Елена Николаевна изучала поверх очков притихших семиклассников. Выбирала жертву. Сил не было с самого утра, на столе остывала третья за день чашка кофе. Шел последний урок. Ругаться сегодня совсем не хотелось. Отвечать будет… Дмитриева.
Маша встала с первой парты и сделала шаг вперед. Будущая красавица и отличница, она никогда в себе не сомневалась. Бойко начала:
— В пустыне чахлой и скупой,
На почве, зноем раскаленной,
Анчар, как грозный часовой,
Стоит — один во всей вселенной.
Природа жаждущих степей
Его в день гнева породила,
И зелень… и зелень ветвей
Мертвою водою… оросила…
Маша запнулась и побледнела, уставилась в пол. В классе стало особенно тихо, было слышно, как в буфете загудел холодильник. Елена Николаевна резко вскочила и зашипела:
— Маш-ш-ша… Если ты, лучшая ученица класса, не в состоянии выучить стихотворение, чего тогда ждать от остальных? Я тебя спраш-ш-шиваю! Ах, ты учила? Что-то я не заметила. Что? Домашнее задание по алгебре большое задали? Ты должна все задания выполнять. Позоришь родителей! Ответишь на следующем уроке? Нет, не ответишь, я тебе два сейчас поставлю. Делай все нормально! С первого раза. И плакать мне тут не надо…
Прозвенел спасительный звонок.
Елену Николаевну в школе за глаза называли Еленой Презлющей. Ее побаивались даже коллеги. Ответственная и принципиальная, она была очень требовательна к себе и другим, но часто перегибала палку. Высокая, стройная и совсем еще не старая, всегда в безупречно отутюженных длинных юбках, мешковатых пиджаках и одинаковых голубых наглухо застегнутых рубашках. Без косметики и маникюра, с туго затянутыми в пучок волосами, которые приходилось выпрямлять каждое утро — от природы они сильно кудрявились.
Она чувствовала себя плохо уже целый месяц. Сил не было совсем. Голова кружилась. Ее маме Евгении Михайловне это категорически не нравилось, и Лена уже неделю после работы ходила в поликлинику по врачам. Она считала, что у нее обычное переутомление: часов в этом году было очень много, классное руководство, много административной работы. Но маму она привыкла слушаться и сегодня шла к гинекологу.
Декабрь только начался, но в воздухе уже летал Новый год. Зима была что надо. Снег засыпал город, во дворах возвышались сугробы в человеческий рост. Дворники не успевали убирать улицы, а вчера Лена чуть не опоздала к первому уроку — за ночь подъездная дверь примерзла так, что пришлось лить на нее кипяток.
Очередь подошла быстро. Уставший гинеколог открыла Ленину карту, отругала, что та не была на приеме уже два года, отчитала «когдаужерожатьбудем» и велела раздеться. УЗИ делали очень долго. Скоро в тесном кабинете появился второй врач, а потом еще и третий. Они вместе смотрели в монитор и что-то тихо обсуждали друг с другом вполголоса. Лене стало не по себе.
— У вас большая опухоль. Надо, конечно, делать дополнительные исследования, но вероятность рака — девяносто процентов. И… скорее всего, опухоль неоперабельная. Но ничего…
Дальше врач говорила что-то еще, но Лена ее уже не слышала. Она молча оделась и не прощаясь вышла на морозный воздух. В голове почему-то крутилась одна единственная мысль — как бы мама не узнала.
Ночью она не смогла уснуть. Лежала с открытыми глазами и внимательно рассматривала свою комнату. Обои в цветочек, она же не хотела обои, хотела покрасить стены в бледно-зеленый. Массивный письменный стол, оставшийся от деда. Удобное, но потрепанное кресло, которое не подошло тетке. Тяжелый ковер на полу… скапливает пыль, тяжело дышать. Книги, очень много книг на полках. В том году хотела купить книжный шкаф, дали хорошую премию в конце года, но мама сказала, что дорого. Лучше положить деньги в банк и потом купить что-то действительно стоящее. Хотя бы на похороны пригодятся. Лена думала об этом так отстраненно, как будто о ком-то незнакомом.
Как же так все вышло? Я же была веселая, лучше всех играла на гитаре. Поступила в ГИТИС, но потом забрала документы. Решила быть педагогом, как мама. Все-таки стабильность, хорошая профессия. С детьми мне всегда нравилось. А после театрального что? Играла бы в массовке. В провинциальном театре. С детьми тебе нравится, ага. Не ты ли вчера довела до слез бедную Машу Дмитриеву из-за плохо выученного стихотворения? Лене стало душно и она распахнула дверь на балкон. Закурила. Ну а что, провинция. Мне всегда нравились маленькие города. Зато занималась бы своим делом. И почему обязательно массовка? Я вполне способная. Стала бы со временем режиссером. Надо было тогда замуж выйти, за Леню. Какая была любовь! Лена и Леня. Нам было нескучно и все время смешно. Даже маме он нравился. Но рано, слишком рано мы встретились. Ну какие дети в девятнадцать лет. Мама была права, настояла на аборте. Сейчас бы нашему ребенку было пятнадцать. Мальчик или девочка? Я хотела девочку. У нее бы точно были Ленькины чуть раскосые глаза и мои светлые кудрявые волосы. Я бы назвала ее Миланой. Нет, Кариной. Может, Маргаритой? Размечталась, дура. Какое теперь все это имеет значение? Я скоро умру. Ну и ладно. Ненавижу свою унылую жизнь.
Остаток декабря пролетел незаметно. Лена жила на автомате. Чувств не было. Рано вставала, одевалась, шла на нелюбимую работу. Вечером обнаруживала себя дома. И даже не могла вспомнить, как прошел день. Дежурно пила с мамой чай, односложно отвечала на вопросы и валилась спать.
В Новый год проснулась с температурой. Выползла на кухню попить воды. Евгения Михайловна стояла у плиты и уютно жарила оладьи.
— О, проснулась! А я вот тебе оладушек напекла, садись, вот варенье малиновое, твое любимое. И чаек полезный заварила, с горными травами, выпьешь — и сразу поправишься. Лен, ну ты что босиком? Пол же холодный, почки застудишь.
Лена почувствовала внезапную ярость. Набрала побольше воздуха и заорала:
— Ненавижу малиновое варенье! И оладьи! И чай твой идиотский! Я кофе люблю, с молоком! Хватит! Сколько можно! Я так больше не могу, не хочу, не буду!
Мама замерла с полным половником теста.
— Ленок, ты что? Наверное, совсем температура высокая. Ничего, сейчас Катерина придет, тебя полечит.
— Ненавижу Катерину, видеть ее не хочу! И тебя! Ты мне всю жизнь испортила!
Лена развернулась и захлопнула за собой дверь.
Раз жить осталось всего ничего, буду делать только то, что хочу на самом деле.
Она собрала свои вещи, посмотрела расписание электричек и купила билет в Ярославль.
Там жил Леня.
Ее совершенно не смущало, что они не виделись пятнадцать лет, она не думала о том, что он может быть женат, или вообще не захочет встречаться. Она знала, что делает все правильно.
Всю следующую неделю она просыпалась с улыбкой, Леня был с ней. Они гуляли по заснеженному городу, пили кофе и не могли наговориться. Лена чувствовала себя легкой и счастливой. Она знала, что больше не вернется в свою привычную жизнь. Не пойдет в школу. Не соберет непослушные волосы в тяжелый пучок.
Девятого января на повторном осмотре никакой опухоли обнаружено не было. Врач развела руками.
— Эти аппараты все время ломаются, уже не первый случай!
Лена и Леня поднялись на третий этаж. Евгения Михайловна открыла дверь.
— Мам, это Леня. Ты наверняка его помнишь…
— Конечно. Раздевайтесь, пойдемте пить чай. У меня малиновое варенье есть. И вкусные оладушки.
Лена крепко обняла мать. И подумала, что завтра позвонит Маше Дмитриевой и попросит прощения.