В ноябре темнеет рано. Моя комната утопает в сумерках, но я не включаю свет. Злой ветер завывает в щелях панельной шестнадцатиэтажки, моей ровесницы, надрывно дребезжат стекла в деревянных рамах, качаются долговязые силуэты деревьев, больше похожие на мертвецов с раскинутыми в стороны руками-ветвями. Я опустила руки на колени и ощутила что-то теплое, мягкое, шелковистое. Это Персик, мой кот. Оказывается, я совершенно забыла, что он заснул у меня на коленях. От долгого сидения у меня затекли ноги, да и все тело, но я продолжала сидеть в прежней позе, почти не дыша, чтобы не вспугнуть Персика. Он теперь все время спит, свернувшись калачиком и прикрыв хвостом нос. Персику уже семнадцатый год, и за последнюю неделю он сильно сдал: сначала у него вывалился зуб, которым он чуть не подавился, потом он перестал есть и сильно отощал, превратился в бледную тень, в которой с трудом узнавался прежний рыжий озорной кот-разбойник, гроза дворовых голубей. Теперь он лежал совсем тихо, редко прерывисто дыша, глаза полуприкрыты, кончик розового языка вывалился наружу.
Может быть, он так и уйдет во сне, и я ничего не успею сделать? Страх потерять его прямо сейчас сковал меня. Надо бы отнести его к ветеринару, но что-то мешает мне это сделать. Помню, как лет пятнадцать назад мне позвонила среди ночи Мирка и сказала, что у нее умирает Плюшка — она перестала есть, не притрагивалась даже к своему любимому потрошеному минтаю, из которого Мирка собственноручно удаляла все кости. Плюшка стойко переносила болезнь, опухоль мозга, как я потом узнала. Но, несмотря на все старания Мирки, Плюшку пришлось усыпить, иначе она бы умерла от истощения. Мирка не скрывала своих чувств и щедро делилась подробностями, от которых я содрогалась и плакала и которые хотелось скорее забыть. У Мирки хватило сил пройти этот путь одной, хватит ли у меня? А если я ей позвоню, спрошу, что делать… И что сказать? «Привет, извини, что не звонила сто лет, не могла бы ты мне помочь?» Нет, нет, так не пойдет, особенно после того, что я сделала. Прости, Персик, что беспокою, но мне пора ложиться спать.
Промозглое утро не принесло облегчения. Голова была все такой же тяжелой, набитой вялыми неповоротливыми мыслями, будто старый сундук — ненужным хламом. Персик спал на полу под горячей батареей, от которой у него начинали слегка завиваться вибриссы. Сейчас он выглядел таким спокойным и умиротворенным, что я улыбнулась, глядя на него. То, что с ним может что-нибудь случиться, казалось теперь немыслимым, невозможным. Не такой уж он и старый, кажется, коты и до двадцати лет доживают. Вот сменю ему корм, куплю витамины, и он обязательно поправится. Правда, Персик? Я потрогала его сухой горячий нос, глаза он так и не открыл, а к миске с едой не притронулся. Может быть, у него температура, как и у меня?
Сама я вторую неделю подряд сидела на больничном. Меня мучили перманентные головные боли, температура, слабость, апатия. Перед этим я совершенно нелепо растянула связки под коленом и хромала с гипсом на ноге почти месяц. Череда неясных болезней, недугов и недомоганий тянулась почти два года. Болезни то появлялись, то бесследно исчезали, и никогда нельзя было их предсказать. По сути, я даже не болела чем-то определенным, просто неудачное стечение обстоятельств, слабый иммунитет, нервное перенапряжение, ничего серьезного, но в совокупности все эти случаи складывались для меня в одну картину, одно целое. И это, как я начала догадываться задним числом, была моя карма, моя память, мое напоминание об утрате.
Два года назад я перестала общаться со своей лучшей подругой Миркой. Она приглашала меня на презентацию своей первой изданной книги семь лет назад, но я так и не пришла. Я сгорала от стыда и зависти. От стыда, что я сама не могу написать ничего стоящего, несмотря на многолетние мечты и старания (больше мечты, чем старания), а зависть в объяснениях не нуждается. Я замкнулась в себе, перестала отвечать на сообщения. А потом у Мирки случилось несчастье, на фоне стресса она заболела и перестала выходить из дома. Наверное, она ждала, что я позвоню и приеду к ней сама, но я так и не позвонила. А теперь уже поздно.
Под вечер я выбралась в аптеку за жаропонижающим для себя и в зоомагазин за витаминами для Персика. На обратном пути мне позвонила мама.
— Аленушка, как ты там? — Голос у мамы был тихий, подавленный.
— Да, как всегда, мам, все одно и то же, а что случилось?
— Давно от тебя ничего не слышали. Ты что-то совсем не звонишь, не пишешь.
— Я никому не звоню и не пишу, потому что я очень устаю. — Я начала раздражаться.
— Мы с папой волнуемся. Когда ты к нам собираешься? Помогла бы нам? Мы так соскучились. Целыми днями работаем, бабушку кормим, в сад ходим. Ты бы приехала, яблочек поела, папа мед бы наш достал.
— Мам, не сейчас, давай позже. Не могу же я взять, сорваться и уехать.
— Конечно, приезжай как сможешь. Только не затягивай.
— Да, да, конечно…
Я долго стояла перед дверью, не решаясь вставить ключ в замочную скважину. Что-то в разговоре с мамой заставило меня забеспокоиться. Она сказала, не затягивай, но я уже все затянула настолько… Мысль о том, что с Персиком могло что-то случиться, пока меня не было рядом, сковала руки и ноги. Очень медленно я открыла дверь. Персик лежал на полу посреди коридора и не шевелился. Может быть, он просто устал и прилег вздремнуть? Я наклонилась, прислушиваясь, и различила сиплое, затрудненное дыхание. Значит, еще не поздно. Я схватила большую походную сумку, уложила на дно безвольное тело Персика, накрыла полотенцем и вылетела в холодную промозглую ночь. Может быть, позвонить Мирке, спросить, к кому лучше обратиться? Нет времени…
Я быстро добралась на такси до круглосуточной ветклиники, отстояла короткую очередь из трех владельцев собак и наконец-то осторожно передала сумку с Персиком в руки ветеринара. «Обещать ничего не буду, — сухо сообщила ветеринар, немолодая женщина с усталым, невыспавшимся лицом, — но мы постараемся сделать все, что возможно. Ждите». Потянулись долгие минуты и часы ожидания. Так вот и Мирка, наверное, ждала в больнице, не зная, что будет дальше и как потом жить. Как она справилась с потерей, я не знаю. Я с трудом припоминаю тот период, потому что сосредоточилась на себе и на своем самобичевании, проблемы других людей казались далекими. Однако в случае Мирки я, скорее, отстранилась от нее намеренно. От того ли, что ей легко удавалось то, о чем я только могла мечтать, или от того, что она буквально притягивала смерть и я боялась быть втянутой в этот страшный водоворот. Мирка потеряла обоих родителей в течение нескольких лет: они сгорели, будто спички, от рака один за другим. А я, испугавшись тяжести ее ноши, бросила ее один на один с этим невыразимым ужасом и одиночеством. Я боялась позвонить, я много раз собиралась, но так и не смогла себя заставить. Я боялась ее горя, ее слез, ее рассказов о муках и о смерти. Но предательство страшнее смерти, и за это я до сих пор не могу простить себя и позвонить Мирке. Просто позвонить и сказать «прости»…
Вышла ветеринар и с совершенно пустым лицом сообщила, что у моего кота отказали почки, а во время операции остановилось сердце. По ее глазам было видно, что она не спала уже несколько дней, а в коридоре ждут другие пациенты, и ей нужно идти. «Тело можете забрать сейчас или, по желанию, оставить в клинике для кремации, решайте сами, но самостоятельно хоронить запрещено». — Ветеринар вздохнула и скрылась в кабинете.
В первую секунду мне захотелось закричать, упасть на пол и зареветь. Слезы уже наполнили до краев глаза, но крик застыл в горле. Страх кончился. Не дав себе одуматься, я набрала Миркин номер и стала ждать. Вначале в телефоне слышались долгие томительные гудки, затем в динамике что-то щелкнуло, и сквозь шелест помех пробился знакомый, чуть хрипловатый голос.
— Алло, Леночка, это ты? — Голос Мирки совершенно не изменился с тех пор, как я его помню, будто мы расстались только вчера.
— Да, Мира, это я! Как ты? Я боялась, что не дозвонюсь.
— У тебя что-то стряслось? К тебе приехать?..