— Как все прошло? — Мама отрывает взгляд от слегка помятой черно-белой фотокарточки.
На журнальном столике россыпь фотографий вперемешку с открытками, сложенными пополам тетрадными листами в клетку и вскрытыми конвертами. Посередине — серая коробка из-под обуви с побитыми углами, где под еще одной стопкой фотографий прячутся пакетики, футлярчики и мешочки.
— Хорошо. Девчонки здорово все организовали — напитки, закуски, горячее, музыка. Были почти все.
Вчерашний вечер встреч еще звенит в тяжелой от вина голове — мелькают снимки мужей и жён, детей, питомцев, летом, зимой, в Турции, в Греции, на озере, на даче, в машине.
Мама берет очередное фото из коробки и цепляет кончиком снимка веревочку холщового мешочка, из которого сначала выскальзывает гладкая коричневая дужка, а затем и вся оправа с толстыми зелёными стёклами. Очки падают на столик и стремительно скользят к краю, а потом на ковёр, прямо к ногам Лены. Одна дужка отлетает в сторону, оставив оправу вращаться на выпуклом мостике.
— Ничего страшного. Такие сейчас не носят. — Мама делает быстрое движение, чтобы встать с кресла.
Но Лена уже вертит в руках части очков — двойные шарниры вывернуты на сорок пять градусов. Она аккуратно приставляет отломанную дужку и сажает конструкцию на нос:
— Как же папа их носил? В них все такое болотно-зеленое.
Лена засовывает части очков в мешочек, затягивая веревочку, и закапывает в самый низ коробки. Сквозь плотный тюль за окном розовеет здание школы с темными окнами. В потоке бесноватых снежинок оно, как всегда, безмятежно. Лена упирается лбом в стекло — холод приятно расползается в сторону висков. С третьего этажа пятиэтажки видна широкая дорога, отделяющая длинный ряд подъездов от школьного забора, покрытая блестящим плотным настом. Снежная пыль вихрится, закручиваясь в воронки, то оседая, то вновь поднимаясь от земли, хватает обрывки далеких воспоминаний и с силой швыряет их в обледенелый наст.
***
«Сегодня не приходииии. Не приходиии». — Из глубины шкафа нарастает шуршащий хриплый бас и уносится в углы комнаты.
Рисунок на обоях перед глазами из огромного расплывчатого пятна постепенно складывается в сложную композицию цветов, геометрических фигур и точек. Сестренка спит на соседней тахте, тихо посапывая. Дверь в комнату закрыта, но Лена слышит голос мамы:
«Сегодня не приходи», — и дальше что-то неразборчиво.
Лена приподнимается. Грубое жаккардовое покрытие тахты больно врезается в локти. Мама с кем-то тихо, почти шепотом, говорит по телефону. Из соседской квартиры доносится монотонный речитатив диктора телевидения. Значит, еще нет двенадцати. Сегодня за ужином не было папы. Когда он дежурит, он всегда приходит на ужин. Иногда на десять минут, иногда на целый час. И это может быть в шесть часов вечера, а может и в одиннадцать. Сегодня, видимо, много больных. Папа работает в районной больнице реаниматологом-анестезиологом. Он даёт наркоз во время операций и запускает сердце, если оно останавливается. Если его не будет на месте в нужный момент, больной умрет.
Лена на цыпочках делает несколько шагов по направлению к двери. Свет фонарей пробивается сквозь занавески, пятнами высвечивая части фигур и цветов на стенах. Знакомые скрипучие плашки паркета маленькой прихожей остаются нетронутыми, и из-за угла открывается темная гостиная. Отсюда, оставаясь незамеченными родителями, Лена с сестренкой часто посматривают телевизор поздно вечером. Сейчас, в темноте, и телевизор, и вся мебель в комнате как будто увеличились в размерах и похожи на черных чудовищ. Мамина фигура застыла у окна, разделив его ровно на две части. Тюль сбился складками над ее головой. Из открытой форточки веет январским холодом. С улицы доносится чей-то разговор.
В какой-то момент фигура отделяется от окна и кошачьим шагом движется к телефону. Круг аппарата кудахчет с маленькими перерывами шесть раз, шёпот пронизывает тишину:
«Они не уходят. Их уже четверо, и у одного в руках что-то блеснуло — похоже на нож. Очень прошу тебя, не приходи». — Последняя фраза звучит хрипло, с каким-то отчаянием.
Откуда-то появляется странная дрожь. Ленины колени отрывисто шуршат об стену, стремясь выдать ее присутствие. В памяти постепенно всплывают события прошлой субботы, когда папу избили в подъезде. Грохот, доносившийся из-за входной двери, был похож на резкие глухие толчки. Лена тогда подумала, что соседи выносят диван из квартиры, и он ударяется о стены подъезда, не помещаясь в пролеты. Папа зашел в квартиру шатаясь, прикрывая нос окровавленной рукой. Левый глаз, веко и бровь слились в распухшее малиновое пятно. Он отворачивался, как будто стеснялся такого своего вида. Лена испугалась, а потом папу стало очень жалко. Так жалко, что в животе сначала что-то сжалось, а потом скрутилось в тугой узел. Она не плакала, сама не понимая почему. Она не помнит, плакала ли мама. Но помнит, что очень быстро в квартире появился участковый. Его провели на кухню и долго о чем-то беседовали.
После того вечера папа достал с антресоли старые солнцезащитные очки. С толстыми темно-зелеными стёклами в квадратной коричневой пластиковой оправе стиля 60-х, они прикрывали только часть малинового пятна. На черно-белых фото молодой папа в этих очках позировал — где-то сидя с гитарой в руках, где-то стоя с мамой на фоне крутых скал Ладожского озера.
«Эти ребята уже не школьники, сидят здесь по вечерам, выпивают, матерятся, курят непонятно что и справляют нужду прямо в подъезде. Я должен был прогнать их, я должен защитить наших девочек», — объяснял потом папа маме.
Лена не раз была свидетелем того, как папа делает замечание мальчишкам. Сюда, в крайний к школе подъезд, они на переменах прибегали покурить. Папа вежливо просил их уйти, и мальчишки, обычно, недовольно бурча что-то, убегали. Но однажды вечером, чтобы попасть домой, Лене пришлось пройти мимо компании взрослых незнакомых парней. Они сидели на лавочке около подъезда. Рядом стояли пустые бутылки, повсюду валялись бычки. Она помнила, как тогда ей стало не по себе — взгляды, которыми они ее провожали, показались ей пугающими, почти звериными.
Фигура мамы все еще темнеет посередине окна, голоса на улице не утихают. Уже в кровати Лена смотрит на обои. Три точки, четыре точки, одна точка, опять четыре точки — рисунок повторяется, и она проваливается в глубокий сон. Папа не пришел на ужин в тот вечер. Через несколько дней папиных обидчиков арестовали. Мама долго еще дежурила у окна по вечерам, всматриваясь в темноту. А папа продолжал гонять мальчишек около подъезда. От январской истории остался какой-то странный привкус — вспоминая о тех событиях, Лена чувствовала легкую тошноту. Воспоминания приходили как-то сами, непроизвольно. Особенно когда ей попадались навстречу прохожие в темных очках. Ее начинало мутить. Она старалась не смотреть на этих людей, пряча взгляд и обходя их стороной.
***
— Смотри. Какие мы здесь с папой молодые. — Мама протягивает черно-белое фото. Счастливый и веселый папа в темных очках обнимает молодую красивую маму в окружении скал Ладоги. А под очками папины глаза, прищуренные от улыбки и устремленные в объектив будущей жизни.
Мамина рука ложится Лене на плечо и сжимает его крепко и нежно. Щелчок ключа в замке, еще раз — папа с дежурства пришел.