Ехали на юбилей к дядь Коле. Это был родной дядя с отцовской стороны, и никакой ссоры между братьями в прошлом вроде бы не случалось, но виделись они редко, на Майкиной памяти — вообще никогда.
Как-то так повелось и казалось само собой разумеющимся, что мамина родня была рядом, и Майка всё про всех знала через маму, и про саму Майку тоже много чего знали — иногда, пожалуй, даже чересчур много. В дни рождения накатывала шумная волна гостей с той стороны, а с отцовской не было никого. Деда с бабушкой не стало еще до Майкиного рождения, а дядь Коля, как гласила легенда, жил себе в Краснодаре, больше сведений о нем никаких не было. И вот, смотрите, позвал на юбилей — пятьдесят лет, полвека. Вспомнил.
Родители собирались долго и напряженно. Решали, что надеть, что дарить. Майка, одуревшая от бесконечной зубрежки, недосыпа и страшного «если не поступлю», участия в сборах и обсуждениях не принимала. Она сперва и ехать не собиралась, но отец развыступался в своей манере: «Важное семейное мероприятие, что за эгоизм…», мама стала суетиться, волноваться. Ради мамы и согласилась. Торжество назначили на седьмое мая, день этот уверенно стоял в красной линеечке праздников, так что, в общем, ничего страшного, учёба не должна была пострадать.
Выехали на машине рано утром. Майка сидела сзади, тупо пялясь в телефон. Абзацы жизненно необходимого «Тихого Дона» бестолково бились в её сознание и отлетали, рассыпаясь на кучки бесполезных слов.
— Ну что ты уткнулась в этот телефон? Оторвись ты от него, вон вокруг тебя реальная жизнь, красота какая! Сидят в сетях своих…
Она подняла взгляд, наткнулась в зеркале на недовольное отцовское лицо. Мама как всегда попыталась сгладить:
— Майечка, ну правда, посмотри, как красиво.
Майка, с трудом усмирив раздражение, сунула телефон в сумку, демонстративно уставилась в окно. Ну что, что там такого, чего она не видела?! Да, весна. Да, зелень. Поля. Коровки пасутся. Ещё что?
И вдруг вспыхнуло впереди, засияло золотом — огромное, почти бескрайнее.
— Что это? — Майка обалдела.
Мама обернулась с улыбкой.
— Это рапс цветёт. Рапсовое поле.
Майка отдаленно вспомнила: да, есть же вроде какое-то рапсовое масло. Но это было неважно.
— Давайте остановимся? Пап, давайте?
Отец молча глянул в зеркало и отвел хмурые глаза, делая вид, что не слышит. Это значило «нет», и Майка хорошо знала, что просить дальше — себе дороже. Знала и не просила никогда, привыкла, а сейчас не выдержала. Золотое это поле ударило ее в самое сердце, и просто проехать мимо, сделав вид, что ничего не случилось, было невозможно.
— Ну почему? Почему никогда ничего нельзя? Что здесь такого, если просто на минуту?!
Слезы вспыхнули, вырвались наружу, пробились в голосе. И мама не выдержала:
— Саш, ну правда, если на минуточку…
Отец по-прежнему ничего не отвечал, но машина замедлила ход, выруливая на обочину.
— Идите. Только быстро.
Мама предложила:
— Давай я тебя сфотографирую?
— Что? Нет, ничего не надо. Я сама, я посмотреть просто.
Мама осталась в машине, а Майка осторожно, бочком спустилась с дороги. Две вещи поразили её. Первая: цветочки были совсем простенькие, по отдельности сорняки, да и только — как они могли слиться в такое? И вторая: рапс оказался неожиданно высоким, мелкой Майке по плечи.
С десяток неуверенных шагов — и она оказалась посреди этой невероятной жёлтой глади. Если лечь, стебли сомкнутся над головой, укроют, спрячут, и можно будет не думать ни о чем, ни о чем… Густой душистый ветер тихонько гулял по полю, шевелил цветы, и не было никаких сомнений, что в них бьется, волнуется та же самая жизнь, что и в самой Майке. Она глубоко вдохнула, выдохнула. Облака разошлись, выпуская солнце. Поле будто загорелось, засияло ещё ярче. Светлой Майкиной макушки коснулось ласковое тепло.
Майка глянула вверх и замерла. Там сияло среди облачной белизны синее, чистое, высокое-высокое, и плыла, распахнув крылья, какая-то большая птица. А внизу, запрокинув голову, стояла она сама, королева рапсового поля. Закрыла глаза, вскинула руки — золотой свет мягко струился сквозь веки, входил в Майку, наполняя и успокаивая: «Всё будет, всё-всё будет…»