— Бабушка, а правда, что перед Рождеством раньше случались чудеса?
— Почему же — «раньше»? — ответила Маше бабушка. — И теперь чудеса случаются!
— Теперь? Что-то я ни одного чуда не видела! А ты, бабушка, видела?
Бабушка улыбнулась.
— Я много видела чудес.
— Тогда расскажи мне! Хоть про какое-нибудь!
— Ладно, — согласилась бабушка, — Я расскажу тебе про чудо, которое произошло однажды в Рождество. Только ты раздевайся и ложись в постель, а я сяду рядом и буду тебе рассказывать.
И минутки не прошло, как Маша оказалась в постели.
— Рассказывай, бабушка! Рассказывай!
— Ну, слушай. Было это лет двадцать назад. Тогда православные храмы только-только начали восстанавливаться. Оживала вера в людях после запретов… после гонений. И у нас в городе начали восстанавливать храм.
— Наш храм?
— Да, наш храм, в который мы с тобой ходим. Теперь-то он ухожен, расписан. Зимой в нём тепло. Прихожан много. А тогда… Росписи не было. Голые стены, да несколько икон. И отопления ещё не было. Мы обогреватели включали, да разве обогревателями спасешься! И вот на Рождество прихожу я на литургию…
— А я где была? — спросила Маша.
Бабушка улыбнулась и погладила Машу по голове.
— Тебя ещё на свете не было. Мы тогда помогали батюшке храм восстанавливать. Храм мыли, чистили. Иногда я у свечного ящика стояла, записочки принимала.
— А батюшка был наш?
— Наш. Так хотел скорее храм обустроить, украсить. Ну, слушай. Собрались мы под Рождество на службу, а певчих-то — нет! Было у нас трое певчих на клиросе. В храме холодно, вот и заболели все! Сначала одна позвонила, что у неё температура, потом другая. А третья, Надежда, пришла в храм, а слова сказать не может — хрипит, и всё! Тогда батюшка мне и говорит: «Вставай, Татьяна, на клирос. Благословляю тебя петь сегодня вместе с Надеждой. Она тебе всё показывать будет, чтобы ты не сбилась!»
— А ты?
— Я говорю: «Как же, батюшка! Я не умею, не знаю…» А он говорит: «Я слышал, как ты поёшь. Сумеешь!» Встала я на клирос, а у самой ноги трясутся. Надежда подбадривает меня, а я чуть не падаю от волнения. Началась служба, и я начала петь. Тихо, едва слышно…
Бабушка замолчала. Казалось, она снова начала петь про себя — как тогда, в храме.
— Бабушка! Рассказывай! — нетерпеливо тронула Маша бабушку за рукав.
— Да, — вздохнула бабушка. — Вдруг чувствую, как кто-то легонько толкает меня в бок, чтобы я подвинулась. Смотрю — рядом со мной незнакомая девочка лет восьми, а за ней — мальчик чуть постарше. Девочка замотана в тёплый платок, а мальчик держит в руках шапку. Положил мальчик шапку, снял пальто, а девочка размотала тёплый платок и осталась в тонком белом платочке. И вдруг…
— Что?
— Запела девочка, а за ней мальчик: «Блажени чисти сердцем, яко тии Бога узрят…» Да как они запели, Маша! У меня мурашки по спине бегут, даже когда я об этом вспоминаю! А тогда… У меня дыхание перехватило, я только мычать могла. Как чудно они пели! Как серебряные колокольчики звенели. А когда наступило время Херувимской песни, так мы с Надеждой вообще дар речи потеряли. Только внимали этой песне ангельской. Ничего подобного в жизни не слышала я ни до, ни после того.
Опять замолчала бабушка, а вместе с ней и Маша. Пыталась Маша представить, как пели дети.
— Что же дальше было? — через некоторое время спросила она.
— «Отче наш» пропели, и мы с Надеждой пошли к причастию. Какое-то время слышно было, как дети пели «Тело Христово примиите, источника бессмертного вкусите», а потом тихо стало, только кое-кто в храме подпевал. Людей было не очень много. Я причастилась и давай детей искать. Хотела спросить у них — кто такие, откуда пришли, почему без родителей, да где же они так божественно петь научились? Туда, сюда — нет детей! Нигде нет! И одежды их не видно!
— Может, они ушли? Надо было на улицу бежать! — подсказала бабушке Маша.
— Я выскочила на крыльцо. Поверишь ли, внучка, вдруг такая тишина в моём сердце разлилась.
Бабушка прикрыла глаза.
— На крыльце, и вокруг храма — белым-бело. Снег идёт — снежинки крупные, резные. Я смотрю вокруг — и ни одного следа не вижу. Ни одного следа. Так я и стояла до тех пор, пока народ не начал из храма выходить. Стою и холода не чувствую.
Тут и батюшка вышел с крестом, и встал рядом, на крыльце. Людей провожает, людям кланяется.
«Где дети? Что это за певчие у нас сегодня пели?» — спросил он меня. «Нету, батюшка, — отвечаю. — И в храме их нет, и следов около храма не видать». Перекрестился батюшка, дал мне крест поцеловать и сказал: «Чудны дела Твои, Господи!».
— А дальше что, бабушка?
— Что же дальше? Всё! Я тебе рассказала, а дальше ты сама думай. Сейчас я тебя на сон грядущий перекрещу и свет погашу, а ты — думай. Чудо — оно ведь не только произойти должно. Его ещё и увидеть надо.