Через час нужно отправить ТЗ копирайтеру, а передо мной лист с парой ссылок из первой страницы «Гугла». Я вслушиваюсь в хриплые звуки японской флейты, но лаунж-радио не помогает настроиться.
Я постоянно смотрю в окно. Меня отвлекают даже снежинки, и дело не в том, что я не хочу работать.
Утром 31 декабря Дмитрий Сергеевич заберёт нас из аэропорта. Дорога в дом бабушки и дедушки под неловкую беседу. Что, как родители, Карин? Нормально, работают? Как сама? Всё так же в затворничестве? Слав, давай я Виктору Германовичу позвоню, он устроит всё. Ну как хочешь, а в музыкалке норм за полтинник после консерватории?
Дома Ольга Вячеславовна унесёт куртки и не позволит Славочке вешать одежду. Из комнаты выплывет Тамара Степановна в неизменной сиреневой шали. Следом — скромный Макар Андреевич.
— Славочка, наконец-то приехал!..
Приехал, конечно же, Славочка. Карина не приехала — она осталась в Москве, в прошлой жизни, когда она не знакома со Славочкой и не приезжала на Урал забрать ребёнка из дома.
Карина, конечно, врёт. Её заметят и скажут неуверенный комплимент, вроде «Как замечательно выглядите!» Тамара Степановна будет холодна, хотя и пожмёт руку. Обязательно спросит: «Как здоровье? Как мама с папой? Замечательно…»
«Слава Богу за всё». Так ставится точка в расспросах о семье Лавровых.
Состав из пятерых Анастасьевых-Барских и одной Лавровой рассосётся из коридора. Славян с отцом — варить новогоднюю солянку. Её хорошо есть после встречи Нового года на горнолыжном склоне, замёрзшим и красным с мороза. Матери семейств — накрывать стол. Я и Макар Андреевич сиротливо сядем перед телеком молча смотреть старые фильмы, которые показывают каждый последний день года. И дедушка робко спросит: как там столица? Не посещали спектакля или выставки? Вот, Кариночка, хочу Тамарочку на «Хануму» сводить, но она ни в какую…
Снег усиливается, ветер жалобно воет в вентиляционных шахтах. От московской зимы неуютно, она затягивает в сырость с мокрыми дорогами даже при морозах. Плюс предстоящих каникул — снова побыть в нормальной зиме. Взять доски, отправиться на Волчиху. Падать с подъёмника, разматываться по склону и реветь, ведь не получается с первого раза. А должно обязательно. Но всё же собираться с силами и ползти вверх, засунув под мышку прокатную доску.
Возможно, я накручиваю себя. Однако уже четыре Новых года подряд проходят по известному сценарию.
В замке поворачивается ключ. Славян не мог закончить работу так рано. Я снимаю шлемофон, иду в коридор.
Славян стаскивает обувь, не наклоняясь и не расшнуровывая. Когда он приходит домой злой, то не снимает наушники. В напряжённом молчании он кидает рюкзак и удаляется в ванную. Проходит вечность, пока он выключит воду, вытрет руки и повесит полотенце.
— Димон сказал, что школа не вывезла 2020, и нас всех попросили.
***
Димон — идеальный человек для запуска стартапа. Горящий идеями, заряженный двигать команду и впаривать продукт агрессивным маркетингом. Он занял деньги, купил оборудование, нанял преподов по вокалу, фано и гитаре. Последним до 28 декабря 2020 числился Славян.
Сейчас Славян сидит на кухне и крутит чашку с остывающим чаем. Я не осознаю настоящего, будто меня разбудили и заставили решать логарифмы. Никто не умер и не заболел. Но меня сковало чувство потери, если бы Славян сказал, что лишился не работы, а руки.
Но он выглядит буднично, словно ничего не случилось. Словно не нужно разносить Димона, обвинять пандемию, кризис, весь мир. Вот-вот допьёт чай и пойдёт мыть плиту или настраивать электруху.
— Что делать будем?
— В смысле?
— С работой?
— А. Новую искать. Тридцатого придёт расчёт, внесём за январь за квартиру. После праздников начну искать место.
— Ладно. Только ты не говори своим, окей?
Губы Славяна дрогнули в ухмылке, он косится на меня.
— Нет, блин, я уже рассказал.
***
Конец декабря — время, когда не работают или работают до последнего. Стремятся закрыть проекты и не тащить в новый год кучу дел. Из последних сил я заставляю себя заполнить табличку в Excel, но мыслями уже в утре 1 января.
Славян заходит в комнату. Он не говорит, но я чувствую взгляд между лопаток и оборачиваюсь.
— Короче… денег не будет.
— Почему?
— Расчёт не пришёл. Я списался с ребятами, им тоже. У Димона тельчик выключен.
С каждым словом его голос становится выше. Он ходит по комнате, как встревоженный тигр по клетке.
— Давай подождём, мб объявится.
— Дак чо ждать-то? — Славян бесится и быстро машет руками. — Десятого числа хозяйка напишет. Я ей чо скажу? Завтра в аэропорт ехать, билеты на аэроэкспресс по пятихатке…
— Ни сцы, возьмём шеринг. Хозяйке с моей зп отдадим.
Ворча, он выходит из комнаты. Подождав, я беру телефон.
На «запаске» лежит три кеса. Ещё 15к отложены на поездку. Полтинник — моя зп. Из него 35 — на квартиру.
***
Уральцы — удивительные люди. Если Дмитрий Сергеевич говорит, что встретит, не значит, что без Тамары Степановны. Если бабе Тамаре «нужны квитки за квартплату», их нужно забрать 31 декабря. А Сергеевич не может отказать дорогой тёще.
Славян оживлён и рад возвращению домой. Я натягиваю капюшон и пытаюсь раствориться в обивке «Октавии». День не задался с утра: рейс задержали на час из-за метели, а сейчас она перерастает в пургу.
Машины толкаются у выезда из аэропорта, протискиваются на объездную, чтобы вырваться на трассу. Мы стоим на выезде дольше обычного.
— Что творится. Хорошо, что заранее выехали. — Отец Славяна показывает навигатор. — Всё стоит до Санаторного. А дальше вообще мрак какой-то.
— Может, рассосётся?
— Фиг знает. Передавали метель, дак кто ж думал, что такая хренотень начнётся?
Выезд из города занимает пятнадцать минут, в худшем случае — тридцать. На нечищеных дорогах мы встреваем на час с лишним. Сергеевич ворчит, баба Тамара — хранит хладнокровие.
До Нового года девять часов.
Радио теряет сигнал — мы выбрались на тракт. Здесь здорово ехать и наблюдать, как вырастают из земли камни, превращаясь в исписанные Витями и Настями скалы. Здорово, когда не толкаешься по односторонке среди тайги, где не ловит связь и телефон показывает «Только экстренный вызов».
Через некоторое время мы перестаём двигаться.
— Пойду посмотрю впереди.
Славян выходит следом за отцом, и я остаюсь с бабой Тамарой.
Меня сковывает ужас. Кончится бензин, сядет аккумулятор, и мы будем встречать Новый год среди пурги. Без горячей еды, тёплой одежды и с квитками за квартиру.
— Кариночка, не холодно?
— Нет, спасибо, нормально.
Это мне сейчас не холодно. А когда сядет аккум?
— Как родители?
— Нормально… К бабушке с дедушкой поехали.
— На дачку?
— Ага.
— Молодцы. Гулять будут?
— Наверное.
Почему они не возвращаются? Может, поругались с другими водителями, и сейчас им нужна помощь?
Дверь открывается, Славян падает рядом со мной. Сергеевич садится на водительское.
— Фуры не едут.
— В смысле, не едут?
— Резина не цепляет. Крутят колёсами на месте, в горку никак. Их потихоньку объезжают. Ничего, через пару километров съезд на сады, проскочим.
Ветер за окнами и визг покрышек фуры, когда мы проезжаем мимо. Иногда кто-то обменивается парой слов. Если поднять руку, можно дёрнуть за невидимые струны и услышать, как звенит напряжение.
— Меня, короче, уволили.
Я закрываю глаза и желаю провалиться под кресло. Но взрыва Везувия, который я ожидала, не последовало.
— Дак как так-то? — Сергеевич поворачивается в кресле.
Дальше должно быть: а давай я позвоню Васе, а давай Пете? Но Славян просто рассказывает о последних днях — так же буднично, как двадцать восьмого на кухне. Мир почему-то не рушится, из горла бутылки не вылетает ифрит, сметающий всё на своём пути.
Баба Тамара отчаянно ругает Димона. Вот его на «Первый канал» к Малахову! Ба, нет там уже Малахова. Тогда к Соловьёву. При чём тут Соловьёв? Один фиг, черти все!
Ком, который давно стоял у горла, задушит меня или вырвется наружу. Сама не ожидая, я начинаю реветь.
На меня смотрят три пары глаз, а я не могу выдавить из себя ни слова. Груз обиды, который не давал мне покоя почти пять лет, рухнул, пробив дамбу. Я всеми силами пытаюсь взять себя в руки и что-то всхлипываю. Что мне очень стыдно. Я виновата, что мы уехали. А хочу жить здесь, и Слава хочет. Зря мы в эту Москву… Сейчас были бы дома и готовились встречать Новый год.
Это из-за меня мы застряли в тайге и метели.
Баба Тамара что-то говорит, берёт за руку. Её ладони сухие и тёплые, и пусть она заберёт все квитки на свете, только больше не видеть бы её монстром в своих глазах.
— Сейчас нас затопит! — Сергеевич достаёт из бардачка пачку столовых салфеток и протягивает мне. — Я вас, молодёжь, понять не могу. Вы в Москву зачем поехали? Чтобы пробовать?
— Ну…
— Дак и пробуйте.
Слава с отцом о чём-то оживлённо спорили, пока мы крались мимо фур и выскакивали на трассу. Баба Тамара переключилась на меня: в год, когда они с дедом Макаром женились, была такая же пурга. Барские всегда играют свадьбы зимой, традиция. «Октавия» сворачивает с трассы и протискивается на заметённую дорогу к садам. Через полчаса, в 22:14, нас встретят встревоженные мама и дедушка Славяна. Теперь уже не до солянки: быстро в душ, по горячему чаю с настойкой и — встречать Новый год.
Пурга закончится к одиннадцати утра 1 января. Первый день года мы встретим с лопатами, разгребая проезд из садов. Я ещё не знаю, что это будут лучшие новогодние каникулы за последние пять лет. Но, кидая снег и болтая с Сергеичем, наконец-то почувствую себя дома.