Вот и закончился мой контракт. Жду начала регистрации на рейс Алжир — Москва. В зал ожидания врывается дребезжащий звук: дрожат широкие окна, за которыми тянется взлетное поле, по стеклу ползут темно-красные струйки.
— Сирòкко, ширòкко, — звучит вокруг.
Я еще не знаю, что бьющие в стекло пригоршни мокрого песка прилетели из красной пустыни Вади Рам и что на одной из ее дюн четверть века спустя я, сидя у костра, встречу двадцать первое столетие.
Голос из репродуктора стал перечислять задержанные рейсы.
— Альжэ — Моску.
Мой рейс.
Подошел высокий худой человек и сказал:
— Пожалуйста, выходите за меня замуж!
Я сразу узнала его: полгода он смотрел на меня через стекло соседнего офиса. У него было доброе лицо, мягкие волнистые волосы, карие глаза. Среди коллег-итальянцев он не был самым красивым, и все же полгода я любовалась не бородатым красавцем, копией Иисуса Христа, не гигантом-двойником Жана Маре, а небесными замшевыми заплатками на локтях свитера того, кто сейчас просил моей руки.
От хозяина заплаток мне приходилось держаться подальше: куда бы я ни шла, приставленный ко мне «бдюн» следовал за мной, смотрел на меня из окна, по утрам врывался в квартиру проверить, ночевала ли я дома. Общаться с иностранцами было запрещено, и когда однажды незнакомец, перехватив меня в коридоре, попытался назначить свидание, я ответила точно по инструкции:
— Не могу, у меня ревнивый жених.
А на другой день прихожу на работу, смотрю, все наши столпились вокруг расстеленной на столе «Правды».
— Алена, иди сюда.
Подхожу. Узбекский коллега — специалист по орошению пустыни — невежливо указывает пальцем на смуглого бородатого парня за стеклянной перегородкой и торжественно изрекает:
— Теперь можешь выйти за него замуж.
— Почему?
— Разрешили, — тычет в газету. Читаю заголовок: «Заключительный акт Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе…». Перевожу взгляд на бородача.
— А почему обязательно за этого?
— А ты посмотри, какой красивый. Похож на Иисуса Христа. И богатый.
— Откуда вы знаете?
— У него машина металлизированная.
Голос в репродукторе пообещал держать пассажиров в курсе событий, а мужчина попросил разрешения сесть рядом со мной.
— Будьте моей женой, — повторил он.
Я подумала: скажи «да» и увидишь птичку колибри, поплаваешь, как Дюймовочка, на листе кувшинки Виктория регия, нагуляешься вдоль Сены, все песни о которой давно знаешь наизусть и можешь спеть.
Дождь цвета застывшей крови — Небесное знамение? — начал стихать, удары красного песка о стекло становились все тише, за окном появились уборочные машины, сгребли с серого асфальта кровавый песок.
Репродуктор объявил рейсы на Милан и Москву.
В моей руке букет белых орхидей, на голове венок флердоранжа. Человек в красной мантии с золотым гербом СССР объявляет нас мужем и женой. Незнакомый мужчина надевает мне на палец тонкое колечко, внутри — я это рассмотрю потом — выгравированы слова: Francesco — Alona — 30 marzo 1976.
Кольцо волшебное: повернешь три раза, все границы распахнутся.
Иди, куда глаза глядят, смотри на умных людей, на невиданных зверей, на растения, с которыми ты уже давно знакома — с одними по книгам, с другими по заставленному ими подоконнику, — но дома они карлики, а на свободе растут до небес: фикусы, лимоны, пальмы… Смотри, над цветком гибискуса сияет твоя детская мечта: птичка колибри! Зависла, словно шмель, вибрирует невидимыми крылышками, высасывает тонким, длинным, как шприц, клювиком нектар с цветочного донышка. Меж папоротников, что ростом выше тебя, бежит дикобраз, на великанском фикусе — вершина теряется в небе — расцветает та самая орхидея из детской книжки, а над ней синяя бабочка, выпорхнувшая оттуда же. Гимном радости звучат в тебе слова «тукан, секвойя, Колорадо, навахо, гремучая змея, Тихий океан».