З

Зачем?

Время на прочтение: 4 мин.

Выйдя из машины, я не стал сразу смотреть вверх: и так знал, что он там — невысокий, едва до половины окна ростом, всматривается через стекло, ждет, как и всегда. Раньше, в дни наших приездов, они стояли так вдвоем: она на кухне, а он в комнате. Моя двоюродная бабка не родила детей и обожала нас, внучатых племянников. А он любил ее. Педант и чистюля, готов был терпеть любые наши шалости, шум, бардак после — лишь бы ей было радостно. А теперь… привык, наверное. Мы выросли и почти перестали приезжать, она умерла. Он, усохший почти до невесомости, гладко выбритый, неизменно опрятный, часами гулял в прибрежном парке. Теряя слух, он постепенно погружался в тишину — перестал включать телевизор, не доставал книг из своей большой библиотеки. В те редкие дни, когда мы приезжали в гости, я не мог понять — он радуется нашим визитам или терпит. 

Махнул ему рукой и увидел, как он отвернулся — пошел открывать дверь.

Пили чай. Ножом, лезвие которого было сточено до узкой полоски, он аккуратно нарезал сыр с колбасой для бутербродов. Я заметил, что его лицо стало совсем гладким, словно волны времени прибоем постепенно стерли все, что было нажито: переживания, устремления, желания — оно стало молочно-прозрачного цвета и подсвечивалось изнутри чем-то нездешним. Непривычно для него я разглядел рассыпанную по щекам соль щетины. «Похоже, все», — мелькнула мысль. «Ну что, дед, как ты?» — спросил вслух. По губам поняв, что я что-то сказал, он улыбнулся: «бери сахар», и положил мне руку на плечо. Впервые, кажется.

На следующее утро его забрала скорая. «Похороны в среду», — написала мама через день.

Тяжелый, влажный снежок глухо чмокнул о стену морга. «Косой!». Молодые парни в одинаковых черных пальто с траурными повязками на рукаве, раскрасневшиеся, сильные, нараспашку, были не на шутку увлечены боем. Заметив нас, нехотя прекратили, отряхнулись и закурили. Рыжий здоровяк направился к нам, по пути, спохватившись, крикнул, обернувшись: «Леш, если пойдешь, возьми мне капучино» — а потом, состроив скорбную мину, представился: «Алексей, буду сопровождать вас сегодня. Примите мои соболезнования. Скоро начнем прощание». Сесть было некуда. Вчера выпавший снег подтаивал, и ногам становилось сыро, промозгло поеживаясь, мы стали ждать. «Интересно, дед был когда-нибудь в Питере? — подумал я. — Нравился ему этот мрачный город?» «Да опять сплошные социальные, — донеслось из группы черных пальто. — Старики мрут, пятерка за день если прилипнет — уже хорошо». 

«Хоккей вчера смотрели?» — спросил отец.

Дверь зала распахнулась, и в сырость раннего апреля неожиданно пахнуло ладаном, из глубины с пением «Святый Божий» потекла оживленная толпа людей, они стали рассаживаться в автобус. Их лица были сосредоточены и торжественны. Парни в пальто метнулись внутрь, вынесли гроб и деловито загрузили в катафалк. Не теряя времени, машины тронулись, и площадка опустела. Вдруг из-за туч сверкнуло солнце, показалось, что даже стало как-то теплее, а на душе неуместно, по-весеннему радостно: будто пасха, кулич на кладбище и запах свежеокрашенной оградки.

«Савельевы? — Вышедший сотрудник в форменном костюме, оглядев нас, уточнил: Все, не ждем больше? Хорошо, сейчас запустим». 

Он лежал на постаменте, не изменившийся с последней встречи. «Почти не пришлось ничего делать», — с уважением сказал санитар. Дверь закрылась, и повисла тишина. Дед не был крещен. Священник сидел в углу, просматривал записи и ждал следующую группу. Кадило, висевшее на ножке раскладного аналоя, холодно блестело. Мы неловко молчали. В гулко-просторном, холодном, сером зале, под светом ламп, было пусто, как в кузове разгруженного фургона: хотелось уже поскорее захлопнуть створки, чтобы не видеть наготы, хлопнуть ладонью по металлу и крикнуть водителю — «эй, езжай уже, закончили». Запахи, жизнь и распевы тех, что ушли перед нами, словно оседали, и что-то занимало их место; оно подступало к горлу, пробиралось ниже, к сердцу, и все как-то меркло, становилось тусклым. Мелькнула мысль: «Нас за дверьми солнце ждать не будет». «Ну что, Коля, отмучился», — сказала мама, и мы быстро по очереди поцеловали его холодный лоб.

Похороны прошли быстро и сыро. В ресторане неподалеку — я специально выбрал тот, где есть камин, — мы сели ужинать. «Когда хоронили бабушку, у меня на душе была радость, — сказал брат, — было ощущение, что она просто уезжает и мы еще увидимся. А сегодня… словно это конец всему. И думаешь: а зачем? Вот жил и умер. Сказать больше нечего. Ни следочка».

«Я предлагала ему креститься, исповедоваться, книжек приносила. Он отмахивался, мол, поздно мне уже, всю жизнь думал, что Бога нет, а теперь чего уж».

«Кто-то сказал, что ад — это место, где нет любви. Возможно, то как он жил после смерти бабушки, и там, где он теперь — все одно», — сказал я.

«Ну ты хватил, — возмутилась мама, — да и не нам судить, что мы о нем знаем-то».

«Пусть земля ему будет пухом, — выпил, не чокаясь, отец. — Кстати, что ты думаешь про нового премьера?» 

Он пришел утром. Я лежал и не мог пошевельнуться от ужаса. Да, честно говоря, и не хотелось дать понять, что я проснулся. Я слышал мерное сопение жены, видел бледный отсвет фонаря на полу, слышал шум редких машин и чувствовал, — он стоит у изголовья и молчит. «Если снова положит руку на плечо, наверное, я тогда умру», — пронеслось в голове. «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий…» — начал я, но не смог продвинуться дальше. Попробовал снова, и снова, и так несколько раз. «Дед! Что ты? Уходи, мне страшно!» — мысленно крикнул я, наконец. Стало легче, я дернулся, и на движение, не просыпаясь, жена повернулась и обняла меня. Ее тепло стало наполнять мое тело: сначала сердце, затем кончики пальцев, ноги, и наконец… «Ушел? — прислушался я. — Кажется, да. Зачем приходил?» Засыпая, в полудреме я услышал: «У Любви нет времени и барьеров. Она бесконечна, и смерть ей не помеха. А я любил. Я никогда не был один».

С утра я вспомнил, что давно не причащался.

Со дня похорон деда прошел год. Иногда я возвращаюсь в него мысленно. Удивляюсь той череде впечатлений и ощущений, что были вызваны смертью почти чужого мне человека. Не вижу в них смысла, связности, каких-то особых знаков и выводов. Но, кажется, я стал чаще звонить маме да крепче и дольше обнимать жену.

Метки