать. Хруст, липкий ворот, глухие стуки ударов телепающейся головы, тушу кто-то яростно перетягивает огненными жгутами, хочется подглядеть, я разворачиваю голову — она грохочет еще сильнее, а в пасть набивается земля и мелкие камешки. 

«Эй, разверни плешивого!» — слышу я чей-то окрик, и меня поднимают, со свистом швыряют на мягкую пирамиду туш, чтобы в последний раз моя голова, описав круг, встретилась с прохладной стенкой ступы.

Звезда, внезапно подмигнув, вдруг исчезла вовсе.

А я видел бабушкин сад, взмокший поутру от первого весеннего тепла. Кое-где на всходившем солнце проступали разваренной репой комья земли, а во впадинах прятался туман, из него торчали одинокие стебельки травы, молодые побеги деревьев и непобедимый сухостой. Я в новом сюртуке с надежно вшитым внутренним карманом (для важностей, настаивала бабушка) вылупился на продолговатый листок с надписью «студент первого курса академии звериных наук». Копытце невольно рыхлит песок, выстукивает беззаботные мотивы, чертит бессвязные сюжеты.

«Чего притих? — Бабушка, тяжело дыша, заканчивает утренний полив. — От счастья, что ли?»

«Не верится, Ба! Я студент! Первый из козлов!» Закрыв глаза, я представляю полки книг, пахнущие пылью времени, она щекочет морду, заставляя чихнуть на пару эпох.

Солнце встает резко, ослепляет, выжигает яркими всполохами, я щурюсь, морщусь, с трудом разлепляю губы, меня мучает жажда. От бабушкиного сада не осталось и следа. Морда уткнута в утоптанный пол, копыта вывернуты зигзагом. Розовой лентой тянется сукровичный ручеек. Я дергаюсь марионеточной куклой. 

«Ты гляди, очнулся!» Надо мной склонились невыразительные морды. Баран, что повыше, с кудрявой челкой, чешет живот большим копытом. Двое курносых боевых петухов разом всплескивают крыльями от удивления. А крупный свин, потный, с выражением ужаса на морде, застыл в углу камеры. 

«Воды», — еле блею я. 

«Сейчас, сейчас! Ты, брат, извини, вся посуда грязная. Этим чертям все равно. Грязное на грязном не видать», — суетится баран.

«Да дай ты ему уже воды!» — визжит свин, вытирая лоб, озираясь на решетку и на приближающиеся звуки копыт. 

Щелкнул замок, я едва успел сделать глоток, как грязные потрескавшиеся лапы двух рослых чертей потащили меня вглубь длинного коридора. Мелькали свежевыкрашенные двери, пахло плесенью и куревом, немытыми тушами, унижением.

Затем яркий свет кабинета, мягкий табурет, запах бумаги и чернил, дорогой соломы. Я щурюсь, очки где-то потеряны. Приятный голос предлагает: «Возьмите мои» — и протягивает пенсне. Я судорожно накидываю его на нос и наконец могу видеть четко. В кабинете четверо чертей, начальник и трое разномордных подчиненных, стоящих по углам.  

«Мы вас надолго не задержим, — мягко обращается ко мне начальник. — Вы просто гуляли в лесу, а не собирались на студенческий пикет, как нам пояснил ваш будущий одногруппник. Мы ему, конечно, не поверили и сразу пригласили вас на беседу, как представителя молодого поколения, вы ведь первый козел, поступивший в академию, верно?»

«Да», — скрежещу я сквозь сломанные зубы.

«Это поразительно!» Начальник коричневеет от восторга. Подчиненные замерли. «Тогда к делу, мы хотим знать все, что происходит в академии, так сказать, от первой морды, и выбрали вас в качестве нашего союзника. Вы остаетесь первым козлом в академии, самым умным и сильным, что немаловажно, с нашей поддержкой. По копытам?»

«А зачем бить? Можно же было просто спросить?» — тихо блею я.

«Чтобы у вас появился выбор: либо сотрудничать с нами, либо сдохнуть», — улыбнулся начальник, жалея меня взглядом, как жеребенка. 

Я поднял глаза, пенсне скатилось по морде вбок, так что портрет главного черта, висящий прямо над столом начальника, стал казаться правее, затем стал двоиться, троиться и четвериться, и не было конца внезапно возникшей галерее из главных чертей-близнецов, пока пенсне окончательно не скатилось и не упало на пол… 

Я вывалился из управления звериных дел на весенний, нереальный пейзаж. Тушу саднило, я еле волок копыта через утоптанную полянку. На ней одна за другой ровными грядами стояли припаркованные ступы, сияющие уверенностью, железными правилами и чем-то непоправимым. Немолодой черт в фуражке скосил на меня свои пухлые безразличием зрачки. Я вдруг остановился и неестественно громко спросил, почти срываясь на блеющий крик:

«Эй, папаша, что это за цифры на ваших драконах?»

Черт размеренно начал: «Так известно ж, любезный… эээ, первые цифры — это год от Рождества Христова, а вторые… так ведь соревнования же у нас, у чертей. Это убитые ступой звери. Победитель, кажись, будет назначен Директором академии звериных наук вместо старого профессора. Давно пора его сменить, я всем говорю».

Я снова вижу бабушкин сад. 

«Смотри, как бы тебе черти рога не обломали, лютуют в соседнем лесу, ну их, двоечников!» — и бабушка плюет на землю с чувством и кусочками молодой травы.

«Я и без рогов козлом останусь», — смеюсь я и приобнимаю бабушку, шерсть созвучно трется друг о дружку, становится жарко рядом, и мы расходимся в разные стороны.

Метки