«…Это была не жизнь и не смерть, а что-то совсем чужое…
… Я не хочу об этом помнить»
Екатерина Симонова
«Я была рада, когда бабушка умерла»
Знаете шутку
о том, что англичане уходят, не прощаясь,
а русские прощаются и не уходят?
Моя бабуля бы оценила.
Она любила посмеяться,
и сама уходила почти четыре года…
Когда бабуля умерла,
кроме горя меня терзал стыд
за чувство незаслуженного облегчения…
Почти четыре года она уходила от нас,
плутая в лабиринтах деменции после инсульта.
Родные жилистые руки,
не боящиеся никакой работы,
забывали, как держать ложку.
Усталые ноги отекли,
стали похожи на синюшные столбы
и носили грузное тело только усилием железной воли.
Воля — единственное, что осталось от прежней бабули.
Думаю, ей было очень страшно,
когда таблетки отбирали у нее волю,
поэтому она их не пила.
Да и какие лекарства могут повернуть вспять
беспощадную смертельную коррозию?
Бабуля никогда не боялась старости и немощи,
но болезнь разъедала не только ее тело, но и душу.
Эта душа много болела за детей, за внуков…
Она столько выстрадала в военное время и после…
Она боролась всю жизнь.
Ей за долгие восемьдесят два года
совсем некогда было побыть ребенком.
И если бы только она стала им хотя бы в конце!
Даже серьезно заболев,
она продолжала бороться — теперь с собой,
не разрешая себе быть беспомощной и глупой.
Она не принимала себя такой,
она по крупицам собирала остатки разума,
старалась быть сильной
и надеяться только на себя, как научила ее жизнь.
Но что-то всегда ускользало от нее:
то она оказывалась без юбки на улице,
то без денег на выходе из «сберкассы»,
тет-а-тет то с городом, то с мошенником,
одним из тех, кто потерял человеческий облик
не от суровой жизни и старости…
Увидев свою оплошность, она всегда смеялась,
сама над собой — она всю жизнь это делала —
Смеялась заразительно, до слез…
И от этого было ощущение,
что она как будто все понимает.
И от этого было только хуже —
казалось,
только казалось,
что бабуля побеждает болезнь, а не наоборот.
Я не позволяла себе сильно переживать,
у меня маленькие дети, другой город, муж и куча задач…
И единственное, что я могла —
слушать жалобы мамы,
она измучилась, ухаживая за своей мамой,
слушать жалобы бабули,
пока она не разучилась пользоваться телефоном,
и не слушать
подлый голос внутри,
обещающий, что это когда-нибудь закончится.
Вязкий кошмар прервал СOVID-19.
Оставив другой город, маленьких детей и кучу задач на мужа,
я прилетела на похороны.
Суеверный ужас накатывал на меня,
когда я уговаривала себя зайти в комнату, где стоял гроб.
Щуря затуманенные глаза,
я стояла и смотрела издали
на безжизненную кожу дряблых щек
и навсегда закрытых век
и вдруг вспомнила,
как в моем детстве бабуля дремала, изредка всхрапывая.
Только тут я осознала, что мне больше некому сказать «бабуль, вставай!»,
и я долго рыдала над маленьким телом,
где жила большая душа…
Наконец, она разрешила уложить себя,
не сбрасывала одеяло и не вскакивала, чтобы бежать по «своим делам».
О, я никогда не забуду наш извечный короткий диалог в дверях:
«Бабуль, ты куда? — По своим делам!»
Бабуль, ты куда???
Я хочу помнить
ее мудрую, тихую жизнь в трудах и заботах.
Я хочу помнить
и непростое время,
когда пришел черед семье позаботиться о той,
кто заботился обо всех, кроме себя.
Единственное, что я не хочу помнить —
но никогда не забуду —
нашу последнюю встречу при жизни.
Когда, не достучавшись до ее сознания,
я ушла почти по-английски.
А бабуля смотрела мне вслед
выцветшими глазами цвета ноябрьского неба,
махала рукой и,
силясь вспомнить мое имя,
смеялась над тем, что никак не получается.